— Нет, — вмешался Патрик, — она спасла мне жизнь.

— Да ну? Как это?

Патрик колебался. Не мог же он рассказать отцу о предчувствии Марсали. И объяснить, как она нашла его, тоже не мог…

— Она умеет врачевать раны, — наконец нашелся он.

Отец презрительно фыркнул.

— Ступай к себе в комнату, девушка. Я буду говорить с моим сыном.

Патрик хотел заспорить, но Марсали незаметно качнула головой. Ее присутствие только еще больше разозлит сварливого старика.

Патрик встретился с ней взглядом, помедлил и кивнул.

— Спасибо, Марсали, — сказал он, подчеркивая тем самым, что она уходит потому, что сама того хочет.

Хотя Патрик говорил тихо, Марсали понимала, как сильно он разгневан. Некоторые мужчины в гневе орут и бушуют; Патрик, как она успела узнать, сохранял ледяное спокойствие, но его тихий голос, по ее мнению, действовал куда сильнее криков отца.

Она медленно поднялась наверх, к себе в спальню. Сможет ли она хоть когда-нибудь войти на равных в семью Патрика? Или, пока жив его отец, никому в Бринэйре так и не знать ни минуты покоя?..

Оказавшись в спальне, она тотчас же бросилась к корзинке со своими любимцами, подняла крышку… Тристан и Изольда посмотрели на нее со сдержанным негодованием и даже не пошевелились.

— Вы сердитесь, что я забыла о вас? — спросила их Марсали.

Взяв зверюшек на руки, отнесла на кровать, села, скрестив ноги, и устроила их у себя на коленях, но ласки продолжали обижаться, мириться не хотели и поглядывали на хозяйку с явным осуждением.

Наконец Изольда уютно свернулась клубочком, а Тристан обвился вокруг подруги, но оба по-прежнему упрямо молчали, а не лопотали радостно, как обычно при встрече. Марсали осторожно гладила их по спинкам, бормоча извинения.

Ее пальцы рассеянно скользили по мягкому, густому меху, а думала и беспокоилась она только о Патрике.

Прошло всего несколько минут, и в дверь тихо постучали. Марсали столкнула зверьков на кровать, ринулась открывать… К ее изумлению, на пороге стояла сухопарая Колли, кухарка, с полным подносом кушаний.

— Человек молодого лорда — Хирам, — ну, он сказал, что вы, может быть, захотите перекусить, — робко произнесла Колли.

Марсали взглянула на поднос. Еды на нем хватило бы основательно поужинать вдвоем: сладкое печенье, большой пирог с мясом, какая-то рыба…

— В печенье я положила яйца, — продолжала кухарка, точно оправдываясь, — и немного той соли, что купила леди Элизабет.

— Выглядит очень аппетитно, Колли, — сдержанно ответила Марсали. — Большое спасибо.

— Хирам говорит, вы спасли лорда Патрика?

Марсали покачала головой. Что там наплел на кухне Хирам? Но тут один из зверьков спрыгнул с кровати прямо под ноги Колли. Она подскочила, взвизгнула, выпустила из рук поднос, и он, взмыв ввысь, с размаху полетел на пол. Оловянные тарелки попадали с оглушительным грохотом, еда рассыпалась повсюду. Испуганные ласки забились под кровать, потом выглянули и, завидев пищу, начали осторожно принюхиваться. Изольда сунулась мордочкой в мясной пирог, моментально измазавшись начинкой, и, донельзя довольная, принялась облизываться.

Колли, с ужасом смотря на них, пятилась к двери.

— Что эти твари здесь делают?

Чтобы не рассмеяться, Марсали закусила губу, нагнулась и подняла с пола Тристана и Изольду, журя их за озорство.

— Это ручные ласки, Колли. Обычно они ведут себя куда приличнее. Я вижу, леди Элизабет не раз приносила им воды и пищи со вчерашнего утра, но они слишком привыкли, что это делаю я. Когда мне случается оставить их надолго, они вредничают и злятся и сейчас, я думаю, просто мстят мне за отлучку.

Изольда нетерпеливо застрекотала, порываясь вернуться к мясному пирогу. Тристан облизывал ей мордочку. Колли, успокоенная тем, что зверьки не дикие, завороженно глядела на них, постепенно расплываясь в улыбке.

— Я думала, это большие крысы.

