— О, Боже мой. Какого черта ты отвечаешь на телефонные звонки?

— Эмм, потому что телочки важнее членов. В прямом смысле, — она рассмеялась.

Я закрыла рот.

— Привет, Лиз, — я услышала, как Мэтти зовет меня на заднем плане. Я закрыла рот снова. — Я поставил тебе рабочий график на тридцать часов на следующей неделе.

— Я отключаюсь.

— Что? Нет. У меня есть немного времени сейчас.

— Ты возмутительна.

— Оу, перестань, Мэтти. Я не просила кусать меня вот так, — ох, мой гребаный Бог, моя лучшая подруга извращенка. — Ладно, кексик, мне пора идти. Думаю, у меня кровотечение. Но что касается тебя, то, по крайней мере, найди немного времени, помедитируй и очисти голову.

— И под медитацией ты имеешь в виду…

— Текилу. Самую лучшую, горящую в животе, помогающую в плохих решениях, текилу.

Это звучало так правильно.

Тристан

3 апреля 2014 года

Четыре дня до прощания

Я стоял на заднем крыльце дома своих родителей, глядя на проливной дождь, барабанящий по качелям, которые отец и я соорудили для Чарли. Шина раскачивалась вперед и назад напротив деревянной рамы.

— Как ты держишься? — спросил отец, выходя на улицу, чтобы присоединиться ко мне. Зевс последовал за ним и нашел место в углу, где можно было сидеть и оставаться сухим. Я повернулся и посмотрел папе в лицо, оно имело сходство с моим почти во всех чертах, за исключением того, что в его глазах было немного больше возраста и мудрости.

Я не ответил ему и повернулся обратно к дождю.

— Твоя мама сказала, что у тебя какие-то проблемы с написанием некрологов? — спросил он. — Я могу помочь.

— Мне не нужна твоя помощь, — чуть слышно прорычал я, мои пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Я ненавидел, как раздраженно я себя чувствовал каждый прожитый день. Я ненавидел, как я винил людей вокруг меня за несчастный случай. Я ненавидел то, что становился все холоднее с каждым прожитым моментом. — Мне никто не нужен.

— Сын, — он вздохнул, положив руку мне на плечо.

Я отстранился.

— Я просто хочу побыть один.

Он опустил голову и пробежал своими пальцами по затылку.

— Хорошо, мама и я будем внутри, — секундой позже он повернулся и открыл переднюю дверь. — Но, Тристан, только потому, что ты хочешь побыть один, не означает, что ты один. Запомни это. Мы всегда здесь, когда понадобимся.

Я слышал, как хлопнула передняя дверь, и разозлился на его слова.

Мы всегда здесь, когда понадобимся.

Правда в том, что у слова «всегда» есть срок годности.

Нащупав задний карман, я вытащил кусок бумаги, на который потратил три часа, просто глядя на него. Я закончил некролог Джейми рано утром, но некролог Чарли был все еще пустым в моей руке, только с его именем, написанным на бумаге.

Как я должен сделать это? Как я должен написать историю его жизни, когда у его жизни и не было шанса начаться?

Дождь начал капать на бумагу, и слезы заволокли мои глаза. Я моргнул несколько раз, прежде чем затолкал бумагу обратно в карман.

Я не буду плакать.

К черту слезы.

Ноги сами повели меня вниз по ступенькам крыльца, и через несколько секунд я промок с головы до пят, становясь частью того темного шторма, который назревал.

Мне нужен воздух. Мне нужно пространство. Мне нужно бежать.

Я начал бежать без обуви, без мыслей, без направления.

Зевс начал бежать рядом со мной.

— Иди домой, Зевс! — крикнул я собаке, которая промокла так же, как и я. — Уходи! — заорал я, желая, чтобы меня оставили в покое. Я побежал быстрее, но он не отставал. Я поднажал так сильно, что в груди начало жечь и мое дыхание стало тяжелым. Я бежал до тех пор, пока ноги не остановились, и тело не упало на землю. Молния ударила над нами, раскрашивая небо своими шрамами, и я начал неудержимо рыдать.

