Свечи то разгорались, то гасли, не тревожа темноты, что вливалась через оконца со двора. Лица старухи Роксана не видела, лишь бельма слепых глаз отливали серебром.

— Ты одного не понимаешь, — старуха надвинулась на Роксану, — что вместо одного демона, я убью двоих. Скажу тебе больше, чтоб знала ты перед смертью: матерь свою благодари за черного демона. Всю жизнь носила под сердцем и тебе передала, считай по наследству, с кровью своей. Только одно дело носить, а справиться? Разве ж можно? Так не дано ни тебе, ни ей. Убью и тебя, и двух твоих демонов. А пепел твой развею по ветру. Над болотом. Болотник не обидится, а лесу такая дрянь ни к чему.

Пронзительный тонкий крик ворвался в комнату У Роксаны не было сомнений — так мог кричать только Леон, и то, перед смертью.

Девушка выгнулась дугой, отчаянно пытаясь хотя бы опрокинуть свечи как пасть голодного зверя сомкнувших круг. Но стол был большим, а свечи стояли далеко. Все, чего она добилась — ехидного смешка старухи. Руки, связанные за спиной, затекли. Язык онемел. И каждое мгновение ожиданья лишь усиливало ток крови, спешившей донести страх в каждую частицу тела.

Роксана смотрела на темное, покрытое глубокими морщинами лицо знахарки, на седые космы волос, выбившиеся из-под неплотно повязанного платка, на длинный нос, закрывавший верхнюю губу, — и все ее естество противилось такой смерти, будто принимать ее из рук сильного противника куда предпочтительней, чем из рук стоящей на краю могилы старухи.

От напрасных усилий туманилось в глазах, но не увидеть кинжала в руках старухи, притягивавшего к себе свет десятка свечей, — девушка не могла. Кривое лезвие извивалось, предательски мерцая в темноте.

— Спасибо, хоть ты мне помогла, — скрипнула старуха. — Порезалась, вот кровь твоя мне и подсказала. Через тебя, гадина, лезут демоны в наш мир, сколько душ безвинных погубила. А все матерь твоя, будь она трижды… Пока хоть один отпрыск ее жив — ходит сюда черная демоница, как к себе домой. Но ничего, очищу мир… перед смертью, напоследок.

Пламя черных свечей набирало силу, тянулось вверх, пытаясь оторваться от фитилей. На стенах плясали тени и каждая из них в руках держала змеиный изогнутый кинжал.

— У тайного порога стану поутру, возьму в руки камень могильный, — неистово запричитала старуха и тени по стенам заметались, задергались, поднимаясь до потолка. — Сожму в руке кинжал заговоренный, скажу слова заветные, убирайся демон в мир Иной, оставь отроковицу костру буйному, а сам обернись пеплом серым.

Чем ниже опускался дрожащий от нетерпения кинжал, тем глубже дышала Роксана. Все силы собрала в кулак, чтобы не сойти с ума от ожидания смерти и малодушно молила Отца Света о скором избавлении. Чтобы не пришло в старческую голову желания растянуть смерть "отроковицы" перед тем как вонзить ей в грудь кинжал.

Все причитала старуха и смерть все не шла.

— …будет тебе награда, а мне наказание, но приму его за грехи чужие, ступай с миром. Нет тебе здесь жизни! Нет тебе здесь тела человеческого! Уходи!

Короткий взмах кинжала подхватили сотни теней, пляшущие на стенах. Дрогнул дом. Полыхнуло едкое черное пламя, вобравшее десяток языков. Низкий гул, от которого заходил ходуном стол, добрался до девушки. Крупная дрожь сотрясала тело. Роксана заставляла себя широко открытыми глазами смотреть смерти в лицо.

— Ах, — вдруг сказала старуха и прижала к груди руку.

Кинжал так и не успел найти короткий путь к сердцу Роксаны. Стрела спела последнюю песню и опередила занесенное лезвие всего на миг. Со звоном кинжал выпал из старческих рук, чудом не задев Роксану.

Как всегда он возник бесшумно. И Роксана, так же как и старуха, заметила его в последний момент. Но в отличие от нее — девушке это не стоило жизни.

Не успела Роксана опомниться, как заныли освобожденные от веревок руки и ноги. Она тяжело села на стол, не отрывая глаз от белых глаз знахарки. Черная кровь струилась по руке, сжимающей древко стрелы. Даже спускаясь на пол, вынимая изо рта кляп, Роксана с опаской оглядывалась на нее.

