«И поэтому он не живет, а существует, горя в огне своей ненависти и безумия столько лет?»
«Жалостливая. Ты ведь знаешь, что он сотворил».
«Да, я видела», — Рин невольно вздрогнула, чуть не уронив чисто выглаженный новенький комплект формы на пол. Едва ли она смогла бы такое забыть… — «но знаешь, я не могу его осуждать. Я чувствую родство наших душ. Кто знает, как я поступлю в том или ином случае? И кто гарантирует, что я не залью однажды этот мир кровью во имя той справедливости, которую вижу именно я? Не могу его осуждать… это невозможно, когда видишь кровоточащую от боли душу, которую предали».
«Ты становишься взрослее… Тяжело?» — в голосе фэйри, отбросившего шутовской тон, звучала неизбывная грусть. — «Ты просишь, но понимаешь ли, о чем просишь?»
«Я понимаю, что это не тут случай, когда одним можно пожертвовать», — наверное, прозвучало резко, но она и не старалась. Слишком свежи были воспоминания и яркими новые шрамы.
Ответ собеседника был едва слышен, но она все поняла. Услышала. Приняла к сведению. Что ж, еще не все потеряно.
Спустя некоторое время, плотный завтрак, недочитанную книгу по политике Империи в период ее становления и небольшую разминку за ней все-таки зашли.
Ал-шаэ был спокоен и почти равнодушен — по закрытому маской лицу ничего не прочесть, длинный хвост тихо шуршал по отполированным плитам пола, не выдавая настроения своего владельца.
Посмотрел задумчиво, словно оценивающе, кивнул своим мыслям и только заметил:
— Вы зря не приняли истинную форму, дана, как бы не пропагандировалось равенство всех рас, иршасы — элита. И пребывать во дворце юной девушке в таком виде я бы не рекомендовал.
— Благодарю за заботу, сиятельнейший Шаэ, — и почему захотелось зашипеть в ответ? — но одежды иршасов у меня с собой нет, а разгуливать в истинной форме голой — это все же дурной тон. Я лишь хотела узнать, что с Киораном, и могу ли я вернуться к занятиям в Академии.
Из слов доставивших завтрак слуг стало ясно, что проспала она не много не мало почти четыре дня… Слишком много. Все еще слишком слабая.
Тяжелый взгляд буквально вдавил землю, заставляя покорно склониться.
— К дару Киорану вас не пустят. Ему необходимо еще как минимум пару недель, чтобы прийти в себя после заключения и восстановить силы — после этого он будет обязан выполнить свою клятву и пройти посвящение, — по губам змея проскользнула усмешка — или показалось, — древний играет в интересные игры, дана Дейирин, но помните, что вы в них пока лишь пешка.
Ни слова о том, что будет с Кио дальше. Состояние друга явно тяжелое, но спорить тут бесполезно… вопросов миллион, только ясно, что сейчас на них не ответят…
— Вас ждет отец, дана. Он вернулся через день после суда, и… Илшиарден очень беспокоился…
И все. Небо не рухнуло на землю, но все остальные вопросы вдруг стали так неважны… Сердце забилось быстро-быстро, ладони вспотели. Рин нервно дернула кончик косы, перекинув ее на грудь. Почему для нее так важно мнение отца? Почему с тех пор, как они поругались, на душе так тяжело? У нее не лучший характер на свете, она плохо умеет идти на компромиссы и почти не умеет прощать… Она совсем не девочка-цветочек, какой порой кажется при первом знакомстве. А еще… очень трудно снова научиться доверять. И верить, что тебя не предадут и не бросят.
— Он никогда не предаст, Дейирин, — пальцы наследника были прохладными, чешуя оказалась неожиданно не жесткой — гибкой и приятной на ощупь, когти чуть царапнули щеку при прикосновении. Слишком неожиданном, но не неприятном. — Ты даже не представляешь, насколько важна для него. Настолько, что если ты вдруг вздумаешь причинить боль моему другу — уже нарочно — или бросить его — я безо всякого стеснения промою тебе мозги и ты станешь идеальной любящей дочерью. И он ни о чем не догадается, уж поверь мне, — шепот обжег кожу, пальцы прочертили дорожку, скользнув на мгновение по губам.
