И дальше в том же духе. Хардграа швырнул письмо в огонь и вернулся к столу. Он перебрался к северо-восточному углу карты, подождал, пока ему не освободят место, и посмотрел на багрового от ярости трибуна.

– Лошадиная моча, сэр. Единственной полезной информацией была печать анготской почты, но я вам уже объяснил, как он это сделал. – Хардграа выбросил из головы мысли о письме и снова сосредоточил внимание на карте.

«Теперь ты получишь свое, распутник Ило! Я всегда знал, что разврат тебя погубит».

– Мы можем двинуться сюда и обыскать каждый дом. Тогда он окажется зажат между горами и…

И Тхамом. В этом чувствовалось что-то неправильное.

Хардграа поднял глаза и пробежался взглядом по окружавшим его лицам, пока не выудил из толпы оптия, знающего здешние места.

– Что у нас в Тхаме?

– Ничего, сэр.

– А точнее?

Юнец был чем-то встревожен.

– Деревья, сэр. Там никто не живет. Я хотел сказать, туда никто никогда не ходит.

– Тогда все в порядке, – сказал Хардграа. И посмотрел на трибуна. – Нам нужно сосредоточить наши силы вот здесь вот, сэр. Тогда мы зажмем его между горами и границей Тхама. Седьмую когорту надо перевести сюда, чтобы она перекрыла этот сектор. Тогда… Оптий, эту реку можно перейти вброд?

– Какую, сэр? Брандрик? Я полагаю, что можно. Но ведь на той стороне ничего нет, сэр…

Хардграа хотел спросить, чего именно там нет, но вспомнил, что об этом он уже спрашивал. Боги, как же он устал! А едва рассветет, нужно будет вести отряд дальше. «Еще пару дней, красавчик Ило, и я спущу с тебя шкуру!» Возможно, ему удастся урвать еще несколько часов сна. Но все-таки что-то было не так, и центурион это чувствовал.

– А почему туда никто не ходит? – требовательно спросил он.

– Куда, сэр?

– Через Брандрик. В Тхам.

– Ну… Там ничего нет, сэр. – Оптий выглядел до того растерянно, словно вопрос Хардграа был совершенно бессмысленным.

Уж не в этом ли дело? Центурион подумал и решил, что на такой простой вопрос вполне можно ответить почетче.

Хардграа положил руки на стол и посмотрел на юношу.

– А что бы произошло, – грозно спросил центурион, – если бы я приказал вам переправиться через реку?

Юнец так задрожал, что звенья его кольчуги задребезжали.

– Я б-б-бы в-выполнил п-приказ, сэр.

– И что бы с вами после этого было?

– Не знаю, сэр. Мой дядя побывал там и сошел с ума. Один парень отправился туда поохотиться и вернулся с обезображенным до неузнаваемости лицом. Но большинство вообще не возвращаются, сэр.

– Почему вы не сказали мне об этом раньше?

– Я… Я не знаю, сэр.

Хардграа хмыкнул и посмотрел на трибуна, но тот, похоже, был сильно заинтересован чем-то в стороне. Тогда Хардграа выбрал одного из центурионов – хороший мужик, отличился в битве под Крутым Откосом.

– Приятель, подыщи несколько эльфов следопытов, ладно? Если беглецы сумеют ускользнуть в Тхам, мы последуем за ними.

«До края земли, распутник Ило. До края земли!»

Входить в долину, не проверив окрестных возвышенностей, довольно глупо, но иногда просто нет выбора. Халифу пришлось избрать эту дорогу, иначе бы все, включая верблюдов, пришлось затаскивать на скалы при помощи лебедки. Халиф подробно расспросил своих разведчиков, даже выехал вперед в сопровождении одной лишь кавалерии Пятого отряда, чтобы лично все осмотреть, и вернулся вполне довольный. Склоны долины были слишком крутыми для внезапного нападения и слишком высокими, чтобы опасаться обстрела. В верхней части долины располагалось довольно большое озеро, а за ним виднелся крутой подъем в еще одну долину, но ее не поздно будет проверить и завтра. Фуркар сообщил, что магии здесь не чувствуется, не считая продолжающегося наблюдения Сговора. Азак выставил у входа охрану и ввел основные силы своей армии в эту долину на ночевку. Превосходное место. Долина ровная, лесистая, а главное – в ней протекал ручей. Это был первый хороший источник, встретившийся армии с момента выхода из Кверна.

