Еще несколько минут протекли в молчании, затем она услышала шаги Патрика и звук закрывающейся двери и только тогда бросилась лицом в подушки и горько зарыдала.

* * *

«Я никогда не смогу тебе доверять» — эти слова Марсали преследовали Патрика. Он ожидал, что девушка рассердится, но не представлял себе, как глубоко ранит ее это похищение.

Она права. Он просил ее доверять ему, но сам не доверял ей. Он заботился о ее безопасности, но не позаботился о ее чести.

Патрик вспомнил, как Марсали смотрела на него прошлой ночью после того, как он поцеловал ее: ее лицо было залито лунным светом, глаза наполнены страстью и восхищением. Она отдала ему все: доверие, любовь, жизнь. Мысль о том, что все это потеряно, и, может быть, навсегда, наполнила его душу невыносимой горечью.

Он снова завоюет ее сердце. Он вернет ее доверие. Но как? Сейчас ему не помогли извинения. Марсали но пожелала принимать навязанную заботу о своей безопасности, она хотела сама решать за себя.

Патрик уже так давно один принимал все решения за себя и за своих людей. Он вел их в бой, и здесь способность брать на себя полную ответственность и мгновенно решать за всех была единственной гарантией победы.

Может быть, теперь ему придется научиться жить по-другому? И тогда он сможет искупить вину? Ведь она любит его, а значит, еще не все для него потеряно.

Полный новых надежд, Патрик сбежал вниз по ступенькам с высоко поднятой головой. Теперь, когда Марсали в безопасности, он должен сделать все, чтобы остановить войну между кланами.

Но у подножия лестницы он резко остановился: перед ним предстало неожиданное зрелище. В холле в полном вооружении с мечом и пистолетом стоял маркиз Бринэйр, его окружали воины, готовые в бой.

— Так как ты, по-видимому, не желаешь возвращать имущество клана, — сказал отец, — я собираюсь сам напасть на Ганнов и отбить у них наше стадо.

Ничего хуже этого нельзя было себе представить. Напасть на них именно теперь, когда Ганны в бешенстве из-за похищения их леди. Любая стычка с ними сейчас означает кровопролитие — и конец надежде на мир между их кланами.

— Я поеду, — сказал Патрик, — и приведу это проклятое стадо.

Хитрый блеск в глазах отца подсказал ему, что маркиз и не собирался никуда ехать. Эта демонстрация была устроена для того, чтобы заставить действовать сына.

— Мне нужно, чтобы ты пообещал, — продолжал Патрик, — что ты будешь обращаться с Марсали как с членом семьи.

Затем, словно понимая, что такое обращение вряд ли можно назвать приятным, Патрик поправился:

— Как с почетной гостьей.

Маркиз Бринэйр кивнул в знак согласия с победной улыбкой на губах.

Патрик сделал вид, что не заметил этой улыбки. У него в голове уже созрел свой план, по хитрости и изощренности не уступающий планам отца.

На вечерней заре Патрик выехал из Бринэйра. С собою он взял десять человек: Хирама и еще девятерых тщательно отобранных сородичей из тех, кого сам обучал, — самых сметливых, одинаково хорошо умеющих защищаться и нападать. Как казалось Патрику, они достаточно верили ему, чтобы повиноваться, не задавая лишних вопросов.

Легко вооруженные всадники без отдыха скакали всю ночь, чтобы попасть в Эберни задолго до рассвета. Коровы из стад Сазерлендов должны были пастись на лугах недалеко от ворот замка, и Патрик, конечно, собирался пригнать их обратно, к отцу, но в Эберни он стремился совсем по другому делу.

Он не посвящал в свои планы никого, кроме Хирама, да и тот, выслушав, воззрился на него как на умалишенного. Но, однако, не в первый и не в последний раз Хирам получил в ответ лишь снисходительно-насмешливый взгляд своего командира.

Патрик благодарен был холодному ветру, хлеставшему его по щекам. Холод и ожидание боя обостряли чувства и проясняли разум, хотя поспать нынче вечером ему удалось всего два часа.

Нужно было только не позволять себе думать и сожалеть о том, что уже произошло и чего нельзя изменить. Главное — не позволять мыслям рассеиваться. И в первую очередь следует сосредоточиться на ближайшем, самом важном деле, от которого будет зависеть успех всего плана, — на разговоре с Гэвином. Должно же остаться хоть что-то от некогда крепкой дружбы? Патрик горячо надеялся на это.