Я хотел быть там один, но Зевс был рядом. Он поддерживал мой сумасшедший разум, он был рядом, когда я достиг скалистого дна, и он не собирался оставлять меня. Он был возле моего лица, даря мне поцелуи, даря мне любовь, даря мне себя для поддержки, когда я нуждался в ком-то больше всего.

— Хорошо, — я вздохнул, слезы все еще капали, пока я прижимал его к себе. Он хныкал, как если бы тоже был убит горем. — Хорошо, — снова сказал я, целуя его макушку и потирая его бок.

Хорошо.

Я люблю бегать босиком.

В этом я хорош.

Мне нравится, когда мои ноги бегут.

Нравится, когда они трескаются и кровоточат от давления, которое они ощущают, ударяя по бетону улиц.

Мне нравится, когда я вспоминаю о своих грехах через боль своего тела.

Я люблю боль.

Но только свою. Я люблю причинять боль себе. Никто не должен страдать из-за меня. Я остался в стороне от людей, так что я не буду вредить им.

Я сделал больно Элизабет, но я не хотел этого.

Мне жаль.

Как я могу извиниться? Как могу исправить это? Как один поцелуй заставляет меня помнить?

Она упала вниз с холма из-за меня.

Она могла бы сломать себе кости. Она могла бы раскроить себе голову. Она могла бы умереть….

Умереть.

Джейми.

Чарли.

Мне так жаль.

Этим вечером я бегу дольше. Бегу через леса. Быстро. Быстрее. Сильно. Сильнее.

Давай, Трис. Беги.

Мои ноги кровоточат.

Мое сердце плачет, колотясь о мою грудную клетку снова и снова, раскачивая мой разум, отравляя мои мысли, когда похороненные воспоминания начинают всплывать. Она могла бы умереть. Это могла бы быть моя вина. Я бы был причиной этого.

Чарли.

Джейми.

Нет.

Я затолкал эти воспоминания подальше.

Я почувствовал боль, пронесшуюся через мою грудь. Боль была приятной. Я ее приветствовал. Я заслуживаю боль. Никто больше, только я.

Мне так жаль, Элизабет.

Моя нога болит. Мое сердце болит. Все болит. Боль ощущается страшной, опасной, реальной — это ощущается хорошо. Это чувствуется так хорошо таким уродливым способом. Боже, я люблю это. Я люблю это так сильно.

Я чертовски люблю боль.

Настала ночь.

Я сидел в своем сарае, пытаясь найти способ извиниться перед Элизабет, не находя потребности быть ее другом. Такие люди, как она, не нуждаются в таких людях, как я, усложняющих их жизнь.

Люди вроде меня не заслуживают друзей.

Хотя ее поцелуй…

Ее поцелуй заставил меня вспомнить. Это чувствовалось так хорошо, чтобы вспомнить на мгновение, но потом я все разрушил, потому что всегда так делаю. Я не мог выбросить из головы образ Элизабет, падающей со скалы. Что, черт возьми, не так со мной?

Может быть, я всегда, в конечном итоге, приносил людям вред.

Может быть, поэтому я потерял все, о чем заботился.

Но я только пытался заставить ее прекратить говорить со мной, чтобы избежать боли, которую могу ей причинить.

Я не должен был целовать ее. Но я хотел поцеловать ее. Мне нужно было поцеловать ее. Я эгоист.

Я не покидал свой сарай до тех пор, пока в небе высоко не поднялась луна. Я вышел из сарая, остановился и услышал звук… хихиканья?

Он доносился из леса.

Я должен был остаться на месте. Должен был разобраться со своими делами. Но вместе этого я последовал в лес, чтобы найти Элизабет, спотыкающуюся, смеющуюся саму с собой и с пальцами, обернутыми вокруг горлышка бутылки текилы.

Она была милой. И под милой я имею в виду красивую разновидность милой. Вид красивой-милой, который был естественным и не требовал дополнительного ухода. Ее светлые волосы лежали свободными волнами, и она надела желтое платье, которое выглядело, будто было специально сшито для ее фигуры. Я ненавидел то, что причислял ее к хорошеньким милашкам, потому что моя Джейми была такая же милая-красивая.