Очевидно, моей матери удалось создать новый вид ретровируса, обладающий способностью избирательно воздействовать на ретротранспозон – длинный «прыгающий» ген, являющийся носителем генетической информации.

Я поднял глаза от желтых страничек. Бобби и Саша смотрели на меня непонимающими взглядами.

– Слушай, братишка, может, Орсон и понимает, о чем ты толкуешь, но лично я не доучился в колледже, – проговорил Бобби.

– А я всего лишь скромный диск-жокей, – вздохнула Саша.

– Не скромничай. Ты очень хороший диск-жокей, – галантно заметил Бобби.

– Спасибо.

– Хотя и злоупотребляешь Крисом Айзеком, – вмешался я.

На сей раз молния обрушилась с небес отвесно и моментально, как высотный скоростной лифт, нагруженный взрывчаткой, взорвавшейся при соприкосновении с поверхностью земли. Нам показалось, что содрогнулся не только дом, но и весь мыс, а затем, словно дождь обломков после взрыва, по крыше заколотили капли ливня.

Саша посмотрела за окно и задумчиво проговорила:

– Может, им не нравится дождь и они разбегутся?

Я сунул руку в карман куртки, висевшей на спинке моего стула, вытащил «глок» и положил его на стол, чтобы в случае надобности быстро схватить. Подумав, я повторил прием Саши, прикрыв оружие бумажной салфеткой.

– Различные методы генной терапии пытались использовать для лечения многих болезней: СПИДа, рака, врожденных заболеваний. Главная идея этого заключается в следующем. У больного либо имеются поврежденные гены, либо некоторых генов вообще недостает. Ты заменяешь дефективные гены их здоровой копией или добавляешь недостающие гены, которые помогут клеткам тела более эффективно сопротивляться болезни. В некоторых случаях были получены весьма обнадеживающие результаты, довольно много незначительных успехов, но были, конечно, и неудачи, и разочарования, и неприятные сюрпризы.

– Всегда и везде есть своя Годзилла, – философски заметил Бобби. – Живет себе Токио, процветает, все сыты и довольны, как вдруг появляется ящерица ростом с небоскреб и начинает гигантской лапой давить все вокруг.

– Главная проблема состоит в том, как внедрить здоровые гены в человеческую клетку. Чаще всего для этого используются выхолощенные вирусы, большинство из которых являются ретровирусами.

– Выхолощенные? – непонимающе переспросил Бобби.

– Это означает, что они не способны к воспроизводству и потому не представляют угрозы для организма. После того как эти вирусы доставят ген в человеческую клетку, они аккуратно внедряют его в клеточные хромосомы.

– Мальчики-разносчики, – сказал Бобби.

– А после выполнения этой задачи они должны погибнуть? – спросила Саша.

– Иногда они не сдаются так просто, – сказал я. – Они могут стать причиной воспаления или даже серьезных иммунных реакций организма, разрушающих эти вирусы, а заодно и клетки, в которые те внедрили новые гены. Вот почему некоторые исследователи искали пути создания таких ретровирусов, которые напоминали бы «прыгающие» гены, подстраивались бы под ДНК того или иного пациента и встраивали самих себя в хромосомы.

– И тут появляется Годзилла, – проворчал Бобби, повернувшись к Саше.

– Послушай, Снеговик, – спросила она, – откуда ты набрался всей этой научной галиматьи? Не станешь же ты утверждать, что почерпнул ее из этих бумажек, которые и читал-то всего две минуты?

– Когда хочешь спасти себе жизнь, то нередко находишь интересными даже самые занудные научные книжки, – ответил я. – Если бы кто-нибудь нашел способ заменить мои дефективные гены здоровыми, мое тело смогло бы вырабатывать ферменты, которые защищали бы мою ДНК от воздействия ультрафиолета.

– И тогда ты перестал бы быть ночной тварью, – закончил Бобби.

– Да, тогда – прощай уродство.

За барабанной дробью дождя послышался другой звук, как будто кто-то пробежал по заднему крыльцу.

