«Сухово-Кобылин безуспешно ухаживал в эту пору за одной московской аристократкой. В один из вечеров у этой аристократки был бал, на котором присутствовал Сухово-Кобылин. Проходя мимо окна, хозяйка дома увидела при свете костров, которые горели по тогдашнему обыкновению для кучеров, на противоположном тротуаре кутавшуюся в богатую шубу женщину, пристально смотревшую в окна. Женщина узнала в ней Симон-Деманш, сплетни о безумной ревности которой ходили тогда по Москве. Ей пришла в голову женская злая мысль. Она подозвала Сухово-Кобылина, сказала, что ушла сюда, в нишу окна, потому что ей жарко, отворила огромную форточку и поцеловала ничего не подозревавшего ухаживателя на глазах у несчастной Симон-Деманш.
7 ноября 1850 года Луиза, застав у Александра Васильевича Нарышкину, оскорбила её. Вне себя от ярости Сухово-Кобылин ударил её тяжёлым подсвечником и, попав в висок, убил наповал».
Споры о виновности Сухово-Кобылина продолжаются и по сей день. Однако причастность к этой трагедии Надежды Нарышкиной несомненна. Через несколько недель после убийства, в декабре 1850 года, она уехала в Париж.
Правда, была ещё одна важная причина срочного отъезда в Париж «для поправки здоровья» — Надежда Нарышкина ожидала ребёнка, отцом которого был Сухово-Кобылин. В 1851 году родилась девочка, которая жила в доме своей матери под именем сироты Луизы Вебер (случайное совпадение имён — ведь убитую госпожу Симон тоже звали Луизой!). Кстати, под старость, когда Александра Васильевича мучило одиночество, он обратился к императору Александру III с просьбой об удочерении Луизы. Разрешение было получено. В 1889 году Луиза вышла замуж за графа Исидора Фаллетана, и от их брака родилась дочь Жанна.
Итак, у Надежды Нарышкиной были серьёзные причины для быстрого отъезда из Москвы в Париж. «Однако, — писал Андре Моруа, — бежав из Москвы, она не забыла взять с собой ни свою дочь Ольгу Нарышкину, ни фамильные драгоценности».
В те времена русская аристократия, считал Андре Моруа, представляла в Париже нечто вроде тайного посольства красоты. Мария Калергис, «снежная фея», Лидия Нессельроде, двадцатилетняя невестка премьер-министра России, «дама с жемчугами» — она приобрела изумительное жемчужное ожерелье длиною около семи метров — и их подруга красавица Надежда Нарышкина собирали в своих салонах знаменитых государственных деятелей, артистов, писателей.
В Париже Надежда Нарышкина вела привычный образ жизни и пользовалась успехом в обществе. По свидетельству Евгения Феоктистова, «она приковывала главным образом какой-то своеобразной грацией, остроумной болтовнёй и той самоуверенностью и даже отвагою, которая свойственная так называемым „львицам“».
Брат императора Наполеона III герцог де Морни, бывший посол в Петербурге, покровитель искусства, попал под её обаяние. Василий Гроссман писал: «Этот виднейший государственный деятель Второй Империи был отчасти и драматургом. Первые чтения его водевилей происходили, по словам его биографа, в интимной обстановке, при закрытых дверях, у госпожи Нарышкиной, рождённой баронессы Кнорринг».
«Во время чтения, — писал биограф, — герцог просил отзывов об отдельных эпизодах у этой знатной русской дамы, отличавшейся оригинальными привычками, вечно оживлённой, превращавшей ночь в день, проводившей время за книгой, курением или беседой, в полном согласии со своим весёлым характером и возбуждённым шаловливым умом».
Нарышкина, по словам биографа Морни, была начитанной, образованной, красивой женщиной с замечательными «ручками и ножками ребёнка», весьма ценившей людей и жизнь театра.
…1852 год. В театре «Водевиль» с триумфом прошла пьеса Александра Дюма-сына «Дама с камелиями», автора забрасывали мокрыми от слёз букетами, которые, по словам Теофиля Готье, женщины срывали со своей груди. Александр Дюма приобрёл репутацию друга женщин, защитника простодушных молоденьких девушек от посягательств прожигателей жизни, грозного обвинителя адюльтера. Ничто не противоречило так его идеалам, как собственная личная жизнь, он вступил в связь с замужней женщиной и увёл её от мужа. Надежде Нарышкиной было тогда двадцать шесть лет, и она находилась в расцвете красоты.
