— Трус!

Это было что-то сродни контрольному выстрелу в голову побеждённого мага. И настолько эффектно и жёстко, что мне даже стало немного жаль Троекурова. Правда, совсем немного, особой жалости у меня этот избалованный папенькин сынок не вызывал.

Сразу же после эффектного окончания шоу пришёл преподаватель, и началось занятия. А после пары Троекуров первым сорвался с места и выскочил из аудитории. Сомнений в том куда он побежал, у меня не было.

Мои догадки подтвердились совсем скоро. Второй парой у нас стояли Основы защитных заклятий. Этот предмет вёл Гурьев, и только он объявил тему занятия, как открылась дверь и в аудиторию, извиняясь, вошёл ассистент Милютиной Пётр и сказал, что меня срочно вызывает ректор. Разумеется, Егор Андреевич меня отпустил.

Не успел я выйти из аудитории, как со своего места вскочил Клим и произнёс:

— Егор Андреевич, разрешите пойти с Андреевым!

— Тебя, вроде не звали, — заметил Гурьев.

— Тогда просто разрешите выйти! Мне нужно в туалет.

Преподаватель развёл руками и сказал:

— Ну иди — дело серьёзное.

Как только мы вышли из аудитории, я обратился к Климу:

— Ты зачем полез? Я сам разберусь.

— Уверен, что разберёшься? — спросил Клим

— Ну, по крайней мере, попробую.

— С этим будет легче, — сказал одногруппник, расстёгивая верхнюю пуговицу пиджака и показывая обожжённую грудь.

— Пожалуй, да, — согласился я. — Спасибо!

— Тебе спасибо, что заступился за меня.

— Хватит болтать! — недовольно прикрикнул на нас Пётр. — Пойдёмте уже! Анна Алексеевна ждёт.

Всю дорогу до администрации я прокручивал в голове произошедшее. Я был прав и неправ одновременно. За Клима надо было заступиться, это бесспорно, и делать это стоило именно при всей группе — чтобы раз и навсегда уничтожить созданный Троекуровым имидж парня, которому позволено всё.

Но вот применение боевого заклятия в аудитории — это было слишком. Тем более необходимости в этом не было никакой. Я просто пошёл на поводу у эмоций. Очень уж не вовремя, после разговора с Ариной, попался мне Клим, а потом ещё и Троекуров начал строить из себя самого храброго. Но конечно же, всё это никак меня не оправдывало — держать себя в руках надо в любом случае.

А ещё меня очень удивило поведение Дарьи, которая так не вовремя подлила масла в огонь. Если извинения с клинком у горла Троекуров мог бы потом как-то объяснить, то Корецкая, усугубила всё по полной и вынудила своего приятеля отказаться от поединка и признать, что он трус.

Это было странно. Неужели она раньше не замечала, что Троекуров трус и что он связывается лишь со слабыми и постоянно прикрывается своим дядей? Поведение Корецкой меня удивило — она казалась мне умнее. Но тем забавнее было наблюдать за демаршем Дарьи, когда она увидела истинное лицо своего друга.

Пётр велел подождать нам в приёмной, а сам зашёл к Милютиной, доложить, что мы прибыли и спросить, можно ли будет войти к ректору и Климу. Почти сразу же он вернулся и сообщил, что мы можем пройти к Анне Алексеевне. Мы вошли в кабинет и поздоровались.

— Почему вдвоём? — первым делом спросила Милютина. — Я вызывала только Андреева.

Клим вместо ответа молча расстегнул пиджак и показал обожжённую грудь. Анна Алексеевна тут же изменилась в лице — такой злой я её раньше не видел. Если, когда мы зашли, она выглядела просто очень недовольной, то теперь именно злой.

— Я так понимаю, это дело рук Троекурова? — спросила ректор.

Клим кивнул.

— Я вижу, что ожог свежий, но не сегодняшний. Почему не пошёл к лекарям?

— Не хотел объясняться.

— Болит?

— Почти нет.

Милютина встала из-за стола, подошла к Климу, положила руку ему на грудь и начитала какое-то заклятие. Ожог на глазах стал заживать, но полностью не исчез.

— Болеть не будет, — сказала Анна Алексеевна. — А косметически всё пусть лекари подправят, у меня нет времени. Отсюда сразу иди к ним.

— Благодарю Вас! — произнёс Клим.