Мы посмотрели в ту сторону и увидели, как на внешний подоконник окна, которое находилось ближе к кухонной мойке, вскочил большущий резус. Его шерсть была мокрой и облепила тело, отчего животное выглядело тощим. Обезьяна балансировала на узком пространстве, держась одной маленькой лапой за средник оконной рамы. То, как незваная гостья глядела на нас, можно было бы интерпретировать как обычное обезьянье любопытство, если бы не злобный желтый огонь, полыхавший в ее глазах.

– Я думаю, если мы не будем обращать на них внимания, они разозлятся гораздо быстрее. А именно это нам и нужно, – сказал Бобби.

– Чем сильнее они разозлятся, тем более неосторожно станут действовать, – добавила Саша.

Откусив еще один кусок пиццы с ветчиной и луком и постучав пальцем по стопке желтых листков, я сказал:

– Я только пробежал эти записки глазами и сразу наткнулся на абзац, в котором отец объясняет, как он понял теорию, разработанную мамой. Работая на проект Форт-Уиверна, она создала новый подход к проектированию ретровирусов – таким образом, чтобы их можно было более эффективно и безопасно использовать для доставки генов в клетки пациента.

– Нет, я определенно слышу шаги гигантской ящерицы, – сказал Бобби. – Прислушайтесь: бум, бум, бум!

Обезьяна, стоявшая за окном, заверещала.

Я бросил взгляд в сторону ближайшего к нам окна, располагавшегося прямо позади стола, но за ним никого не было.

Орсон встал на задние лапы, передние положил на стол и сыграл настоящий театральный этюд, показывая, как ему хочется еще кусочек пиццы. Всю силу своего обаяния он обрушил на Сашу.

– Осторожнее, – предупредил я ее, – ты ведь знаешь, как дети шантажируют одного из родителей, подлизываясь к другому.

– Я скорее прихожусь ему сводной сестрой, – отмахнулась она. – Тем более что этот ужин вполне может оказаться для него последним в жизни. И для нас, кстати, тоже.

– Хорошо, – сдался я. – Но учти, ты создаешь опасный прецедент, и, если нас сегодня ночью не убьют, последствия могут быть весьма печальными.

На оконный карниз запрыгнула вторая обезьяна, и теперь уже две твари визжали на нас и скалили зубы через стекло.

Саша выбрала самый узенький из оставшихся кусочков пиццы и положила ее на собачью тарелку, стоявшую на полу.

Орсон обеспокоенно глянул на бесновавшихся за окном гоблинов, но даже эти адские твари были не в состоянии испортить ему аппетит. Затем он полностью сосредоточился на еде.

Одна из обезьян начала колотить лапой по оконной раме и визжать громче прежнего. Ее зубы выглядели больше и острее, чем должны быть зубы обезьяны, – достаточно большими для того, чтобы терзать живую плоть, как положено хищникам. Возможно, это также было сознательно запланировано мальчиками-шутниками из Форт-Уиверна, работавшими над созданием нового оружия. Я снова мысленно представил растерзанное горло Анджелы Ферриман.

– Это может оказаться отвлекающим маневром, – предположила Саша.

– Они не могут проникнуть в дом, не разбив стекла, а мы это обязательно услышим, – успокоил ее Бобби.

– За таким-то визгом и шумом дождя? – недоверчиво спросила она.

– Мы их услышим.

– Я думаю, мы не должны разделяться и идти в другие комнаты поодиночке, – сказал я. – Только в самом крайнем случае. Они достаточно умны и наверняка понимают, что значит «разделяй и властвуй».

Я вновь покосился на ближайшее к столу окно, но обезьян за ним видно не было. Только дождь и ветер разгуливали между песчаных дюн, видневшихся за перилами веранды.

Одна из обезьян повернулась к окну спиной и прижалась к стеклу своей отвратительной голой задницей.

– Итак, – проговорил Бобби, – что произошло после того, как ты вломился во владения святого отца?

Почти физически чувствуя, как неумолимо истекает оставленное нам время, я сжато рассказал о том, что произошло на чердаке священника, в Форт-Уиверне и возле дома Мануэля Рамиреса.

– Мануэля можно только пожалеть, – печально покачал головой Бобби. Саша горько вздохнула, но ничего не сказала.

Обезьяна-самец принялась обильно мочиться на стекло.

– Это что-то новенькое, – заметил Бобби.