Неожиданно сердце кольнула игла тревоги — впереди замаячил темный коридор, проходящий по полуразрушенному этажу. Глупо это — никогда она не боялась темноты, да и не существует она для иршасов — чуть перестроить зрение — и вот уже светло, как днем, только в черно-белых тонах. Только почему — то ноги шагали все медленней и медленней, а горло сжало от нахлынувшего предчувствия беды. Рин невольно оперлась о стенку, пытаясь вдохнуть спертый воздух — как назло, время занятий, здесь никого нет, и появятся студенты еще не скоро.

Внезапный шорох за спиной заставил подпрыгнуть, оскалиться, нащупывая лихорадочно оружие — и тут же стыдливо замереть, вытягиваясь в струнку.

— Декан дан Шасс. Инар Атран. Следую в целительское крыло по рекомендации даны Нориш.

Так неожиданно вынырнувший из темноты декан казался чем-то недовольным, и на приветствие лишь коротко кивнул.

— Что заставило вас остановиться, инар Атран? Быть может, вы подвержены страху темноты? А, возможно, ожидаете, когда на вас выпрыгнет… большая мышш-шь? — последние слова были произнесены с протяжным присвистом.

— Никак нет, дан.

— Тогда чего же вы застыли? — не уловить в прохладном голосе издевки, да только как иначе интерпретировать столь внезапную вспышку преподавательской иронии?

— Любовалась открывающимся с галереи видом на двор и лес, дан декан.

Не признаваться же, право слово, в собственной слабости и глупых предчувствиях? Долгие годы спустя она вспоминала тот день, и не знала, как бы повернулась ее судьбы, чтобы в ней изменилось, если бы тогда она рассказала о своих страхах Рияну дан Шассу? И в лучшую ли сторону? Только все равно прошлого не изменить, и, вслед за махнувшим рукой дан Шассом, Рин вошла в коридор.

Она полагала, что в компании декана глупые страхи и тревоги уйдут, но не тут-то было. Сердце сжималось все сильнее, стуча где — то в горле. Приходилось с силой стискивать зубы, царапая клыками губы, чтобы не закричать, не заставить себя броситься прочь. Куда в такие моменты исчезают мудрые наставники?

Коридор внезапно разветвился, и, вместо обычного для инаров правого, декан ушел влево, туда, где был спуск в полуподвальный этаж. Словно на ниточке, как привязанная, она последовала за ним. Облезшая со стен краска, неприятный резкий запах, тусклый свет вдалеке — там, где коридор вливался, словно река, в небольшую полукруглую залу, где возвышался давно пересохший фонтан в виде скульптуры девы-воительницы с давно отбитой рукой. Мужчина замер, словно задумавшись, и шагнул вперед, прямо к рассохшемуся бортику, из которого уж вывалилось несколько камней.

Голову сдавило, словно обручем. Дар черной змеей обжег изнутри, заставляя дернуться вперед, когда помещение расцветилось ослепительно голубым огнем с ярко-белыми искрами-шарами. Боевое смертельное заклинание…

Интересно, какой оно классификации? Рин не отдавала отчета себе в происходящем, чувствовала лишь, что вымерзла изнутри от страха, казалось, прошли иторы, хотя едва минула рия…

Сияющая сеть-ловушка сжалась вокруг мужчины, не давая ему и шагу ступить, когда внезапно рядом с ним возникла словно соткавшаяся из тьмы фигура, разрывая когтями гшархову клетку и отшвыривая тихо стонущего сквозь зубы дана прочь…

В черном небе слова начертаны —

И ослепли глаза прекрасные…

И не страшно нам ложе смертное…

Марина Цветаева

Миг до того, как сомкнется бездна. В этот момент она казалась себе самой трусливой дрянью на свете. Если замрет, спрячется сейчас, чтобы попытаться выжить… смысла в такой жизни уже не будет. Какой она воин, какой вассал, если бежит с первого же поля боя? Это кажется, что мыслей много и текут они медленно — чтобы принять решение иногда хватает одного вздоха.

