А лже-аврор продолжил:

— Крауч был главой Визенгамота и снял запрет на использование непростительных. И вот тогда мы отплатили Пожирателям их же монетой, сполна и с лихвой, — его глаз сверкнул недобро. — Эти чистокровные семейки долго нас помнили.

— А теперь! — неожиданно, размахнувшись посохом, он ударил по ни в чем не повинному учебнику. — Они решили забыть всё чему нас научила война, опять одни Ступефаи да Экспелиармусы. Много мы с ними против Адского огня, Бомбард и Авад тогда навоевали? Любой маг, без атакующего арсенала, труп.

Он хлопнул ладонью, по столу:

— В общем, программу сильно изменить мне не дадут, но хоть немного, но полезного, я на уроках дам. А вот с тобой займёмся отдельно, но не ерундой, вроде изучения высших заклинаний, которые ты и воспроизвести не сможешь, или правил магических дуэлей, которыми маются только идиоты и потенциальные трупы, а пониманием, реальным пониманием обстановки, места, времени и выбора действия. И первое и основное, что необходимо понимать, что должна быть: Постоянная бдительность!

Блин, я реально вздрогнул, когда он это рявкнул.

Присев обратно за стол, он достал фляжку и пригубил, скривившись. А я, набравшись храбрости и прикинувшись дурачком, наивно спросил: 

— Профессор, а что вы пьёте?

— Это? — лже-Грюм вытащил убранную было фляжку и усмехнулся. Сказал, повертев её в руках: — Лечебный отвар. Снимает болевые ощущения и последствия ран нанесённых магически. Они, знаешь ли, крайне плохо заживают и очень долго болят.

А я мысленно восхитился тому, как это было сказано. Ни слова фальши, ни намёка на игру, спокойно, уверенно, буднично. Тот, кто готовил эту операцию по подмене, был мастером и подготовку произвёл на высочайшем уровне. Стоило восхититься таким противником.

Только через час мне удалось освободиться. Было уже семь часов вечера и оставалось всего часа три на библиотеку, в которую я и бросился со всех ног.

***

Библиотека была хороша. Огромное помещение, заставленное рядами стеллажей, уходящими вдаль, с книгами, наверное десятками если не сотней тысяч книг по моим скромным прикидкам.

Других дураков в вечер первого учебного дня посещать библиотеку не было, и я был единственным гордым посетителем сего храма мудрости. Только почему-то стол библиотекаря, мадам Пинс, пустовал, но могла же женщина выйти, скажем, по нужде, подумал я и пошёл мимо стеллажей, ища секцию по основам магического искусства, нужная книга должна была быть там.

Солнце уже клонилось к закату, и окрашенные красным лучи красили стены в причудливый цвет, проникая сквозь высокие витражи. Тишину под сводами высоких потолков нарушали только мои шаги и…

Тут я остановился и с удивлением услышал негромкие постанывания. Тихонько на цыпочках прокрался и заглянул за следующий ряд стеллажей, а то мало ли — стонет какая-нибудь жертва при смерти, над которой нависает неумолимая смерть в лице хладнокровного убийцы, а тут я, как ненужный свидетель.

Заглянул и уронил беззвучно челюсть на пол. Неумолимое нависание, как и «жертва», там присутствовали. А ещё там были возвратно-поступательные движения области таза и ритмичные колебания задранных вверх ног. И участники этого действа были мне прекрасно знакомы.

Я попятился, и тихонько, стараясь не стучать каблуками, направился к выходу из библиотеки, пытаясь развидеть только что увиденное. Хорошо, что я, Там, был человеком взрослым, а не то травма нежной детской психики на долгие годы была бы мне обеспечена. Ибо зрелище Филча со спущенными штанами, трахающего мадам Пинс на библиотечном столе, в окружении стопок книг, было, мягко говоря, неприятным.

Тихонько прикрыв за собой тяжёлую створку, вытер выступивший пот. Всё, завтра в библиотеку схожу, решил я, и успокоенный таким образом, по пустующим коридорам пошёл в гостиную факультета. Денёк был долгий и напряжённый, хотелось посидеть у камина и повтыкать на огонь. Слишком много впечатлений свалилось сегодня на бедного попаданца. Гудящая голова требовала разрядки и осмысления всего произошедшего.

