Они менялись – пока один тащился по грязи, ведя осла под уздцы, другой сидел в повозке, подскакивавшей на каждом ухабе. А осел, если его не вели в поводу, вообще отказывался двигаться.

– Откровенно говоря, Эмшандар, вы меня разочаровали, – заметила Инос однажды вечером, когда путников так одолели комары, что оба предпочли идти пешком.

– У вас куда меньше изысканности и лоска, чем можно было бы ожидать от человека, чьи предки на протяжении тысячелетий правили Империей.

– К несчастью, – ответил император, – я пошел в моего дедушку по материнской линии, центуриона. По нем еще в юные годы петля плакала. Ну а вы-то сами, королева Иносолан? Ваши предки веками правили своим крохотным королевством. Конечно, по сравнению с нашим семейством они лишь заурядные выскочки, но все же у вас мог бы быть чуть более царственный вид.

– Увы! Я, как и вы, унаследовала худшие черты нашей семьи.

– И по чьей же линии?

– По линии Тана Келькора.

– О! Разбой или изнасилование?

– Конечно же разбой. Я нахожу изнасилование чересчур утомительным.

Ничего себе шуточки! Инос подумала, что в них обоих говорит кровь предков.

Дорога превратилась в болото. Окрестности выглядели так, словно по ним одна за другой прошли три-четыре армии, причем каждая грабила, – поломанные изгороди, заросшие сорняками поля, полуразрушенные лачуги, утопающие в грязи. Впрочем, гномам их родные места, возможно, даже нравились.

Шанди прозвал их норовистого хромоногого осла Зиниксо – возможно, из-за его тускло-серой масти, и это было сомнительной честью для бедного животного. Старая разбитая телега поминутно подскакивала на ухабах и так скрипела, что ее страдания разносились на много лиг окрест. Судя по небу, до захода солнца дождя не предвиделось.

Император Пандемии был худ, грязен и нечесан. Инос знала, что и она выглядит не лучше. Из-за груза, который везли, они не осмеливались останавливаться на постоялых дворах, тем более что деньги у них были на исходе. Несколько ночей они провели в сараях, а то и вовсе под открытым небом. Она уже не мечтала ни о горячей воде, ни о чистой одежде – поесть бы досыта!

По нескольку раз на дню мимо проносились почтовые кареты, обдавая их фонтанами брызг. Отряды имперской кавалерии не удостаивали путников ни единым взглядом.

Эта область была более или менее законопослушной и официально именовалась умиротворенной. Инос называла подобное умиротворение подавлением и, хотя редко разговаривала об этом с императором, дабы не испытывать его терпение, была уверена, что теперь он разделяет ее мнение.

Наконец Инос нарушила затянувшееся молчание:

– Скажите-ка мне еще раз, сколько осталось до Рандпорта?

– Два дня пути. Возможно, три, если будем так ковылять.

– А мы протянем еще три дня?

– Думаю, да. – Император вздохнул. – Мы сделали все, что могли, Инос.

– За старание Боги не награждают!

Шанди ничего не ответил.

Дни проходили за днями, недели за неделями, и борьба повстанцев против Сговора казалась тщетной, обреченной на поражение. Все, что им удалось добиться в Гувуше, – невразумительное обещание гномов прийти на помощь. Это достижение вряд ли заслуживало того, чтобы будущие поколения упомянули о нем в своих трудах по истории. А между тем Всемогущий сжимал горло мира мертвой хваткой.

Путники одолели невысокий подъем. Как ни странно, сбегающая на унылую равнину дорога была почти прямой. Обычно она извивалась, словно змея.

– Что это там? Одинокий всадник? – спросила Инос.

Шанди прищурился:

– Очевидно, да. А почему это вас интересует?

– Слишком необычно.

В этой части Гувуша царил мир, правда, относительный – отряды мятежных гномов все еще бродили по лесам. Инос и Шанди не побеспокоили ни разу. Иногда им даже хотелось, чтобы это произошло, – они надеялись таким образом сообщить Ошпу о своем бедственном положении, – но все же опасность постоянно сопровождала их. Одинокий всадник был редким зрелищем в здешних краях, даже имперские курьеры ездили с охраной, но для Инос в нем воплотилась хрупкая надежда на спасение. Помощь могла прийти только от такого одинокого всадника.