— Нет, обычно они очень милы, — грустно ответила Марсали. — Вот только Патрика не любят.

Кухарка насторожилась, и Марсали выругала себя за недомыслие. Не пристало ей, пленнице, так запросто называть молодого хозяина. Надо было сказать — лорд Патрик.

— Простите, что так вышло с едой, — поспешно прибавила она, — очень любезно с вашей стороны было принести мне ужин.

Колли не сводила с нее внимательного взгляда, и Марсали начала уже опасаться, что назавтра станет героиней кухонных сплетен.

— Давайте я соберу с пола еду, — предложила она.

— Нет, — ответила кухарка, — я пришлю парнишку, он все приберет, а вам, если желаете, принесу что-нибудь еще поесть. — И снова взглянула на ласок. — Можно мне их потрогать?

Марсали протянула ей Тристана, как более спокойного, и Колли осторожно приняла его в свои большие, разбитые черной работой ладони, затем наклонилась, взяла с пола кусочек рыбы и предложила зверьку. Тот, не мешкая, принялся есть у нее из рук, а Изольда завертелась волчком от зависти. Марсали дала рыбы и ей.

— У меня сынишка, — неуверенно заговорила Колли. — Он у моей сестры живет. Очень зверей любит. Можно, я приведу его поглядеть на них?

Марсали кивнула.

— У Изольды скоро будут маленькие. Может, ему захочется взять одного?

Колли так и просияла. Затем, словно почувствовав, что вышла за пределы дозволенного, спохватилась, отдала Тристана хозяйке и поспешила прочь.

— Я пришлю парнишку, — повторила она, обернувшись на пороге. — Мы все любим лорда Патрика. А вы принесли в этот старый дом свет. — И ушла.

Потрясенная, Марсали стояла и смотрела на закрывшуюся за кухаркой дверь. Потом, задумчиво нахмурившись, спустила зверьков на пол и наблюдала, как они расправляются с рыбой и остатками мясного пирога.

«Мы все любим лорда Патрика» — эти слова все звучали у нее в ушах, как и те, что Патрик сказал отцу: «Она спасла мне жизнь».

Она села рядом с сытыми и довольными зверьками и принялась гладить их со словами:

— Крошки мои, боюсь, я полюбила очень непростого человека.

Он даже ранение свое использовал, чтобы расположить к ней отца.

Но, хотя она не могла не восхищаться умом Патрика и не сомневалась в честности его намерений, ее грызло беспокойство: что будет, когда их обман раскроется? И еще одна мысль не давала покоя: они с Патриком начали строить свою общую жизнь на обмане, пусть и вынужденном, а такая шаткая основа неминуемо должна рухнуть рано или поздно.

Она мечтала о счастливом доме, полном детей, хотела, чтобы их детям не пришлось расти среди ненависти. И лжи. Как же им с Патриком удастся построить такой дом и воспитать детей, если сейчас родному отцу он чаще лжет, чем говорит правду? А сама она наслаждается любовью мужа, тогда как ее отец свято верит, что в Бринэй-ре ее удерживают насильно?

Марсали оставалось лишь надеяться, что цена, которую они с Патриком платят, чтобы вместе жить и растить детей в мире, не столь высока, чтобы погубить их обоих.

Патрик приготовился к худшему. Нельзя было выказывать ни малейших признаков слабости: сила — единственное, что понимает и уважает отец.

Но он не затем вернулся домой, чтобы мериться силами. Вовсе не этого он хотел. Он жаждал найти здесь мир и спокойствие — да еще собственную семью, жену, детей. Только за делами и заботами почти забыл, как безразличен всегда был отец к его чувствам и желаниям, как безжалостен. Да, он забыл об отце и думал только о доме — о горах и ярко-синем небе над ними, о пенистом море, бьющем в скалы. О Марсали.

Но сейчас, при виде отца — постаревшего, озлобленного, одинокого, — Патрик почувствовал легкий укол жалости. Как-никак тот потерял трех жен, добрые отношения с детьми разрушил сам, а с единственным человеком, которого когда-либо считал другом, враждовал. Что же осталось у него в жизни?

Только честь — больше ничего. И вот эта честь теперь всецело зависела от старшего сына, ибо сам он слишком стар, изъеден подагрой, сломлен духом, чтобы действовать. Для человека гордого худшую пытку придумать трудно.