– Что я могу вам принести? – спрашивает мужчина-фейри. – Час назад мы снова пополнили запасы, поэтому у нас на кухне есть почти все.

– Турсил, вообще-то это моя кухня, – неспешно произносит Эстелия.

Он с улыбкой ей отвечает:

– Разумеется, любовь моя, но мы оба знаем, что я здесь главнее. Ты печешь и обслуживаешь посетителей, а я стою у плиты и готовлю.

Она закатывает глаза и смотрит на меня.

– Только потому, что однажды ты заявился в мой серветерий[1] и сказал, что я делаю ужасное рагу и ты можешь приготовить его гораздо лучше. Тогда я заставила тебя это доказать.

– И? – ухмыляясь, допытывается он.

Эстелия хмыкает.

– И оно оказалось… довольно сносным.

Он смотрит на меня и смеется.

– Лучшим. Слово, которое она ищет, – лучшим. Ей пришлось меня нанять.

Несмотря на внутреннее напряжение, я улыбаюсь. Это невозможно не заметить – их подшучивание и очевидная забота друг о друге заразительны.

– А теперь посмотри на нас, – говорит он ей, с ухмылкой приподняв светлые брови. – Я пробрался к тебе на кухню и в твою постель.

Она прищуривает глаза и тычет в его сторону указательным пальцем.

– Следи за языком, Турсил Терн, или я прослежу за тем, чтобы тебе везде был закрыт доступ.

Он добродушно усмехается, и я вижу ямочки на щеках, которые придают ему мальчишеский вид. Турсил целует ее в оранжевую скулу.

– Конечно, любовь моя.

Ненет закатывает глаза и смотрит на меня.

– Вы только послушайте их. Они безумно влюблены. Это даже немного возмутительно.

Я посмеиваюсь, но мне немного грустно. Я скучаю по Слейду так, словно в ребра мне вонзился нож.

– Вам не нравится любовь? – спрашиваю я.

– Я предпочитаю страсть, – как ни в чем не бывало отвечает пожилая фейри.

Я прыскаю со смеху.

– Не обращайте внимания на мою бабушку, – говорит Турсил и хлопает в ладоши. – Что ж, приступим. Давайте хорошенько вас накормим. Что вы предпочитаете, миледи? У меня есть буханка вчерашнего хлеба, или, если хотите, я могу нарезать фруктов или раздобыть пирожное…

Я качаю головой.

– Ценю ваши усилия, но на самом деле мне нужно вернуться на поле… куда я упала.

Все трое смотрят на меня широко раскрытыми глазами, и в них читается тот же страх, который я видела у фейри, собравшихся на поле. Неловкое молчание повисает между нами, словно рваные куски ткани.

Когда никто ничего не говорит, я продолжаю:

– Кто-нибудь из вас может показать мне дорогу?

– О, леди Аурен, вы не понимаете, – говорит Эстелия, качая головой с почти скорбным выражением лица. – То поле – последнее место, куда вам можно идти.

Аурен

Я недоуменно хмурюсь, и меня охватывает волнение. Тело напрягается, словно готовясь к прыжку. Я чувствую себя шатко. Неуверенно. Не понимаю, могу ли я вообще доверять этим людям.

– Почему я не могу пойти на поле? – настороженно спрашиваю я.

– Она не понимает, – шепчет Турсил, бросив взгляд на Ненет. – Она же ничего не знает…

Я резко выпрямляюсь.

– Не знаю чего?

– Вам нельзя выходить из дома, – говорит мне Эстелия. – Это небезопасно.

Выходить нельзя.

Небезопасно.

В голове неожиданно звучат слова Мидаса, и во мне тут же нарастает тревога. Я протягиваю руку за спину, чтобы ухватиться за ленты и переложить их на колени. Так я напоминаю себе, кем теперь являюсь. Я уже не та, что была раньше.

Я жестко смотрю на них.

– Много лет мне твердили точно такие же слова. Держали в клетке ради моей предполагаемой безопасности, когда на самом деле просто держали в узде. Так знайте же: я никогда и никому больше не позволю держать меня взаперти, какой бы ни была причина.

Янтарные глаза Эстелии от удивления становятся круглыми, и в них тут же появляется вина.

