— Долго тебя ждать? — раздалось снаружи.

В этот раз голос был хоть и раздражённый, но знакомый — Милютинский. Я быстро выскочил из салона на улицу. Мы действительно находились на поляне в глухом лесу.

— Быстрее садись в машину! — крикнул Иван Иванович, выглянув в окно чёрного представительского автомобиля.

Я открыл дверцу и залез в салон.

— Красивая машина, — сказал я, устраиваясь на заднем сидении.

— Ну не на служебной же мне в Москву ехать, — ответил Милютин. — Учитывая, что нам предстоит визит в имение нашего, так сказать, партнёра.

— В имение? — переспросил я. — А я думал, вы меня сразу в распределитель отвезёте.

— И лично тебя туда сдам, ещё и распишусь в ведомости, ага, — усмехнулся Иван Иванович. — Мы едем в имение графа Евдокимова. Там ты переночуешь, а утром Василий Семёнович отвезёт тебя омбудсмену под видом своего сына Алексея.

— А что-нибудь ещё произошло за то время, пока я у вас в камере сидел? — поинтересовался я. — В академии что-нибудь сказали насчёт моего отсутствия?

— А что они могут сказать? Ты официально задержан и находишься в следственном изоляторе КФБ для одарённых по подозрению в совершении преступления. Что на это можно сказать?

Вопрос был риторическим, и я на него отвечать не стал.

— Или тебя интересует, не поймали ли мы твою подружку? — спросил Иван Иванович и усмехнулся. — Нет, пока не поймали.

После этого Милютин достал планшет и погрузился в изучение каких-то документов, а я опять стал думать о Миле. Конечно, хотелось эти мысли отогнать, но пока не получалось. Как ни крути, а я за неё переживал, кем бы она ни была. И ещё я подумал, раз уж нашему расставанию было суждено случиться, то хорошо, что это произошло прямо перед спецоперацией. В академии мне было бы однозначно тяжелее в психологическом плане — всё напоминало бы о Миле. А так уже через два дня мне должно было однозначно стать не до того. Попытки выжить обычно хорошо отвлекают от ненужных мыслей.

Так мы всю дорогу и проехали: Милютин работал с документами в планшете да иногда кому-то звонил, а я размышлял то о Миле, то о предстоящей спецоперации.

Граф Василий Семёнович Евдокимов оказался очень гостеприимным хозяином. Я сразу же вспомнил Денисовых и подумал, что, возможно, это какая-то особая черта у московских аристократов. Сразу же с дороги нас пригласили за стол, учитывая, что подошло время обеда, это было очень кстати и отказываться мы не стали.

За обедом, помимо нас с Милютиным и хозяина, присутствовали графиня Евдокимова и молодой граф Алексей — сын Василия Семёновича, которым, разумеется, настоящую цель нашего визита не сообщили. Меня представили, как двоюродного племянника Ивана Ивановича, который приехал в Москву, чтобы посетить Третьяковскую галерею.

Исходя из озвученной цели моего визита, разговор за трапезой пошёл об изобразительном искусстве, и я с удивлением обнаружил, что Иван Иванович в нём неплохо разбирается. Они с графом в основном и вели беседу, а мы с графиней и Алексеем лишь иногда вставляли короткие предложения.

Лишь в самом конце обеда речь ненадолго зашла о политической ситуации в стране, предстоящих выборах императора и неспокойной обстановке в Петербурге. Граф Евдокимов очень переживал, как бы происходящее в эльфийской столице ни спровоцировало большой политический кризис в стране. А переживать было с чего — в Петербурге не прекращались волнения, митинги недовольных политикой федерального центра и приговором в отношении представителей пяти уважаемых эльфийских родов проходили почти каждый день. Губернатор Вяземский уже не справлялся с ситуацией — она ухудшалась с каждым днём.

Милютин старался убедить уважаемого орка, что всё под контролем, но даже мне его слова не показались убедительными. Но, возможно, я просто очень хорошо знал петербуржцев и их характер — эльфов было сложно раскачать на какое-либо действие, но если это удавалось, то остановить их было ещё сложнее. И если в Петербурге эльфы начали выходить на улицы и выражать недовольство, значит, ситуация действительно была накалена до предела.

