«Это безумие, — воскликнул Карл VII, — приехать сюда в таком состоянии!»

«Мне надо было срочно вас увидеть, — тихо ответила Агнесса, — никто, кроме меня, не мог вам сказать то, о чём вы должны знать».

Король очень удивился её словам. Он проводил Агнессу в спальню, и она в изнеможении опустилась на постель. Карл, не дав ей передохнуть и минуты, встал у изголовья её кровати. И Агнесса поведала ему о том, что «некоторые из его поданных хотели его предать и выдать англичанам…»

Монарх не поверил ей. Несмотря на усталость, Агнесса с трудом продолжала говорить. Она рассказала королю всё до мельчайших подробностей о готовившемся заговоре и о заговорщиках, о намерениях которых ей стало случайно известно.

«Я приехала вас спасти», — сказала она.

Был ли заговор? Возможно. Но враги короля, узнав о том, что Агнесса проникла в их тайну, сочли разумным не предпринимать никаких действий…

Успокоенная тем, что успела сообщить королю о грозившей ему опасности, фаворитка уснула. Её сон был недолгим: у неё начались первые родовые схватки, и она, застонав, начала метаться в постели. Карл VII перевёз её в усадьбу в Меснил-су-Жюмьеж, в загородный дом, построенный для отдыха аббатов. Здесь на следующий день появилась на свет девочка, которой через полгода суждено было умереть. Летописец Жан Шартье повествует: «После родов Агнессу беспокоило расстройство желудка, которое продолжалось в течение длительного времени. Во время этой болезни она постоянно каялась в своих грехах. Часто вспоминала о Марии Магдалине, совершившей высший плотский грех, но раскаявшейся в нём и попросившей милости у всевышнего и Девы Марии. И, как истинная католичка, Агнесса проводила целые часы за чтением молитв. Она высказывала все свои желания и составила завещание, где назвала людей, которым хотела бы помочь, оставив сумму в шестьдесят тысяч экю, полагающуюся за все их труды. Агнесса становилась всё хуже и хуже, она жалела, что её жизнь так коротка».

Наконец она попросила своего исповедника отца Дени отпустить ей грехи, и 9 февраля 1450 года, в шесть часов вечера, Агнесса Сорель, красавица из красавиц, скончалась.

Её настоящее имя было Мнесарет, но из-за желтоватого оттенка кожи девушку прозвали Фриной. Она родилась в маленьком городке Феспии. Повзрослев, превратилась в обладательницу столь великолепной фигуры, что просто не могла не оказаться в Афинах. Там она стала любовницей художника Апеллеса (он использовал её в качестве модели для своей Афродиты Анадиомены), а потом любовницей Праксителя и позировала ему для двух его Афродит — в одном варианте обнажённой, в другом — одетой.

Афинянин Пракситель изваял свою Афродиту за три с половиной века до нашей эры. Он сделал две статуи: ту, что была покрыта одеждой, предпочли жители острова Кос. Отвергнутую ими купили книдяне. И её слава, свидетельствовал римский учёный Плиний, была неизмеримо выше. Впоследствии её хотел купить у Книда царь Никомед, обещая простить огромный долг. Но жители города предпочли всё перенести, нежели расстаться со статуей.

«Афродиту Книдскую», сделанную из паросского мрамора и воздвигнутую посредине храма, описал древнегреческий писатель Лукиан: «…Она стоит гордая, с лёгкой усмешкой. Вся её красота ничем не скрыта, не окутана никакой одеждой; богиня обнажена, и только чресла слегка прикрывает она одной рукой. И так сильно искусство её творца, что камень, неподатливый и твёрдый по природе, как нельзя лучше подошёл для того, чтобы изваять из него каждую часть тела».