Ректор вернулась за стол, некоторое время о чём-то думала, затем опять спросила Клима:

— Свидетели есть?

— Только друзья Троекурова, — ответил мой одногруппник.

— Значит, нет свидетелей. Это плохо. Но я так понимаю, раз ты сюда пришёл, то хочешь помочь Роману?

— Очень хочу, — ответил Клим. — Он за меня заступился. Я не хочу, чтобы он пострадал.

— А он может пострадать, — сказала ректор. — У меня заявление от Троекурова и два десятка свидетелей, как Андреев использовал боевое заклятие в аудитории. Это отчисление как минимум, если Троекуров не напишет ещё и заявление в полицию.

— А если я напишу заявление, что Троекуров меня избил и тоже использовал боевое заклятие на территории академии? Это ведь правда. Рома лишь пугал его, а Троекуров ранил меня.

— Дело в том, что ни в правилах академии, ни в Уголовном кодексе нет такого понятия, как месть за друга, пояснила Милютина. — Роман нарушил и правила, и закон. То, что до этого их нарушил Троекуров, не делает Андреева правым.

Анна Алексеевна некоторое время молчала, а затем неожиданно спросила:

— Ты готов пройти экспертизу у менталиста?

— Да, — ответил Клим. — Готов.

— Тогда иди к Петру, возьми бумагу и пиши заявление. В нём всё распишешь подробно, что и как было. Если раньше происходило что-то подробное, тоже пиши. В подробностях. В конце попросишь оградить тебя от проявления насилия и обязательно укажи, что готов на экспертизу с менталистом для подтверждения твоей правоты. И поторопись! Сюда уже едет отец Троекурова. Я должна показать ему твоё заявление.

— Вы хотите…

— Я ничего не хочу! — Милютина прервала Клима. — Но я допускаю, что отец Троекурова попросит тебя забрать заявление. А ты знаешь, что делать.

— Знаю, — ответил Клим. — Попрошу их забрать своё. Благодарю Вас за помощь. А можно я сразу ещё одно заявление напишу? С просьбой меня отчислить из академии.

— Отчислить? — удивилась ректор. — Это лишнее. Не переживай, тебе ничего не угрожает. Отец Троекуров поумнее сына. Он будет тебя упрашивать, а не пугать. Ну а младший Троекуров после этого и вовсе будет тебя стороной обходить. Ничего не бойся.

— А я ничего и не боюсь. Я просто не хочу больше учиться в академии. Я узнавал, так как мне уже восемнадцать лет, я теперь сам могу принимать решения, чем заниматься.

— И чем же ты собрался заниматься?

— Для начала найду себе работу. Потом жильё.

— Неплохой план, — усмехнулась Милютина. — Только я вот одного не поняла: ты готов сломать себе жизнь из-за какого-то избалованного папенькиного сынка?

— Не из-за него. Вы меня простите, но я не вижу смысла учиться в академии. Что меня ждёт после её окончания?

— Для выпускников Кутузовской академии открыто много дорог! — сказала ректор.

— Для выпускников-аристократов — да. Но не для таких, как я, — возразил Клим.

— Ты неправ.

— Вам легко говорить — Вы графиня.

— В том, что я графиня, нет моей заслуги.

— Хорошо, в этом заслуга Ваших родителей, но Вы же понимаете, о чём я.

— Моих родителей? — Милютина замолчала и задумалась, будто решала, стоит ли продолжать разговор на эту тему, но в итоге всё же продолжила: — Мой отец всю жизнь работал водителем автобуса, а мама — участковым врачом в районной поликлинике. У неё был Дар, но она так и не смогла выучиться на лекарку и получить лицензию. Во времена её молодости только аристократы могли обучаться в магических академиях, поэтому мама окончила обычный медицинский институт.

Анна Алексеевна сделала паузу, посмотрела на нас с Климом и невольно улыбнулась — видимо, её рассмешили наши, вытянутые от удивления лица.

— Мне, в отличие от моей мамы, повезло, — продолжила Милютина. — Буквально за год до моего шестнадцатилетия Кутузовская академия первая в стране открыла свои двери для простолюдинов. Квота была — пять мест на курс. Я до сих пор не могу понять, как я, простая выбракованная девочка из Гатчины смогла получить одно из этих пяти мест. Но я его получила. Как думаешь, Клим, как меня приняли в Кутузовке?