— Веррийцы, — презрительно бросил кочевник и протянул Роксане тот самый изогнутый кинжал. — Я отдал тебе одну жизнь.

— Давно уже все отдал! — она разозлилась — нашел время, когда считаться! — Успокойся.

И пошла к двери, с каждым шагом обретая подвижность. В голове рисовались картины — одна страшнее другой. Самая безобидная — Мары-морочницы, разрывающие на куски сопротивляющегося Леона.

Во дворе как ни странно, стояла тишина. И темнота. Как ни пыталась Роксана что-либо разглядеть, ничего не получалось. Прикусив от нетерпения губу, она по памяти пошла вперед, прислушиваясь к звукам. Как назло тут же угораздило споткнуться о деревянную колоду.

— Тьма побери, — она прошипела от злости.

Страх за то, что каждый миг промедления вполне может стоить Леону жизни, гнал ее вперед.

— Иди за мной, — снизошел до приказа кочевник, тенью скользнувший за угол дома.

Если бы не свет, падающий с этой стороны дома из окна, Роксана ничего бы не увидела. Но по всей видимости неосторожно сброшенная на пол ритуальная свеча, дала вполне обычное пламя. В доме разгорался пожар.

Бледный от страха Леон, со следами от когтей на щеке, отбивался от Мары. Морочница, могильным призраком возникающая то сзади, то спереди, заставляла его то и дело менять направление удара. Он держался уверенно, как на учении и до сих пор его спасала лишь быстрота. Мара не могла достать его — он попросту не подпускал ее к себе ближе, чем на расстояние меча. Он бился истово, но Роксана видела, каким трудом ему это давалось.

Пока девушка бежала, Леон успел пропустить резкий точный удар — когти Мары вспороли рукав и так основательно потрепанной куртки.

На теле Мары зияли раны, оставленные мечом. Кожа расходилась, обнажая мышцы. Почуяв приближающуюся к Леону помощь она обернулась и этот поворот дорого обошелся ей.

Воодушевленный Леон всадил ей острие меча в грудь. Туда, где у обычного человека бьется сердце. Но Мара давно была мертва. Смертельный удар для нее — не больше чем досадная оплошность. Перехватив лезвие меча руками, она дернулась, и освобожденный меч остался в руках у Леона, не сдержавшего возгласа разочарования.

Однако нанесенная рана все же оказалась решающей. Лишенная прежней подвижности, Мара неловко повернулась, и снова налетела на меч. Снова освободилась, с неимоверным трудом на этот раз вынув меч из раны.

Пока Роксана соображала, чем помочь Леону, не в силах оторвать завороженного взгляда оттого, как словно бабочка, летящая на свет снова и снова билась Мара, слепо налетая на ожидавший ее повсюду меч. В то же время кочевник не думал. Он возник у обессиленной Мары за спиной и взмахнул мечом. Сокрушительный, полный неистовой силы удар, снес морочнице голову.

Голова ее, подпрыгивающая как упавшее яблоко, покатилась под ноги едва успевшей отскочить Роксане. Тело, лежащее на земле продолжало двигаться. Острые когти вспарывали мягкую землю. Пальцы удлинились, подобно корням погружаясь вглубь. Ничто уже не могло вернуть Маре подобие жизни после смерти. На сей раз смерть не пошла на уступки. Кожа на шее вдруг стала скручиваться, как береста, объятая огнем. Прочными нитями рвались мышцы — почти беззвучно, с тихим шорохом растущей травы. Как камни, омываемые проливным дождем, обнажились белые кости.

Еще миг — и от Мары не осталось ничего, кроме груды бесформенных костей.

Если бы Роксана лично не убедилась в том, что старуха сгорела в доме, то возникшие препятствия легко объяснялись бы ее происками. Как порождение ночных кошмаров в обозримой дали высился замок — самое нелепое творение из всего, что доводилось когда-либо видеть.

Крепостная стена, высокая и неприступная окружала замок. Множество башен, башенок, вышек лепилось к центральному зданию. Как ребенок строит из речного песка дом, и не имея четкого замысла пристраивает к нему новые и новые детали — так и неведомый строитель возвел то, чему не было названия. Словно осознав порочность будущего строения, творец для пущей убедительности приготовил для него подпорку — основание замка опиралось на скальный выступ, откуда брала начало каменная гряда.