— Да, сынок, ты бы удивился. Он лазает по деревьям, как кошка, куда мне до него.

Алекс усмехнулся в ответ, вдруг почувствовав, что ему легко разговаривать с этим закаленным в боях воином. В конце концов, это друг Патрика… Среди знакомых Алексу воинов Руфусу не было равных во владении клинком. Как-то он разбил наголову пятерых Сазерлендов одного за другим, а потом воткнул меч в землю и заявил, что тягаться тут не с кем.

Руфус спешился. Затем подошел к мальчику, положил ему руку на плечо, и они пошли к стволу упавшего дерева.

— Должно быть, Патрик здорово доверяет тебе, если послал сюда. Никто не знает о моей службе у Синклера, кроме Хирама и твоего брата.

Алекс изо всех сил пытался сдержать довольную улыбку, но рот расплывался сам собою. И почему он не владеет своим лицом, как Патрик?

— Я уж боялся, что ты не придешь.

— Меня задержал Синклер: ему ни с того ни с сего пришло в голову поохотиться со мной. Слава богу, ты меня дождался, — ухмыльнулся Руфус, развалившись на бревне. — Я его так измучил, что ему теперь долго еще не захочется на охоту. И все же времени у меня мало. Я обещал Синклеру добыть вепря или оленя. Да, в общем, и кролик сойдет. Скажи брату: Синклер собирается перейти границу завтра на рассвете и напасть на фермы Ганнов в пятнадцати милях к северо-востоку от Килкрейга. Это недалеко от северной границы межу Ганнами и Сазерлендами.

Алекс лихорадочно старался зафиксировать в памяти поток сведений, разобраться в сумятице разрозненных фактов.

— Северная граница? — переспросил он. — Я ее хорошо знаю.

— Молодчина, — кивнул Руфус. — Значит, на рассвете. И еще передай ему: Синклер держит женщин в какой-то крепости, которая называется Крейтон. Там они ткут пледы, как у Сазерлендов. Лично я бы не удивился, если бы там прятали еще кого-нибудь.

— Что-что? — изумился Алекс.

— Считается, что крепость давно заброшена, — пояснил Руфус. — Но туда посылают стражу, и там живут какие-то женщины. Ну а ты что подумал?

— Даже не знаю.

— Может быть, там держат пленных?

Алекс понимал, что пора догадаться, на что намекает Руфус; он смотрел на него так нетерпеливо, будто сказал даже больше, чем следовало.

— Твоя мачеха, — наконец сдался Руфус. — Патрик точно знал, что твой отец не убивал ее, хотя мне непонятно, почему он так в этом уверен. По-моему, от маркиза можно ждать решительно всего. А леди Марсали так же твердо убеждена, что ее тетка никогда не наложила бы на себя рук.

Мысли в голове у Алекса путались. Он и сам сомневался, что отец способен убить беззащитную женщину. Даже в порыве бешенства. Для него слишком много значила честь. Алексу не однажды приходило в голову, что это единственное, что было ему дорого.

А если Маргарет действительно жива, если ее держат в плену, тогда…

— Но зачем бы Синклеру сохранять ей жизнь? — спросил он.

Руфус пожал плечами:

— Вот этого не скажу. Все это только предположение, сынок. Но я считаю, Патрик все должен об этом знать. А теперь давай-ка беги домой с новостями.

Алекс кивнул.

— Я привязал коня в лесу, чуть поодаль отсюда.

— Умница, — одобрительно улыбнулся Руфус.

От «умницы» Алекса слегка покоробило. Он уже успел почувствовать себя взрослым мужчиной. Патрик, тот в шестнадцать ушел на войну. И все же его распирало от гордости: друг самого Патрика счел его умным. С этими мыслями Алекс решил поскорее отправляться в обратный путь, пока не наговорил глупостей.

Оглянувшись, он увидел, что Руфус тоже садится на коня. Алекс пошел быстрее. Патрик ждет его.

Патрик будет им доволен.

Уже много лет назад Марсали поняла, что жизнь женщины состоит из сплошных неудобств. Женщину не считают достаточно умной, чтобы принимать решения или иметь собственное мнение. Женщина вообще редко имеет право. Ей нельзя выбирать себе мужа. Однако за последнюю неделю Марсали почти окончательно убедилась, что в участи женщины есть такие преимущества, которые перевешивают перечисленные неудобства.