Почему она все время забывает, что перед ней менталист? Причем высшего уровня, способный считать не только поверхностные мысли, но и познать саму суть и душу другого человека? И почему ей все еще не страшно? И вместо гнева и ярости от такого предложения она чувствует лишь глубокую искреннюю признательность за то, что у ее отца есть такой друг. Слишком тяжел этот дар, слишком многие его ненавидят…
— Благодарю, мой Ш-шаэ, — добавила уже искренне, сбиваясь на шипение и машинально прикладывая руку к сердцу.
Он скользнул чуть в сторону, отодвигаясь и освобождая проход, и этим вызывая легкую вспышку разочарования. Зачем врать себе? Слишком это дело накладное… Но беспокойство от встречи с отцом, азарт, желание его увидеть и извиниться за свой глупый поступок соединились в гремучий клубок, не дающий вздохнуть. Наследник прекрасно понял ее состояние, и, может быть еще и поэтому, просто создал портал.
Кажется, лишь миг, — легкое движение пальцами, но она видела, как вскипает воздух, идя кругами, как открывается пространство, пробивая невидимые коридоры. Какая колоссальная сила и умение нужны для настолько легкого манипулирования портальной магией. Естественного, как дыхание.
Дворец оказался весьма впечатляющ… и у отца были здесь собственные апартаменты, обставленные в строгой серебристо-черной гамме. Похоже, такое сочетание карри отнюдь не тяготило. Комнат было несколько — вышли они вроде бы в гостиной, еще была проходная — у входа в покои, кабинет, огромная библиотека, небольшой зал для тренировок и, видимо, спальня. Отец находился в кабинете. Здесь было обставлено под истинную форму, змеиную, поэтому ноги невольно скользили по полу, а мебель казалась по-настоящему массивной и огромной, как тот высокий стул с витой ножкой, вокруг которого отец обвился хвостом, что-то увлеченно выписывая на бумаге.
Миг. Сердце выпрыгивает из груди, лезут клыки, прокусывая губу. Шелест хвоста. Поворот. Родное лицо. Безумно уставшее, с кругами под глазами, во взгляде — настороженное беспокойство и страх. Страх за нее. Колебания просто осыпаются пеплом, недоверчивость разлетается осколками. Здесь и сейчас — они одна кровь, одна семья.
Несчастная форма не выдерживает натиска чувств и с треском разрывается, падая на пол. Иршасса проворнее человека — и она кидается к сидящему мужчине, выдавая восторженный счастливый свист, смешанный со смущенным шипением. Крепкие когти стискивают, прижимая. Крепко-крепко — не отпустишь?
Рука беспорядочно лохматит косу, зарываясь в волосы.
— Малышшш-ка…
— Иннэ. Прос-сти. — обвиться хвостом к хвосту, прижаться. Почувствовать хоть на миг себя беззащитной. — Люблю тебя…
— Рин-э, девочка моя, с-сердце мое, — длинный раздвоенный язык облизывает лицо, золотые глаза смотрят с беспокойством.
Он действительно переживал за нее. Он по-настоящему любил ее, хотя знал всего несколько месяцев. Стол под натиском двух нехрупких иршасов угрожающе хрустнул. Мужчина нехотя выбрался из-за него, снова крепко обнимая — обвивая сильным хвостом, прижимая к себе так, что она впервые в жизни действительно захотела ощутить себя… хрупкой? Защищенной? Нужной?
— Отец… папа… просссти меня. За то, что подвела и чуть не устроила безобразную драку в Академии. За то, что вызвала фэйри. Я знаю, что тебе неприятно видеть его рядом со мной… — серьги и кулон она «выключила» еще при выходе из комнаты. Как бы она ни была благодарна Ис-Тайши и как бы ни была к нему привязана — это время только для нее и отца.
Ладонь ласково погладила по голове — как ребенка.
— Милая, — тихий вдох, — в нас слишком силен инстинкт собственника, а женщин не так уж много. Особенно, если это женщина — твоя дочь. Ты позвала в ту рию, когда тебе было плохо, не меня, а его — и… — ему было трудно подбирать слова. Чуть скрипнула чешуя, хвост прижал сильнее, стискивая, — это очень тяжело — подумать, что ты не нужен, — он признался в собственной слабости. Открылся ей. Редкий шаг для иршаса, редкий даже по отношению к семье.
Просто нельзя ответить меньшим. Рин ткнулась носом отцу в плечо, вдохнула глубоко терпкий запах, пробуя языком воздух. Она тоже хотела бы защитить его — от боли разочарования, от одиночества, от выматывающего дара и опасностей, которые подразумевала эта должность. Но… долг есть долг.
