— «Он у них лидер», — мелькнуло у Саньки в голове. — Давненько не махал я шашкой!'

Салтанкул мгновенно вынул кинжал из ножен, выбросил руку в направлении царя и метнулся вперёд, держа кинжал остриём от себя и направляя его прямо в грудь царю. Трое других братьев шагнули к Марте, но та продолжала стоять возле кресла Азы, словно ничего не происходит. Александр тоже спокойно смотрел на «горячего» джигита, летевшего в его сторону словно стрела. В самый последний момент Санька сделал отшаг в сторону своей правой ногой, а носком левой ноги встретил и остановил левую ногу Салтанкула, которая находилась в полёте и ещё не коснулась пола. Удар пришёлся в голень, нога нападающего скользнула по вощёному полу, тело джигита, не смотря на препятствие, продолжило движение и наклонилось вперёд, а голова вошла в соприкосновение с углом дубового стола. Или, вернее сказать, острый угол дубового стола вошёл в дырявую голову сына князя Темрюка.

Звук соприкосновения твёрдого с твёрдым не понравился никому. Братья, приостановив движение к воительнице, обернулись на звук, и, увидев последствия эпической картины «Битва Геракла с Минотавром», содрогнулись. Минотавром, естественно, был Салтанкул, только что пытавшийся, забодать царя Александра, но встретивший достойного противника в виде стола. Стол выстоял, голова джигита лопнула, как арбуз и с таким же неприятным звуком.

— Мама, дорогая! — вскрикнула Аза и закрыла лицо руками.

— «Ай-яй-яй, какое горе, какое горе», — подумал Санька, пытаясь удержать мимические мышцы лица от брезгливой гримасы, но не удержал. — «А стол-то придётся выбрасывать».

— Дурак, — с сожалением и брезгливостью произнёс царь и обратил взор на трёх оставшихся в живых братьев. — Кто-то ещё хочет попробовать комиссарское тело остриём кинжала?

Братья опустили взоры в пол, тела их обмякли.

— Нет желающих? — прорычал Санька. — Отлично. Одной паршивой овцой стало меньше! Про вашу сестру и вас, решаю так. Она и вы переходите жить в наш старый дом. Вы живёте с ней и охраняете её. Ни вы сами, ни она со двора не выходите. Прислугу вам пришлют. Её подберут из ваших соплеменников. Мой сын останется у меня. Всё! Вопросы есть? Нет? Хорошо! Тогда у меня есть вопрос. Вы поняли, что вы все конкретно обосрались, джигиты?

— Прости нас, государь, — проговорил Доманук, не отрывая взор от пола. — Мы не могли поднять руку на брата.

— Простить⁈ Да вы совсем охренели⁈ Только что один из вас пытался меня убить. И вы думаете, что я поверю в вашу покорность? Я сказал всё, что хотел сказать. От управления войском вы отстраняетесь. Все черкесы поступают в распоряжение князя Вишневецкого.

— Ты нас лишаешь свободы⁈ — вскрикнул самый младший Темрюкович, сверкая глазами.

— Не лишаю свободы, а ограничиваю ваше перемещение. Вы свободны в пределах усадьбы, но из неё вам пока выходить не желательно.

— Пока, это как долго? — спросил Булгайрук.

— Пока я не сочту нужным вас отпустить, — мрачно ответил царь. — И не испытывайте моё терпение своими дерзкими вопросами, джигиты. Забирайте всё, что осталось от вашего брата, уводите сестру и ступайте.

— Нам надо захоронить тело, — злобно прошипел Доманук.

— Хороните, — Санька пожал плечами. — Кто вам претит?

— Где?

— Да хоть во дворе усадьбы. Там много места.

Трое джигитов шагнули к лежащему у письменного стола телу. Александр отступил за стол. На губах Булгарука мелькнула презрительная ухмылка. И Санька не выдержал. «Возвышенные» отношения его утомили.

— Ты, ушлёпок, что ухмыляешься⁈ — шагнул он навстречу братьям. — Вас, похоже, точно, лучше всех тут и кончить! Меньше забот останется! А перед отцом вашим я потом как-нибудь оправдаюсь, а нет, смету его к ебене фене с Кавказа!

Булгарук оскалился.

— Кончить, говоришь. Так попробуй! — он положил руку на рукоять кинжала.

