— Нет, — сказала она командным голосом. — Тристан, ты этого не делал. То, что произошло, что бы ни случилось с Джейми и Чарли — это был несчастный случай. Это не твоя вина.

Я кивнул.

— Моя. Это моя вина. Я винил свою мать, но она… она любила их. Это не она. Это я. Это всегда я… — каждое слово было тяжелее, чем предыдущее. Дыхание стало тяжелым. — Мне нужно идти, — я отошел от нее, но она заслонила собой выход. — Элизабет, отойди.

— Нет.

— Лиззи…

— Когда я разлетелась на части, когда я достигла скалистого дна, ты держал меня. Когда я потеряла его, ты остался. Так дай мне свою руку, и пойдем в постель.

Она привела меня в свою спальню, и в первый раз она разрушила запрет на правую сторону своей кровати, чтобы дать мне забраться под простыни. Я обнял ее, когда ее голова легла на мою грудь.

— Я испортил твой день рождения, — мягко сказал я, когда сон начал давить на мои веки.

— Это не твоя вина, — ответила она. Снова и снова она говорила эти слова. — Это не твоя вина. Это не твоя вина. Это не твоя вина, — когда мое сердцебиение замедлилось до нормального ритма, пальцами я ласкал ее кожу, и когда я уже начал засыпать, часть меня начинала верить ей.

На несколько часов этой ночью я вспомнил, что такое не чувствовать одиночество. На несколько часов я перестал винить себя.

Элизабет

Где-то около шести утра я на цыпочках прокралась на кухню, оставив Тристана отдыхать. В доме было тихо, но я ощутила наполняющий комнаты запах свежезаваренного кофе.

— Ты тоже утренняя пташка? — спросил Майк, улыбаясь мне с кружкой кофе в руках. Он выглядел, как дружелюбный парень, и просто увидев улыбку на его лице, я почувствовала себя ужасно из-за того, как обошлась с ним и мамой прошлым вечером.

Он достал еще одну кружку и налил мне чашку кофе.

— Сахар? Сливки?

— Черный, — ответила я, принимая чашку.

— О, у нас есть что-то общее. Знаешь, твоя мама пьет сахар и сливки с примесью кофе, но для меня черный лучшего всего, — он сел на стул возле кухонного островка, и я пристроилась рядом с ним.

— Я приношу тебе свои извинения, Майк. Вчерашний день был ужасен.

Он пожал плечами.

— Иногда жизнь странная штука. Тебе просто приходится иметь дело со странностями и надеяться, что найдется человек, такой же странный, как и ты, и дальше вы будете идти вместе.

— Моя мама — тот самый странный человек?

Майк широко улыбнулся.

Она была такой.

Он обхватил ладонями кружку и уставился в черный кофе.

— Ричард был ужасным человеком, Элизабет, и он делал ужасные вещи с Ханной. В тот день, когда они пришли в мой кабинет, я заметил, что он поднимал на нее руку. Я выгнал его из кабинета, он оставил ее плачущей. Я отменил все мои приемы в тот день и позволил ей сидеть в моем кабинете так долго, сколько ей потребуется. Я понимаю, ты думала, что все происходящее между нами, фальшивка. Мне известны все истории про ее мужчин, история ее боли, и я хочу, чтобы ты знала, что я люблю Ханну. Я люблю ее очень сильно и проведу остаток жизни, защищая ее от еще большей боли.

Кружка затряслась в моих руках.

— Он сделал ей больно? Он делал ей больно, а я сказала все те ужасные слова ей прошлым вечером…

— Ты не знала.

— Хотя это не имеет значения. Мне никогда не следовало говорить такие слова. Будь я на ее месте, я бы никогда себя не простила.

— Она уже простила тебя.

— Я почти забыла, что вы оба ранние пташки, — мама зевнула, входя на кухню. Она вздернула бровь, смотря на меня. — Что случилось?

Я поднялась и кинулась к ней, чтобы обнять.

— Лиз, что ты делаешь?

— Поздравляю тебя с твоей помолвкой.

Ее лицо вспыхнуло.

— Ты придешь на свадьбу?

— Конечно.

Она обняла меня в ответ.

— Я так рада, потому что свадьба за три недели до Нового Года.

— Три недели?! — воскликнула я, мой голос стал выше. Я остановилась, чувствуя, как нервно сжался мой желудок. Маме не нужно мое мнение прямо сейчас, ей нужна моя поддержка. — Три недели! Прекрасно!