Мать Надежды, Ольга Фёдоровна, проживавшая в Москве, от имени своего мужа Ивана Кнорринга, российского статского советника, купила для его дочери и внучки красивую виллу под Парижем, известную и сейчас как вилла Нарышкиной, и с 1853 по 1859 год «можно было видеть, как на газоне и посыпанных песочком дорожках перед домом играют в мяч красивый молодой человек, красивая девочка и женщина с глазами цвета морской волны», — писал А. Моруа.
Дюма в письмах Жорж Санд с большой нежностью говорил о своей «зеленоглазой княгине Надин», о своей большой любви к «Великороссии» (Надежда) и «Малороссии» (Ольга). Он писал: «Мне доставляет удовольствие перевоспитывать это прекрасное создание, испорченное своей страной, своим воспитанием, своим окружением, своим кокетством и даже праздностью».
Дюма хотел провести личную жизнь в соответствие со своими моральными принципами и браком закрепить отношения с Надин, но развод получить было невозможно — царь требовал, чтобы браки среди аристократии были нерасторжимыми. Жизнь с «зеленоглазой сиреной» была нелёгкой, но он по-прежнему восхищался «русскими дамами, которых Прометей, должно быть, сотворил из найденной им на Кавказе глыбы льда и солнечного луча, похищенного у Юпитера… женщинами, обладающими особой тонкостью и особой интуицией, которыми они обязаны своей двойственной природе — азиаток и европеянок, своему космополитическому любопытству и своей привычке к лени… эксцентрическими существами, которые говорят на всех языках… охотятся на медведей, питаются одними конфетами, смеются в лицо всякому мужчине, не умеющему подчинить их себе… самками с низким певучим голосом, суеверными и недоверчивыми, нежными и жестокими. Самобытность почвы, которая их взрастила, неизгладима, она не поддаётся ни анализу, ни подражанию».
Совместная жизнь Надин и Александра была непростой не только из-за несхожести их характеров. Скандальные судебные процессы Дюма-отца (в 1858 году разыгралась тяжба с его бывшим соавтором Маке), необходимость ежегодных поездок Надежды в Россию, чтобы взять денег из своих личных поместий и получить очередное разрешение на пребывание за границей (по заключению сочувствующих врачей, русский климат был «вредным для её лёгких»), постоянные угрозы Александра Нарышкина отнять свою дочь Ольгу, — всё это омрачало их жизнь.
В 1859 году Надежда сняла большой, из сорока четырёх комнат, замок Вильруа в департаменте Сена-и-Марна, но жила с дочерью только в одной комнате, так как боялась, что Нарышкин может организовать похищение Ольги.
В 1858 году Александр Дюма закончил пьесу «Внебрачный сын», в 1860 году у него родилась внебрачная дочь — счастье, трагедия и фарс для великого моралиста. Девочке, как требовал закон о внебрачных детях, было дано тройное имя Мария-Александрина-Генриетта и прозвище Колетта. Мать девочки была записана под именем Натали Лефебюр. Долгие годы эта «малютка Лефебюр», бедная «сиротка», воспитывалась «приёмными» отцом и матерью, пока не умер Александр Григорьевич Нарышкин и появилась возможность «удочерить» ребёнка и узаконить отношения любовников.
В новогоднюю ночь, 31 декабря 1864 года, состоялся праздничный ужин в честь бракосочетания Александра Дюма-сына и Надежды Нарышкиной, вдовы Александра Нарышкина. Присутствовали Александр Дюма-отец и несколько друзей.
Теперь-то уж ничто, кажется, не должно было омрачать семейную жизнь супругов, но, увы, Надин вовсе не была «послушным дитя», её «инфернальный характер» с годами не стал ангельским. Новые обязанности хозяйки дома были ей явно в тягость, и выполняла она их весьма небрежно. Вот что писала Жорж Санд, посетившая супругов Дюма в маленькой рыбачьей деревушке недалеко от Дьеппа в августе 1866 года: «Хозяйка очень любезна, но не в должной мере хозяйка. Беспорядок немыслимый! Из ряда вон выходящая неаккуратность, ставшая привычной. Для мытья служит ваза и салатница, а вода есть только тогда, когда за ней сходишь! Окна не закрываются! Собачий холод в постели…»
