— В Звезде Надежды я их не ношу. — Тон был ровным, но краска красноречиво залила его лицо, шею и даже уши. — Ты ведь догадываешься, что Портрон может обрушить на нас всю мощь церкви? — поспешно переменил он тему.

Однако Керис не пожелала отвлечься.

— Не носишь? Почему? Не настолько уж здесь безопасно! Мне говорили, что Дикие очень часто…— Только не в городе. — Даврон вздохнул, поняв, что замять неприятную тему не удастся. — Керис, здесь опасность представляю я. Я. Поэтому лучше мне не носить оружия. Это несколько увеличивает шанс того, что Мелдор сможет меня остановить, когда придет время.

Сердце у Керис оборвалось, она пожалела, что завела разговор об оружии.

Неожиданно Даврон рассмеялся, и смех его прозвучал почти легкомысленно.

— Это моя проклятая привычка краснеть, да? Ничего я с ней не могу поделать, каждый раз она меня выдает. До чего же глупо я себя чувствую, когда вспыхиваю, как факел!

— Не так уж ругай себя за это. Я могла бы и не вспомнить о тебе, если бы ты не зарделся, как маков цвет, при нашей первой встрече.

— Правда? Тогда, может, и ничего… Впрочем, нет! Попробуй-ка ты нагнать страху на отряд закаленных Защитников или на товарищество закоренелых грешников, когда то и дело краснеешь, как девица на первом свидании. Это было проклятием всей моей жизни!

— Ну а мне это нравится, — сказала Керис.

— Ах, наверное, так же, как мне нравится россыпь веснушек на одном ничем более не примечательном носике…

Керис показала Даврону язык и почувствовала, как ее печаль развеивается.

— Когда ты собираешься отправиться в окрестности Звезды Надежды? — спросил Даврон.

Керис снова вернулась мыслями к картам, совсем забыв сказанное Давроном о Портроне.

— Мне нужно написать те письма, просмотреть карты Деверли, чтобы точно знать, где он побывал, и разобраться с производством туши и красок. Посажу за работу присланных Мелдором помощников, начну обучать тех, кто будет копировать карты, изготовлю несколько карт тромплери для Фавеллис и Диты… — Керис подняла глаза на Даврона, сама поразившись тому, сколько всего предстоит сделать. — Скажем, дней через шесть.

— Прекрасно. Я организую производство бумаги и вообще займусь всем, что может тебе помочь. Напиши мне список красок, которые тебе понадобятся.

— А что насчет Хамелеона? О чем хочет с ним говорить Мелдор? Ведь не собирается же он отослать его обратно в Неустойчивость?

— Все, кто приезжает в Звезду Надежды, должны знать, что их могут призвать для ее защиты. К Квирку это тоже относится. Мелдор хочет поручить ему выслеживание Приспешников.

Керис вздохнула:

— Что за карьера для человека, который клянется, что из всех трусов в мире он самый трусливый! Даврон нахмурился.

— Неустойчивость делает трусами нас всех. И никто не знает, что его ждет, когда она начинает свои игры.

Керис на удивление быстро привыкла к новому распорядку. Она проводила неделю или около того в окрестностях Звезды Надежды, занимаясь съемкой под охраной Скоу и Даврона, потом возвращалась в Шилд, чтобы пополнить припасы, проверить работу команды помощников и начертить карты тех районов, где только что побывала. Она наслаждалась своим делом и теперь гораздо увереннее чувствовала себя в Неустойчивости. Конечно, к ее фокусам девушка относилась с должной осторожностью, но больше не испытывала страха. Она сделалась увереннее в себе и в своих умениях. Она даже стала — под руководством Даврона — безошибочно кидать в цель нож.

Единственное, на что Керис иногда жаловалась, — это что она чувствует себя погребенной под грудами пергамента. Она работала целыми днями, почти не отдыхая, и вечерами тоже, при свете свечи в палатке или в шуме и сутолоке своей лавки. Она делала съемку местности, чертила карты, сравнивала их с картами Деверли и вносила необходимые изменения. Она говорила о картах, думала о картах, видела карты во сне. Она стала картографом в полном смысле слова.