Мама и Майк уехали несколько часов спустя, полностью покрытые ранами от кетчупа после игры в Зомбилэнд с Эммой. Тристан, Эмма, Зевс и я сидели на диване, пока Тристан не поднялся на локтях и не посмотрел на меня.

— Хочешь пройтись по магазинам, чтобы купить что-нибудь для моего дома?

Мы все еще не закончили добавлять маленькие штрихи в обстановку его дома: вещи, которые, как он утверждал, ему до лампочки, такие как диванные подушечки, картины и всякие маленькие декоративные вещички, которые я так любила.

— Да! — согласилась я, всегда ищущая малейшую причину пройтись по магазинам.

— Эти уродливые, Тик! — сказала Эмма, сморщив нос на выбранные Тристаном пурпурные и горчично-желтые диванные подушки.

— Что?! Они отличные! — заспорил он.

— Они выглядят, как какашки, — засмеялась Эмма.

Я была вынуждена согласиться с ней.

— Это почти, как если бы ты подумал: «О, давай сделаем мой дом абсолютно отвратительным, после того, как Лиззи и Эмма так тяжело работали, чтобы сделать его прекрасным».

— Ага, — кивнула Эмма. — Как будто ты так подумал, — она откинула волосы назад. — Тебе следует оставить это таким экспертам, как мама и я.

Он засмеялся.

— Крутая компания.

Эмма наступила на заднюю часть тележки, и Тристан поднял ее, кричащую, неожиданно на кого-то налетев.

— Простите! — быстро извинился Тристан перед тем, как посмотреть.

— Дядя Таннер! — взвизгнула Эмма, выпрыгивая из тележки, чтобы обнять Таннера.

— Привет, ребенок, — сказал Таннер, крепко обнимая ее перед тем, как опустить.

— Что случилось с твоим лицом? — спросила Эмма.

Таннер посмотрел на меня. Я уставилась на его синяки, оставшиеся с прошлой ночи. Какая-то часть меня хотела его утешить, но другая часть желала ударить его по лицу за то, что он сказал о семье Тристана.

— Тристан, как ты думаешь, ты мог бы взять Эмму в отдел картин и дать ей выбрать какие-нибудь работы для тебя? — спросила я.

Тристан нежно положил ладонь на мое предплечье.

— Ты в порядке? — прошептал он.

Я кивнула. Они ушли, но не раньше, чем Тристан извинился перед Таннером, который не ответил ни слова. Зато когда Эмма и Тристан покинули нас, он обрушил на меня тонну претензий.

— Ты серьезно, Лиз? Прошлой ночью он напал на твоего друга, и сейчас ты бродишь с ним по магазину, как будто вы одна счастливая семья? И ты отправила его одного со своей дочерью?! Что бы Стивен…

— Ты сказал, что это он виноват в гибели своей семьи?

Таннер прищурился.

— Что?

— Тристан рассказал мне.

— Лиз, посмотри на мое лицо, — он подошел ближе. Мое горло сжалось, когда я посмотрела в его темно-голубые глаза. Он поднял свою футболку, открывая левую сторону, которая была вся в синяках. — Посмотри на мои ребра. Мужчина, с которым ты отправила свою дочь, сделал это. Он, блядь, напал на меня, как монстр, и ты стоишь здесь и спрашиваешь, что я ему сказал? Я был пьян, может, я говорил какие-то глупые вещи, но он вышел из себя не из-за чего. Я видел это в его глазах, Лиз. Он полностью сумасшедший.

— Ты лжец.

Он врет. Он врет. Тристан хороший. Он такой хороший.

— Тебе никогда не следовало что-то говорить о его семье. Никогда.

Ноги понесли меня прочь от Таннера, и я взвизгнула, когда почувствовала его крепкую хватку на своей руке. Он с силой развернул меня к себе.

— Послушай, я понял. Ты злишься на меня. Отлично. Злись. Блядь, ненавидь меня до глубины души. Но я знаю, что что-то не так с этим парнем. Я знаю, с ним что-то не так, и я не остановлюсь до тех пор, пока не выясню что, потому что я слишком забочусь о тебе и Эмме, чтобы позволить чему-то случиться с вами обеими. Да, ладно, я говорил какое-то дерьмо, которое мне не следовало говорить, но разве я заслужил это? Когда-нибудь ты скажешь что-то неправильное, и он сорвется на тебе, это лишь вопрос времени.