– Простите, леди Аурен. Я не собиралась… только хотела, чтобы вы были осторожны. Если они узнают, кто вы, то увезут вас.

Я настораживаюсь.

– О чем вы говорите?

– Гейзел – город Сайры Терли. Впервые она попала сюда и жила здесь до того, как стала принцессой. Вот почему большинство из живущих здесь до сих пор остаются лоялистами, вот почему нам вы можете доверять. Ваше появление здесь – ответ на наши молитвы.

– Ладно…

Она заправляет черный локон за заостренное ухо и с беспокойством на меня смотрит.

– Однако, когда вы упали с неба, оно ярко вспыхнуло. Своего рода разверзлось. Это выглядело странно. Большинство из нас сохранит в тайне правду о вашем прибытии, но, возможно, вас видели не только те, кто собрался на поле. А еще кто-то может заговорить об этом в присутствии того, кто не является лоялистом, – и это будет очень плохо.

– Почему?

Ее янтарные глаза прожигают во мне дыру.

– Потому как, хоть мы и верны Терли, многие в Эннвине… не придерживаются той же веры.

Она произносит это с таким выражением, что у меня возникает ощущение, будто по стенкам желудка скребут тяжелые камни, порождая беспокойство.

– Некоторым фейри не нравятся Терли? – неторопливо произношу я, пытаясь осознать, на что намекает Эстелия.

– Некоторые вас возненавидят. Примут за врага, которого нужно прикончить. Их слишком долго пичкали ложью о вашей семье, а другие совсем о вас позабыли. Монархия постаралась стереть из летописи вашу семью, сделать ваш род малозначимым для нашего королевства. Но Энвинн разделился. – Эстелия скрещивает на груди руки и прислоняется к большой раковине, кран которой украшен хрустальными ручками. – Минули сотни лет с тех пор, как на троне сидели Терли, но мы, лоялисты, помним. Мы верим в тот порядок. В Эннвине тогда царил мир, а наша земля и магия процветали. Сайра своим появлением покончила с войной. Объединила фейри. Многие из нас помнят золотой век, который наступил, когда ее короновали.

Я хмурюсь. Звучит хорошо, и я не понимаю, почему кто-то восстал против Терли. Не понимаю, за что меня можно ненавидеть.

– Но этот порядок наследования изменился в Эннвине несколько веков назад, когда один из Терли не захотел править, – говорит Турсил, и я перевожу взгляд на него. Он сидит напротив меня, положив локти на стол. – Все в Эннвине были потрясены, когда вместо него короновали нового преемника. С тех пор трон занимают Кэррики.

Это имя беспокоит меня так же, как оторвавшаяся нитка на рукаве, которая щекочет кожу.

– И с каждой новой коронацией Кэррика Эннвин все больше теряет тот сложившийся уклад, – с горечью в голосе говорит Ненет, сев рядом со мной и снова беря в руки чашку.

– Хуже всего было, когда правил Тиминнор Кэррик, – говорит Эстелия.

Турсил качает головой.

– Не знаю. Его внук Тайек – чертова угроза.

– Чем же они так плохи? – осторожно спрашиваю я.

– Они обложили всех ужасными налогами, – говорит Турсил. – С каждым годом доят из нас все больше и больше, вынуждая выживать. Они заставляют фейри, наделенных магической силой, служить монархии. Наводнили наши города королевской стражей.

– Но Тимминор поступил хуже всех, – возражает Эстелия. – Это он посеял ненависть к ореанцам. Призвал фейри вернуться в Эннвин, разделил семьи. Вынудил нас ненавидеть их и считать ничтожествами. Но по-настоящему он сгубил Эннвин, когда приказал разрушить мост.

Я округляю глаза.

– Мост Лемурии?

– Он самый, – кивнув, говорит она. – И с той поры Эннвин чахнет.

– Что вы имеете в виду?

– Земля, где находился мост, теперь мертва.

Я хмуро смотрю на нее.

– То есть?

Эстелия пожимает плечом.

– Сама я никогда не видела, но много слышала. Говорят, земля растрескалась и из нее выплеснулась смерть. Там не растет ни травинки. Все покрыто пеплом, сколь бы ни пытался смыть его дождь.

Я знала, что Седьмое королевство оказалось стертым с лица земли, как только уничтожили мост, но понятия не имела, что пострадала и земля Эннвина.