— Был, — шепнул он, — но теперь… — И неожиданно резко привлек ее к себе.

Его поцелуй был горячим и жадным. Язык нетерпеливо раздвигал губы Марсали, она приоткрыла их, и языки стали нежно ласкать друг друга, соблазнять и искушать — хотя соблазны уже были не нужны.

Она льнула к нему, вновь поражаясь тому, что их тела словно созданы друг для друга.

Ладони Патрика нежно легли ей на грудь, и она вздохнула в ожидании сладкой боли, что приходила вслед за лаской. Превращения, незаметные взгляду, но ощутимые, происходившие в ней, когда он любил ее, были ей уже не новы, но все так же чудесны.

Его губы оторвались от ее рта и двинулись вниз по шее, оставляя за собою влажную дорожку из поцелуев. Марсали вздрогнула, выгнула спину, стремясь навстречу ему.

— Я так скучал по тебе, — прошептал он.

Прекрасные слова. Волшебные слова.

Патрик потянул ее за собой на кровать, положил руку ей на живот, и жар ладони обжег ее сквозь тонкую льняную сорочку. С губ Марсали сорвался тихий, гортанный звук, который, казалось, распалил Патрика сильнее всяких слов, и он снова закрыл ей рот поцелуем столь яростным, что у нее заныло в груди.

Его руки путешествовали по ее телу завораживающе медленно, будто хотели запомнить каждый изгиб. Марсали уже дрожала от возбуждения, страсть заполняла ее всю, а руки продолжали свои любовные странствия. Ей стало казаться, что она вот-вот растает от этого восхитительного жара, когда Патрик задрал ей рубашку и принялся губами выводить узоры по ее животу, спускаясь все ниже и ниже.

Она все безжалостней впивалась пальцами ему в волосы, чувствуя, как от его поцелуев огненные ручьи бегут по жилам и тело пронизывают острые крохотные молнии. Вот губы коснулись преддверия ее рая, и она ахнула и забилась в его руках. То, что он делал, было чудесно, волшебно и, вне всяких сомнений, греховно, но Марсали не могла совладать со своим телом, отзывавшимся на каждую ласку Патрика, как невозможно запретить солнцу вставать поутру.

Она думала, что еще немного — и сгорит заживо, но Патрик вдруг отстранился, шепча ее имя, а миг спустя уже лежал на ней. Его плед неуклюже задрался, рот прижимался к ее рту с таким пылом, что она не помнила себя от наслаждения. Он снова и снова входил в нее, пробиваясь все глубже, будто хотел достать до самых потаенных глубин плоти и души. На этот раз боли не было, а было лишь неистовое желание стать еще ближе, слиться воедино, и два переплетенных тела метались по кровати в бурном танце необузданной страсти.

Мир вокруг расцвел необычайно яркими красками, ослепительным светом падающих звезд. Тело ликовало, сотрясаясь все сильней от пульсирующего натиска, и наконец все соединилось в одном мощном взрыве.

Патрик рухнул на нее, не в силах больше держаться на дрожащих руках, и Марсали наслаждалась его тяжестью, утопая в пуху перины. Он загнанно дышал ей в ухо, и она слышала, как бьется его сердце — или ее?

Она захватывала губами завитки черных волос на его виске, перебирала пальцами вьющиеся пряди на затылке. Последние содрогания пережитого блаженства… Марсали казалось, ее тело светится, точно внутри ее разом зажглись тысячи свечей.

Патрик поднял голову, лениво улыбнулся ей, и она подумала, что в эту минуту нет никого счастливее ее. Быть может, нынче ночью они зачали дитя — мальчика с зелеными, как у Патрика, глазами, такого же сильного и доброго.

— Я, наверное, тяжелый, как конь, — шепнул он и скатился с нее вниз, увлекая за собой. Теперь наверху оказалась она.

Так странно — и так чудесно — было смотреть на него сверху вниз, видеть блуждавшую на его губах улыбку. Марсали нагнулась, поцеловала мужа в шею, туда, где прямо под ее губами бился пульс. Вот так бы и остаться навсегда — обнимая его, в его объятиях… Рука Патрика скользнула вниз по ее спине, и она вспомнила, какая у него длинная линия жизни, и улыбнулась.

За окном прогремел гром, и Марсали вздрогнула от испуга.

— Это просто гроза, — успокаивал ее Патрик.