Десять всадников, не давая лошадям передышки, мчались крупной рысью к горной тропе, разграничивавшей владения двух кланов. Там им пришлось сбавить ход и двигаться осторожней. Зыбкий туман, окутавший горы, делал тропу опасной, хотя два человека впереди освещали остальным путь факелами. Цоканье подков по камням и скрежет мечей о скалы зловеще отдавались во влажном ночном воздухе.

Отряд без происшествий преодолел трудный отрезок пути, и Патрик снова пустился вскачь, на ходу велев факелоносцам загасить огонь. До пастбищ, окружавших замок Эберни, оставалось еще два часа пути. За исключением Хирама, все, кто был сейчас с Патриком, выросли в этих горах, не раз ездили из Эберни в Бринэйр и обратно на свадьбы, крестины и похороны. Они знали эти земли не хуже, чем свои собственные.

Патрик чувствовал, как нервничают его спутники. Хотя все, кого он позвал в набег, сперва были исполнены боевого задора, бессонная ночь и холодный туман несколько сбавили в них прыть. Конечно, они гордились своим новоприобретенным умением драться и желали опробовать его в деле, но в настоящем бою никто из них не бывал ни разу. А в Эберни у многих жили друзья.

Все они очень удивились, когда Патрик объяснил, что не хочет кровопролития. Он подробно, не забыв ни одной мелочи, изложил им свой план: нападение, угон коров, возвращение. И все же риск был велик; слишком много случайностей могли погубить все дело. Горячая голова, чересчур сильный удар ножа… Господи, что он такое задумал, неужели прав Хирам и он впрямь сошел с ума?

Через час всадники оставили торную тропу, ведущую к сбившимся в кучу домикам фермеров, и пустились напрямик через лес. Патрик ехал впереди, чутко прислушиваясь, пытаясь угадать, не выставлена ли в лесу стража. Хотя, пожалуй, нет, вряд ли. И все-таки несколько раз до предела обостренное чутье заставляло его поворачивать отряд в другую сторону, кружа и сбивая возможную погоню со следа.

Вот наконец и пастбище, где накануне ночью он видел их угнанное стадо. Прежде чем можно было разглядеть что-либо в темноте, до его слуха донеслось тихое мычание, и он дал своим людям знак остановиться и спешиться. Не говоря ни слова, оставил одного человека при лошадях, а остальных повел дальше пешком. Каждый заранее знал, что ему делать. Бесшумно, словно тени в предрассветной мгле, они осторожно подошли к коровам.

Один из Пастухов дремал, опершись на огромный посох, у края стада. Патрик незаметно подкрался сзади, зажал ему рот рукой, резко и мощно ударил кулаком по затылку. Человек безвольно, как тряпичная кукла, обмяк в его руках. Тогда Патрик оттащил его в сторону, подальше от тяжелых коровьих копыт, и взглянул на замок, полускрытый в тумане. Замок высился черной горой на фоне серого неба, словно толстое сытое чудовище. Слабо светились несколько едва видных за туманом окон. Но никто, сколь бы острым зрением он ни обладал, не способен разглядеть, что происходит сейчас на пастбище у ворот.

Еще троих пастухов так же аккуратно оглушили и оттащили к краю пастбища. Хирам связал их по рукам и ногам, заткнул кляпами рты, и налетчики стали осторожно разворачивать стадо по направлению к землям Сазерлендов.

Патрик и Хирам не торопились уйти с пастбища. Нагнувшись к одному из лежавших без чувств пастухов, Патрик потряс его за плечо, пока тот не очнулся.

Он выбрал того, кого хорошо знал в лицо, — Джонни Ганна, рыжеволосого здоровяка, который добродушно сносил все насмешки над пламенным цветом своей шевелюры. Джонни вытаращил глаза, заморгал, прищурился, пытаясь разглядеть обидчика в кромешной темноте.

Патрик вытащил кляп и зажал рот Джонни ладонью.

— Ни звука лишнего, только отвечай на мои вопросы, — прошептал он. — От этого зависит твоя жизнь и жизни твоих друзей.