На следующее утро я проснулся с отчётливым осознанием простой истины — я начинаю плыть по течению, а это чревато. Слишком большой соблазн расслабиться, убрать руку с пульса и отпустить развитие ситуации на самотёк.

Поэтому, взяв себя в руки, поднялся, несмотря на раннее время. Только светало и все ещё дрыхли, тишину нарушало лишь лёгкое сопение. Подхватив полотенце и мыльно-рыльное, пошёл в мужскую душевую. Для девочек и мальчиков они, естественно, были раздельные, и не знаю как у них, а у нас всё было стандартно, большое помещение с лейками вдоль стены, разделёнными перегородками метра полтора высотой. С учётом народа на факультете места здесь вполне хватало.

Раздевшись в тамбуре, насвистывая лёгкий мотивчик из прошлой жизни, я встал под прохладную струю и заухал от восторга, шкала бодрости начала стремительно заполняться. Я был в гордом одиночестве и поэтому не сдерживался в проявлениях, ёжился, подпрыгивал, издавая боевой клич самца орангутанга.

В общем, развлекался на полную.

Только в конце, когда я тщательно обтирался махровым полотенцем, так как терпеть не могу выходить, не обсохнув до конца, в душевую зашло трое однокурсников Джинни.

Щеглы, на год младше, и про них я не мог рассказать ничего, кроме того, что видел их вчера в гостиной.

Увидев меня, они сжались и прижались к стенке, с отчётливым испугом.

А я невольно замер, с лёгким изумлением рассматривая такую нетипичную реакцию. Они сжались ещё сильнее, и я, хмыкнув, покачал головой. Закинул полотенце на плечо и, обойдя их, направился к выходу. Каким-то пугалом становлюсь — ей богу.

***

А в гостиной я столкнулся ещё с одним сюрпризом. Когда я спустился, одетый в полуспортивный прикид для оздоровительной пробежки вокруг замка, которую должен делать каждый приличный попаданец в ГП, меня там уже ждали.

Я был готов к тому, что меня может поджидать декан, или директор или вообще комиссия попечительского совета, которой Драко пожаловался, приплетя побои, угрозы и моральное насилие, но к тому, что увидел, готов не был.

Меня ждала Гермиона.

Она поднялась с кресла обращая ко мне внимательный взгляд своих тёмных глаз. Сердце чуть ёкнуло, сбившись на секунду, и я невольно замедлился, любуясь девушкой. Она была так прекрасна в своей серьёзности, что я пропустил первую фразу сказанную ею.

Очнувшись, переспросил:

— Извини. Ты что-то сказала?

Она поморщилась, с выражением: «о боже, дай мне сил», повторила:

— Рон, я хочу с тобой поговорить.

К чему я здесь уже привык, так это к тому, что мои прогнозы имеют нехорошее свойство абсолютно не совпадать с реальностью. И вспыхнувшая было радость, тут же была притушена критическим взглядом на вещи. Хотя так хотелось представить идеальный вариант продолжения этого разговора, в котором мы, взявшись за руки, уходим в закат, где быстро взрослеем до восемнадцатилетнего возраста, и перед нами возникает огромная кровать, в народе называемая: «траходром».

Тут я, под недовольный окрик:

— Эй! — спустился с небес и снова посмотрел на Герми.

— Конечно, давай поговорим, — постарался как можно более дружелюбно ответить я.

А она, заложив руки за спину и, чуть отвернувшись, сказала, словно бы нехотя:

— Рон, скажу честно, я от тебя не в восторге.

Хорошее начало. И всё же немножко, самую капельку, обидно. Почему, даже в сказке, не может случиться как в сказке? С безжалостностью асфальтового катка моя потенциальная девушка продолжила:

— Мне не нравится твоё поведение, твои манеры, твоё безобразное отношение к учёбе. А теперь ещё и твоя несдержанность по отношению к ученикам другого факультета.

Ага, это говорит мне та, кто сама на третьем курсе Малфою зарядила кулаком в нос. Правда, в этой реальности это могло и не произойти. Я молча слушал, становясь лишь чуточку мрачнее от слова к слову, но блеять что-то невразумительное, униженно-раздавленное, втаптываемый её точёной ножкой на самое дно социальной лестницы, и не подумал.