— Блять, как вы уже меня заепали! — буквально простонал Санька. — Толку от вас на грош, а проблем выше крыш. Марта, забери их от греха. Иначе я за себя не ручаюсь. И эту дуру тоже.

Александр, снова огорчённо вздохнул, взял себя в руки, вернулся за стол и сел в своё деревянное, вращающееся кресло на колёсиках.

В кабинет быстро, не громко звеня доспехами, так как не делали лишних движений, вошли воительницы и, подойдя к джигитам, взяли их на «милицейский захват», как учил их Санька, заломили руки за спины, накинули на запястье наручники. Джигиты попытались было схватиться за кинжалы, но воительницы молча ткнули им железными пальцами под рёбра, и те, кривясь от болевого шока, дали себя скрутить и «окольцевать».

Марта лично вставила кляп в рот Азы, опутала ей руки незнамо откуда появившейся верёвкой, накинула на её голову холщовый мешок и вывела из царского кабинета. Такие же мешки были надеты и на головы джигитам. Рты им не затыкали, но они и не голосили. Все вышли вон.

Царь поставил локти на стол, положил голову на ладони, уперев их в щёки, и закрыл глаза.

— «Ну и на хрена это всё мне?» — подумал он.

— Надо было всё-таки кого-то отхерачить, — с тоской в голосе произнёс Санька. — Может быть Адашева? Сам ведь идёт.

Адашев тут же постучал в дверь царского кабинета.

— Заходи, Даниил Фёдорович! — пригласил Александр.

Адашев вошёл.

— Ты бы хоть дьяка посадил на входе, или рынду поставил, государь. Не страшишься без охраны сидеть?

— Фёдорыч, не мели воздух! Говори зачем пришёл?

— Так… Это… Увидел, кого вывели от тебя и вынесли, вот и пришёл. Скажешь, что произошло, государь?

Санька поднял голову от ладоней и хмуро посмотрел на Адашева.

— Меня убить пытались, но Салтанкул оступился и голову о мой стол разбил. Видишь?

Царь показал на угол стола, испачканный кровью джигита и изрядную лужу крови на вощёном полу.

— Ты убил⁈ — воскликнул дворецкий.

— Если бы, — вздохнул царь. — Убил бы, не было бы так муторно. Поэтому и убить кого-нибудь хочется. Пошли, порубимся на саблях?

— Насмерть⁈ — делано ужаснулся Адашев.

— Сдурел, что ли? — удручённо проговорил царь. — Так… Слегонца погоняешь меня… Настроение хреновое.

— Пошли, коли хочется, — хмыкнул, пожав плечами, дворецкий.

— Только не на саблях, а на палках. Не хочется амуницию надевать, а вдарить кому-нибудь уже хочется.

— Хочется, так вдарь. Где твои деревяшки?

«Деревяшки» лежали тут же в кабинете в шкафу вместе со специальными перчатками-крагами, закрывавшими руку до самого локтя и хорошо защищавшими от удара тупым предметом, защитными масками и другой царской амуницией, боевым и тренировочным оружием.

Царь и его дворецкий взяли тренировочную амуницию, вышли из кабинета, спустились по лестнице в посольский зал, расположенный на втором уровне центрального сруба, возвышающегося над четырьмя одноэтажными «гранями-переходами» дворца, а оттого освещаемый через окна с четырёх сторон.

По форме, как уже говорилось раньше, дворец имел четырёхгранную форму, в углах которой возвышались двухуровневые башни, озаглавленные шатровыми куполами. В центре имелась ещё одна башня, возвышавшаяся над угловыми башнями на один уровень. Между угловыми башнями имелся одноэтажный переход с узкими, словно бойницы окнами. Крыша «переходов» была плоской и служила «балконом», ограниченным крепостными зубцами.

В общем, дворец сильно походил на рыцарский замок и был построен из камня, а не из дерева. Строительным материалом послужил донской известняк, вырубленный в нижнем течении его основного русла и притоков.

Санька, пока шёл по переходам и лестницам, раздражённо думал, что получается, он строил этот дворец зря. И, в принципе, всё, что он строит — всё зря. Ничего не останется после него. Вернее, останется стоять это каменное сооружение, если его, конечно не разрушат. А его точно разрушат. Вспомнят ему всех кикиморок, лешиев, оборотней. Ибо слух о нежити, которой пугает Санька окружающих, интерпретируется. Народ присматривается и видит признаки нежити в рядом работающих с ними «люда»: мастеровых, каменщиков, плотников, охранников и охранниц.