Керис обнаружила, что карты, не слишком точно-изображающие местность, попросту отказываются становиться картами тромплери, сколько бы насыщенных леу красок на них ни наносить; карты со слишком мелким масштабом не годились тоже. Ее помощники вскоре обнаружили, что десяти часов на дне потока хватает почти для всех ингредиентов, чтобы в нужной степени пропитаться леу: такие пигменты давали смеси, не уступающие краскам Деверли.

— До чего просто! — смеялась Керис, делясь приятной новостью с Давроном.

Как ни долго приходилось работать каждый день, они проводили вместе много времени. Именно Даврон добывал все, что было нужно Керис, именно он находил ей помощников. Они вдвоем обсуждали все детали, прежде чем принять решение, и Даврону неизменно приходили самые удачные мысли. Даврон с предусмотрительностью и заботой организовывал их путешествия и вместе со Скоу бдительно охранял Керис. Их с Керис теперь связывала дружба, в которой веселья было не меньше, чем боли. Даврон мог быть жизнерадостным, романтичным, насмешливым; он не лишился всех этих качеств, хоть и жил на острие ножа: с одной стороны, его ожидала смерть от рук друзей, с другой — гибель друзей от его руки — и Карасма в любой момент мог повернуть рукоятку ножа.

Керис казалось просто чудом, что Даврон способен запереть этот ужас за стальной дверью боли и заставить свои глаза сиять любовью и весельем.

В те моменты, когда Керис не могла побороть печаль, когда она чувствовала упадок сил, девушка любила смотреть на город из окна своей спальни. Ей никогда еще не приходилось видеть такого большого застекленного окна — лишь леу давала возможность изготавливать такие стекла, — и открывавшийся вид всегда заставлял Керис восхищенно вздыхать. Вправо и влево уходили крыши Шилда, похожие в своем разнообразии на творения фей, а прямо перед Керис лежало озеро. Может быть, ей никогда не удастся посмотреть на океан, о котором она мечтала в детстве, но здесь перед ней был водный простор, которого она никогда не надеялась увидеть. Море, решила девушка, должно быть таким же синим. Она любовалась сменами настроения озера, отражением неба и облаков, блеском солнца на волнах, серым унынием в плохую погоду. Керис очень нравилось следить за рыбацкими лодками с их треугольными парусами, наполненными ветром.

Смотреть на все это ей никогда не надоедало. Если уж океан ей недоступен, по крайней мере озеро у нее никто не отнимет.

Корриан все еще жила в доме Керис, и там же останавливался Хамелеон, когда бывал в городе. Большую часть времени, впрочем, он проводил в Неустойчивости, выслеживая Приспешников. Керис боялась, что его жизни грозит опасность, но он, казалось, был заколдован; на самом деле, конечно, от нападений его спасала способность становиться невидимым. Он путешествовал пешком и в одиночестве. Несмотря на постоянные стенания о собственной неизлечимой трусости — достойной, по его словам, самого ползучего из пресмыкающихся, — Квирк явно наслаждался своими опасными вылазками в Неустойчивость. Он все время твердил, что ужасно страдает от скуки.

— Приспешники, — часто говорил Квирк, — самые унылые создания на свете. Они ничего не делают, только шпыняют друг друга и натравливают Подручных одного на другого. И следить часами за такими тварями ничуть не интереснее, чем глазеть на паучьи свадьбы.

Жалобы Квирка на скуку маркграф игнорировал: Мелдор продолжал считать, что Хамелеон добывает бесценную информацию. Благодаря ему было можно направлять стражу туда, где скапливалось больше всего Приспешников.

— Знать, где находится враг, — значит выиграть первое сражение, — говорил Мелдор Квирку.

Корриан осела в Шилде и не собиралась никуда больше ехать. На жизнь она зарабатывала, помогая на кухне, где и с одной рукой прекрасно управлялась. К тому же она завела дружбу с одноногим метельщиком улиц и развлекала всех, кто был готов ее слушать, рассуждениями о постельных достижениях партнеров, у которых на двоих всего шесть конечностей. Большую же часть времени Корриан теперь тратила на то, что лечила местных женщин травами. Ей удавалось помогать при самых разных недугах — от судорог до бесплодия; в результате к кухонной двери тянулся постоянный поток посетительниц, и Корриан могла себе позволить самый лучший табак (невероятно дорогой в Шилде) для своей трубки. Мисси, жена Колибрана, растопырив усы, возмущенно жаловалась, что Корриан превратила дом в аптеку, — но только когда старой женщины не было поблизости.