Во-первых, когда она лежала в постели с Патриком, то чувствовала себя бесценным сокровищем, значащим для него больше, чем сама жизнь; Патрик сделал так, что она благодарила бога, создавшего ее женщиной, и ничто не могло разубедить ее в этом.

Но как прожить женщине, если каждый день с замиранием сердца ждешь — придет ли любимый домой целым и невредимым, да и вернется ли вообще? Как быть женственной и кроткой, когда единственное желание — оседлать первую попавшуюся лошадь и мчаться на помощь любимому? Как часы напролет обдумывать, что бы приготовить на обед, или заниматься шитьем, точно зная, что происходящее за стенами твоего дома может бесповоротно изменить всю твою жизнь?

Марсали даже не надеялась, что сможет научиться всему этому. Ей казалось, она всегда будет чувствовать себя так же, как в этот злосчастный день: испуганная, беспокойная, под ложечкой ноет, горло болит от необходимости сдерживать рыдания. Все это было ужасно, и Марсали, вконец измучившись, винила во всем Патрика. То ей хотелось задушить его голыми руками, то, через минуту, — броситься ему на шею и целовать без конца.

Чтобы немного отвлечься, она позвала к себе Элизабет и Джинни; они же потащили ее на кухню, где Джинни заговорила с Колли таким тоном, будто та была ее закадычной подругой.

Всю мрачность Колли как рукой сняло, и она принялась взахлеб рассказывать Джинни о своем сынишке. Марсали слушала и невольно спрашивала себя: не могла ли простая неуверенность быть причиной прежней неприветливости кухарки? Еще больше она удивилась, когда та таинственным шепотом созналась, что сильно преувеличила свое кулинарное мастерство, чтобы получить место. Она ведь, как оказалось, осталась вдовой с малым ребенком, и помощи ей было ждать неоткуда.

Оставив Джинни на кухне, Марсали вдвоем с Элизабет вернулась к себе в комнату, твердо решив попросить Патрика найти в замке какую-нибудь комнатку для сына Колли. Если бедняжке не придется все время беспокоиться, как он там без нее, она и готовить станет лучше.

Ласки бесновались в своей корзинке, и Элизабет проскочила в дверь мимо Марсали, чтобы выпустить их. Затем с разбега бросилась на кровать, чтобы поиграть со зверьками, но вдруг, к вящему их негодованию, забыла обо всем, ибо внимание ее привлекла лежавшая на кровати книжка с картинками.

Элизабет подняла потрясенный взгляд на Марсали:

— Ты умеешь читать?

— Да, — ответила та, беря на руки Изольду и садясь рядом. Рассеянно гладя зверька, она пояснила:

— Когда Патрик уехал, я стала учиться вместе с Гэвином. Я надоедала ему до тех пор, пока он не упросил учителя пускать меня на уроки. Думаю, после отъезда Патрика ему и самому не очень-то нравилось заниматься одному.

Элизабет все не отводила взгляда от книги. Потом она заглянула в лицо Марсали и произнесла голосом, исполненным благоговения и мольбы:

— Ты не могла бы научить меня читать? Викарий занимался только с Алексом, а девочку учить отказался. Марсали улыбнулась:

— Конечно. Я учила сестру и охотно помогу тебе. — Она ничуть не лукавила: так время пойдет намного быстрее, и она хоть ненадолго сможет забывать о своих тревогах.

— Я так рада, что ты здесь, — не поднимая зеленых, как у Патрика, глаз, робко проговорила Элизабет.

— И я тоже, — ответила Марсали, беря ее за руку. — Только ты этого никому не говори. Все-таки я считаюсь пленницей, ты же знаешь.

Элизабет уморительно закатила глаза, а потом вдруг с несвойственной ей смелостью сказала:

— Я очень хочу, чтобы Патрик женился на тебе.

Марсали прикусила язык, чтобы не проговориться. Разумеется, и не ответив, она не вполне солгала — они ведь с Патриком были только обручены. Вот если в течение года их союз не распадется, тогда брак будет считаться законным.

— Как думаешь, скоро он вернется? Этот вопрос заставил Марсали помрачнеть. Она тихо вздохнула.

— К вечеру, — ответила она, добавив про себя: «Если вообще вернется».