Ещё во время разговора о живописи Василий Семёнович, как бы невзначай, предложил мне остаться в его доме на ночь, а утром он обещал собственноручно отвезти меня в Третьяковскую галерею. Предложение графа тут же поддержали его супруга и сын, а Милютин заявил, что это было бы замечательно, так как ему понадобилось срочно вернуться в столицу. Разумеется, я принял приглашение.

Под конец обеда, Василий Семёнович и Иван Иванович удалились, чтобы обсудить дела, а меня передали под опеку молодому графу, строго-настрого объявив ему, что я не должен скучать. Алексей был парнем, судя по всему, неплохим, но не очень общительным, поэтому просто предложил мне на выбор две экскурсии: в графские конюшни, посмотреть на победителя прошлогодних скачек на приз Москвы или в графский гараж, посмотреть на коллекцию автомобилей Василия Семёновича. Я предложил начать с гаража, где мы провели почти час, пока Милютин и Евдокимов обсуждали дела.

Алексей произвёл на меня хорошее впечатление, несмотря на некоторую замкнутость. Мы неплохо поговорили об автомобилях, и молодой граф даже пообещал вечером прокатить меня на любом из них. Разумеется, с водителем, так как сам он права ещё не получил.

Потом меня позвали проститься с моим лжедядей, и я проводил Ивана Ивановича до машины. Прежде чем сесть в неё и уехать, Милютин крепко меня обнял и проронил всего лишь два слова:

— Ты справишься.

Когда роскошный чёрный автомобиль увёз главу столичного КФБ в Новгород, я окончательно осознал, что пути назад уже нет. По большому счёту, его и раньше не было — не стало сразу же после того, как я дал согласие на участие в операции, но теперь я это прочувствовал особенно сильно. Я стоял и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, через некоторое время ко мне подошёл Василий Семёнович и спросил:

— Волнуешься?

И, не дождавшись ответа, добавил:

— Понимаю. Непростое задание. Но Иван Иванович очень хорошо о тебе отзывается. Он говорит, что ты и не с таким можешь справиться несмотря на столь юный возраст.

— Надеюсь, — ответил я. — Проблема лишь в том, что я даже отдалённо не представляю, что меня ждёт.

— Но, если у тебя всё получится, ты сделаешь очень хорошее дело — спасёшь много детей.

— Только из-за этого я и согласился.

Мы ещё немного поговорили, граф задал мне несколько вопросов о своей семье и о сыне — проверил, насколько хорошо я выучил материал, предоставленный мне ранее Милютиным. На все вопросы я ответил правильно, чем заслужил похвалу.

После этого вплоть до ужина меня опять передали Алексею. Молодой граф устроим мне экскурсию по имению, и как ранее обещал, прокатил на самой роскошной машине из коллекции Евдокимова-старшего. Отужинал я с Евдокимовыми довольно поздно — в девять вечера, после чего сразу же отправился спать в предоставленную мне комнату.

Утром после завтрака в кругу семьи Евдокимовых мне выдали одежду, в которой я должен был на все сто процентов выглядеть, как молодой московский аристократ, и мы поехали с графом в Серпухов — в центр поддержки и реабилитации подростков. Там Василий Семёнович передал меня омбудсмену вместе с документами Алексея. Я выбрал себе новое имя, и меня отвели в гостиницу, сообщив, что отправка в головное отделение состоится через день. Всё это вызвало у меня стойкое ощущение дежавю.

В комнате, рассчитанной на четверых, меня ожидали два соседа, оказавшихся на удивление неразговорчивыми. Но это меня очень даже устроило — ни с кем общаться не хотелось. Я достал планшет с видеоиграми, выданный мне вместе с московской одеждой и решил немного поиграть — отвлечься. Так до обеда и играл.

Придя в столовую, я сразу же заметил Егора. Он был в центре внимания — хвастался своим Даром, выспрашивал, как с этим обстоят дела у остальных, в общем, работал. Я сходил на раздачу, взял еду и сел за столик в самом углу комнаты, в надежде пообедать в одиночестве. Но ничего не вышло — почти сразу же ко мне подсел со своим подносом невысокий пухлый паренёк с рыжими волосами и конопатым носом.