— Да, — согласилась она, но почему-то ее охватил озноб. Она дрожала и не могла согреться. Удивительно, как холодно стало вдруг в комнате.

Сверкнула молния, и почти сразу же снова грянул гром.

— Ты замерзла, — проворчал Патрик, растирая ей покрывшиеся мурашками плечи, притянул к себе, укутал тяжелым пуховым одеялом ее и себя и обнял еще крепче.

Но озноб все не проходил. Когда раздался третий удар грома, Марсали, сама не понимая почему, опять задрожала. Она никогда не боялась гроз — наоборот, даже любила их, и в Эберни часто выбегала к парапету полюбоваться буйством стихии. А сейчас она была рядом с Патриком, в его надежных руках, любимая, желанная… Чего ей бояться?

И все же ее трясло от страха.

Марсали верила в ясновидение, верила, что некоторые люди могут предсказывать судьбу. Но никогда не знала, что сама наделена таким даром.

Да нет, глупости. Она заморочила себе голову болтовней о цыганках и линиях жизни. Она счастлива, как никогда в жизни. Может, именно потому, что счастлива, она боится, что это ненадолго? А если и так, самое разумное — перестать беспокоиться попусту.

Патрик осыпал ее поцелуями, и она прильнула к его груди. Сейчас он согреет ее.

Но озноб все не проходил, не оставлял ее всю ночь. Марсали смотрела на спящего Патрика. Над туманными горами Шотландии уже занимался рассвет, а она так и не согрелась.

18.

Перед рассветом Патрик бесшумно встал с кровати. Ночью что-то встревожило Марсали; он понимал это и не хотел, чтобы она проснулась, когда он уже уйдет. Наклонившись к спящей жене, он коснулся губами ее губ.

Как ни легок был этот поцелуй, Марсали тотчас открыла глаза, несколько раз моргнула спросонья и потянулась тонкой рукой к руке Патрика. Глядя на нее, он почувствовал знакомое напряжение в чреслах: она лежала нагая, как Ева, и нагота ее была прекрасна, как нагота статуи, а тело излучало милое сонное тепло.

— Мне пора идти, — сказал он, всей душой желая остаться. Но сейчас никак нельзя было дать отцу повод усомниться в себе, и вряд ли этому будет способствовать то, что отец обнаружит его в постели с дочерью заклятого врага.

Патрик потянулся к валявшемуся на полу у кровати пледу, но Марсали удержала его за руку.

— Ты не скажешь мне, куда идешь? — невнятно, будто сквозь дрему, спросила она.

— Во-первых, мне надо навестить Быстрого Гарри.

— А во-вторых?

— Встретиться с Руфусом.

— Где он сейчас?

Патрик засомневался, стоит ли говорить, — но лишь на миг. Марсали — его жена, и происходящее касается ее не меньше, чем его самого.

— Мой корыстный друг позорит себя службой у Синклеров, — ответил он.

Потрясенная, Марсали широко раскрыла глаза.

— Но ты ведь не собираешься на земли Синклеров?

— Нет, — успокоил ее Патрик. — Я только встречусь с ним, если ему удастся прийти незамеченным.

— Можно мне с тобой? Он покачал головой.

— Условленное место слишком близко к границе с Синклерами. Я не могу подвергать тебя такой опасности.

— А себя можешь? Патрик улыбнулся:

— Родная моя, я пережил двенадцать лет бесконечных войн. Никакие Синклеры мне не страшны.

— А мне страшны, — сдвинула тонкие брови Марсали.

— Я-то думал, ты ничего не боишься, — тихо засмеялся он.

Но ей было не до смеха.

— Ты ведь не пойдешь один?

Он нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Не тревожьтесь, госпожа моя.

— Буду, — возразила Марсали, и это не было похоже на пустой каприз.

Пришлось нагнуться и еще раз поцеловать ее.

— Увидимся за ужином. — Он снова попытался высвободить руку, но Марсали не отпускала, не хотела, чтобы он уходил.

— Прошу тебя, Патрик, — настойчиво повторила она, — возьми с собою кого-нибудь.

— Постараюсь, — честно ответил Патрик, хотя понимал, что вовсе не такого ответа она ждала. Что ж, большего он обещать не мог.

Он подобрал плед, быстро завернулся в него, подпоясался и застегнул брошь на плече; затем с порога послал Марсали воздушный поцелуй и вышел. Его провожал ее взгляд, потемневший от волнения.