Когда лагерь был разбит, халиф, следуя своей привычке, объехал его, все проверил и убедился, что войско чувствует себя хорошо. Вернувшись к своему шатру, халиф увидел, что повозки сераля выстроены полукругом на берегу ручья, а проходы между ними занавешены от любопытных взглядов. Этот шелковый бивак окружало кольцо вооруженных солдат. Все они стояли спиной к повозкам и не обращали внимания на визг за занавесками.

Чему так радуются его женщины? Купанию? Азак приказал своим телохранителям оставаться на месте и нырнул под занавеску. Само собой разумеется, при появлении халифа все женщины пали ниц. Ну и зрелище – семнадцать голых задниц! Впрочем, нет, шестнадцать. Одна из женщин просто повернулась к халифу спиной и села. Конечно же эта женщина отличалась от всех прочих цветом кожи. Халиф подал знак Нуркине, что веселье может продолжаться, а сам с удовольствием наблюдал, как женщины наперебой принялись выставлять себя напоказ, – все, кроме одной, которая не сдвинулась с места. Ее открытое неповиновение привлекало Азака больше, чем призывные взгляды всех прочих. Халиф почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Иносолан была единственной женщиной, унизившей его. Этой ночью он еще раз заставит ее пожалеть об этом.

На закате Нуркина сообщила Инос, что на этот вечер халиф выбрал ее. Инос об этом догадывалась и готовилась выдержать новые побои и унижение. Она не могла ни ускользнуть из-под бдительного надзора, ни раздобыть какое-нибудь оружие. Единственное, что она могла сделать, – постараться, чтобы Азак получал как можно меньше удовольствия, но и тут ей мало что удавалось. Тогда, в Кверне, Инос сопротивлялась, как могла, и халиф взял ее силой. Две ночи назад в его шатре она оставалась неподвижной, как бревно, и халифу приходилось самому ее поворачивать. Но результат каждый раз оказывался одним и тем же – Азак был слишком большим и слишком сильным. Инос не могла победить в этом сражении, и все, что ей удавалось, – скрыть свой страх.

Конечно, она может отказаться прийти, но тогда ее просто скрутят и насильно приволокут в его шатер. Или сам халиф явится и возьмет ее силой на глазах у остальных женщин. Нет, это не выход. И поэтому Инос, должным образом наряженная и надушенная, послушно отправилась к халифу вместе с Нуркиной и почетной стражей.

«Клянусь Богами, когда-нибудь он мне за это заплатит!»

Идти было недалеко. Но по ночам в предгорьях очень холодно, и даже в шерстяном платье, укутывавшем ее с головы до ног, Инос успела продрогнуть. Где-то ревели верблюды, слышались голоса тысяч людей и пофыркива-нье тысяч лошадей – но эти звуки Инос слышала каждую ночь и успела к ним привыкнуть. А вот такого пейзажа ей давно видеть не приходилось. Долину окружали высокие горы; в небе над ними сияли звезды. Аромат шалфея с холмов смешивался с дымом бесчисленных костров. «Да, – подумала Инос, – Тхам всегда был прекрасен. Это люди принесли сюда Зло».

Шатер халифа был очень велик. Стражники остались снаружи, а Инос с Нуркиной вошли внутрь. Азак отсутствовал. Шатер поражал роскошным убранством: многоцветные ковры, шелковые занавеси… Жаровни исходили теплом, сияли светильники, подвешенные к подпоркам. Ложе халифа покрывали толстые стеганые одеяла и камчатые подушки, а рядом на скатерти был накрыт ужин. У стены стояли два крепких сундука для документов. Другой мебели в шатре не было.

– Давай сюда твое платье, – сказала Нуркина, – Его величество, должно быть, скоро вернется. Погрей пока руки.

Прозрачно-красные глаза старухи смотрели на Инос поверх чадры.

– Надеюсь, на этот раз ты постараешься угодить ему, чтобы избежать новых неприятностей.

Инос ничего не ответила.

Старая карга вышла, а Инос осталась в шатре, едва прикрытая куском полупрозрачного газа. Лицо у нее все еще горело при воспоминании о последней встрече с халифом; по-прежнему ныло плечо. Как только полог шатра закрылся за Нуркиной, Инос бросилась к скатерти, надеясь найти хоть какое-нибудь оружие. Но там не нашлось ничего опаснее маленькой серебряной ложечки – не было даже ножика для фруктов. Инос осмотрела жаровни – но они были кованые, бронзовые и устроены так, что угли не высыпались из них, даже если жаровню опрокинуть. Она, конечно, могла попытаться поджечь шатер, но особого вреда Азаку это бы не причинило, зато у него была тысяча способов жестоко отомстить ей.