Инос приказала себе спуститься с небес на землю, однако чувствовала, как ее возбуждение нарастает по мере того, как одинокий всадник – о Боги, всадница! – приближался.

– Волосы светлые?

– Вы что, смеетесь? Разве отсюда разглядишь?

– Разгляжу! Мою зоркость хвалили даже джинны. Вы забываете, что я наполовину етун.

Шанди с любопытством взглянул на нее поверх ослиных ушей:

– Да? И какой глаз етунский? По-моему, они одинаковые.

Ну наконец-то! Инос наградила его улыбкой:

– Тот, что зеленее.

– Они одинаково прекрасны, – торжественно сказал Шанди и снова принялся наблюдать за одинокой всадницей. – Да, вы правы. Светлые волосы. И женщина! Хвала Богам!

Гномы не ездят верхом. Гоблина бы в Гувуше сразу задержали. Из пятерых товарищей, с которым изгнанники должны были встретиться в Рандпорте, только один мог отправиться на поиски, обеспокоенный слишком долгим их отсутствием.

Конечно, это Джарга! Она неуклюже послала коня в галоп. Высокая, костлявая, в заляпанных глиной кожаных бриджах, Джарга плохо держалась в седле. Она не могла похвастаться красотой даже в молодости, но зато была сильной и умелой, как и подобает етунскому моряку. Инос обрадовалась ее появлению так, как не радовалась уже много месяцев. У себя в Краснегаре королева не раз встречалась с соплеменниками Джарги и знала, чего они стоят.

Джарга с развевающимися льняными волосами резко осадила коня, взметнувшего фонтан грязи, и так стремительно спешилась, что едва не полетела на землю. Конь и осел принялись демонстрировать друг другу характер и перестали слушаться хозяев.

В этот момент Джарга откинула кожаный полог повозки и взглянула на дварфа, лежащего без сознания на соломенной подстилке. Щеки дварфа под серо-стальной бородой ввалились, а дышал он так тяжело, что это уже начинало внушать опасения.

Джарга смотрела на него, и лицо ее пылало от ветра, а возможно, и от гнева.

– И давно он в таком состоянии?

– Пять дней, – ответила Инос.

– Это случилось утром того дня, когда мы покинули Ягг, – пояснил Шанди. – Чародей сидел на передней скамье дилижанса, я сзади… И вдруг он рухнул на пол. Мы не знали, то ли Сговор каким-то образом до него дотянулся, то ли дварфа просто хватил удар, то ли… – Поняв, что подробности излишни, Шанди замолчал, с надеждой ожидая, что скажет Джарга.

– Он ведь уже стар, – добавила Инос, – но не посмел воспользоваться волшебством, чтобы поддержать свое здоровье.

Эти слова тоже были лишними. И объяснять, почему им пришлось купить повозку и осла, тоже не стоило. Настоящие приключения никогда не бывают такими очаровательными, как в романах Кейди. Больной может оказаться заразным, а больной, лежащий в тяжелом беспамятстве, внушает отвращение уже одним своим запахом, а потому гостиницы и постоялые дворы были для них закрыты, и императору с королевой пришлось самим везти дварфа и заботиться о нем. Инос была по плечу эта задача, поскольку она вырастила не одного ребенка, а Шанди приходилось врачевать раненых в полевых лазаретах. Они сменяли друг друга.

Но помимо того, что содержали больного в чистоте и тепле, они почти ничего не добились. Им не удавалось ни накормить его, ни заставить выпить хоть немного воды. С каждым днем дварф слабел. Могучий чародей, доведенный до такого плачевного состояния, был прискорбной иллюстрацией происходящим в мире событиям.

Джарга выпрямилась и опустила полог. Лицо ее было мрачным.

– Это действительно волшебство, причем самое простенькое – всего лишь сонное заклинание.

– Что?! – взревел Шанди и обратил яростный взор на Инос. – Этот проклятый дварф предал нас!

– Думаю, что нет. – Джарга огляделась. Никаких жилищ поблизости не было, так же, как и гномов – еще бы, в дневное-то время. Лишь несколько жалких овец щипали мокрую траву. – Я волшебница, а не лекарь, – проговорила она резким голосом уроженки северных земель. – Колесо шумит, но я не чувствую здесь присутствия магии. Это и хорошо и плохо. Мы можем выдать себя, прибегнув даже к самому малому волшебству.