Особенно, когда там умирает твой кровный брат. Обращение произошло быстро. Раз — хвост отшвыривает декана на всякий случай еще дальше от эпицентра. Здесь не может быть малого расстояния. Два — мощное змеиное тело взвивается в прыжке, бросаясь к замершему защитнику. Мерцающий зеленью и первозданным ломаным хаосом, его щит прогибается, но выдерживает первый удар чужой магии. Она встает рядом, спиной к спине, прикрывая его с тыла, так, чтобы они теперь оба перекрывали дорогу к декану — и в тот же миг из пальцев и ладоней вырываются жгуты колючих стеблей, они ткут полог над ними один за другим, сочатся ядом мерцающие шипы и удушающе пахнет розами. Мертвыми черными розами на длинных стеблях. Проклятые белые искры взрываются за мгновение до того, как их щиты смыкаются, но основной удар приходится на фэйри — его явно считают куда более серьезным противником, вся эта атака и рассчитана на него, быстрая и смертоносная. Их вечность уместилась в несколько тари…

Сила удара была настолько мощной, что смятые щиты буквально швырнули их друг на друга — и на некстати подвернувшийся бортик фонтана.

Огненная вспышка боли в груди. На миг она, наверное, потеряла сознание, но почти сразу же очнулась. Вдалеке истошным набатом гудела магсистема Академии, на этот раз сработавшая преступно поздно. Она ждала, замерев и пытаясь не шевелиться, ждала добивающего удара, злого смеха, словно в дурном романе, но ничего не было. Кто бы ни напал на них здесь — он исчез так же быстро, как и появился.

Память вернулась как-то разом, заставляя резко пошевелиться. Движение отдалось во всем теле, вызывая знакомую боль в груди и руках. Она не стала смотреть — все и так вокруг было в крови, словно здесь была бойня. Хотя, почему словно? Рин боялась оглянуться, боялась безумно посмотреть в глаза тому, кого, кажется, так и не успела спасти. Но что, древняя тьма, он здесь делал?

В руки себя взяла, дура. Морок слетел, обнажая изуродованную сущность фэйри. Распростертый на каменном полу, придавленный куском плиты, он казался дивной хрупкой птицей, которую настиг жестокий охотник. Пальцы, дрожа, коснулись прохладной щеки. Впадины глаз смотрели пусто и равнодушно.

— Нет, нет… Раш-танэ… — братик — это вовсе не слезы, кровавые слезы. Не верю, что судьбу нельзя изменить.

— Не плачь… глупая… смелая змейка… — фэйри скривил губы, закашлявшись. Любое движение явно причиняло ему нестерпимую боль, — теперь выхода нет. Не хотел… но придется.

Она ничего не могла понять. Может, сошел окончательно с ума от боли? Успеет ли эта змеева подмога, когда так нужна? Не обернуться, не посмотреть, как там декан, хотя, кажется, она слышала его выкрик, когда их накрыло. В него не должно было успеть прилететь хоть что — то серьезное.

Рука фейри была ледяной — так, что даже обжигала. Легла на лоб, не давая вырваться и протестовать.

— Передаю суть своей силы и свой ранг защитника… А теперь… повторяй… — шепот перешел в отчаянный хрип, а она лишь смотрела, как завороженная, не чувствуя ни боли, ни страха, и губы сами произносили за умирающим слова древнего наречия.

— Aе еst tеllе dаrаnе, Nilyаr Shеllаryоn shе Lyаshеss…

— Я буду твоим Щитом, Нильяр Шелларион шэ Льяшэсс.

— Un ееk tаnnе.

— Отныне и навеки…

Едва заметная темно-зеленая, искристая дымка просочилась под кожу, дезориентируя. Ее лоб коснулся лба фэйри. Донесся едва заметный шорох и горячечный шепот:

— Накроет чуть позже…

И он затих. Но пока еще, к счастью, был жив, хоть и тяжело ранен. Впоследствии Верховная жрица Справедливости не раз и не два с ужасом вспоминала тот день, видя его в своих кошмарах. Каждое существо в мире в определенный момент открывает для себя и в себе неведомые доселе пределы. В это проклятое утро предел брать предстояло ей одной — ради двух обескровленных тяжелораненых мужчин, каждый из которых занимал слишком важное место в ее сердце.

Замерла, замерзла изнутри. Собственная боль как будто притихла, отступая на задний план. Удобно, что так много крови… мелькнула и пропала мысль где-то на периферии.