Такой видит Афродиту, богиню любви и красоты, почитавшуюся в Риме как Венера, один из персонажей Лукиана, некто Харикл. Его друг, напротив, созерцает богиню спокойно. Но когда путешественники, решив осмотреть статую со всех сторон, вошли в святилище сзади, этот афинянин вдруг закричал, обезумев: «О Геракл! Какая соразмерная спина! Какие покатые бока — как раз по ладоням, обнимающим их! Какой красивой линией изгибаются мышцы ягодиц! Они и не прилегают слишком плотно к костям из-за худобы, и не расплываются в чрезмерной полноте и тучности. А как сладостна улыбка этих ямочек, запечатлевшихся по обеим сторонам бёдер — и сказать трудно!»

С каким же чувством создавал свою Афродиту Пракситель? Современники утверждали, что он делал это, неотрывно глядя на гетеру Фрину. «Сотни тысяч паломников, которые молитвенно простирали руки в книдском святилище Афродиты и посылали поцелуи мраморной статуе, вслух восклицали: „Афродита, прекрасная Афродита!“ Но про себя они шептали: „Как ты прекрасна, Фрина, божественна твоя красота!“»

Когда Пракситель в знак любви предложил ей на выбор любую из бесценных скульптур в своей мастерской, она растерялась и попросила у него совета. Он промолчал. Через несколько дней она бросилась к нему на улице, крича, что его мастерская в огне. Он в отчаянии простонал: «Если сгорят „Сатир“ и „Эрос“, я погиб». Тогда Фрина призналась, что пожар — выдумка, выбрала «Эроса» и подарила его своей родной Феспии. Много лет он оставался там, привлекая внимание приезжих, пока его не захватил Нерон, лишь для того, чтобы самому потерять статую при пожаре в Риме.

Из всех греческих куртизанок Фрина была наиболее застенчивой. Она всегда появлялась на людях полностью одетой, предпочитая плотно облегающие хитоны, никогда не ходила в общественные бани, а любовью занималась только в темноте. Лишь дважды в году, в период Элевсинских и Посейдоновых мистерий, вставала она в портике храма раздетая донага и шла обнажённая сквозь раздавшуюся толпу с тем, чтобы войти в море и воздать благодарность богам.

Утверждали, что ни один мужчина не мог устоять перед её чарами. Однако кое-кто говорил, что один нашёлся. Они указывали на Ксенократа, философа, в течение четверти века руководившего Платоновской академией. Это был добродетельный человек, недоступный плотским желаниям, который все часы своего бодрствования посвящал размышлениям. Фрина была заинтригована. «Ну а как насчёт его ночей? — задавала она себе вопрос. — Ведь он, в конце концов, обычный мужчина».

Она поспорила, что сумеет соблазнить его за один вечер. Её поклонники приняли пари. Украшенная драгоценностями, одетая в тончайшее из покрывал, она постучалась однажды ночью в его дверь. Ксенократ открыл, Фрина быстро вошла. Она сказала, что за ней гонятся грабители, и попросила приютить её до утра. Ксенократ, который всегда был гостеприимным человеком, указал ей место для ночлега и вернулся в свою кровать. Фрина разделась и скользнула к нему в постель. Он не шевельнулся. Она неистово обняла его. Он не отвечал. С криком отчаяния она бежала в темноту ночи. Уплатить проигрыш она отказалась. «Я говорила, что разбужу чувства в человеке, а не в статуе», — заявила она.

Самые пылкие из любовников тратили на неё все свои богатства. Когда Александр Великий разрушил стены Фив, Фрина предложила построить их заново. Она поставила лишь одно условие: на новых стенах должны были повесить доску со словами: «Фивы были разрушены Александром и восстановлены Фриной». Фиванцы отказались.

Вполне естественно, что замужние женщины в Афинах ненавидели её. Они уговорили одного из незадачливых поклонников Фрины, Евтиаса, привлечь её к суду по обвинению в том, что она оскорбляет величие Элевсинских мистерий, изображая их в превратном виде, а также постоянно развращает самых выдающихся граждан республики, «отвращая их от службы на благо отечества». Взять на себя защиту на суде, где решалась её судьба, она уговорила известного оратора Гиперида, пообещав ему взамен стать его любовницей. Он блестяще вёл дело, тем не менее оно выглядело безнадёжным.