— Медвежонок… — прошептала я, осознавая необыкновенно ясно, что должна его остановить, пока все не зашло слишком далеко.

— Все нормально, сестренка, — серьезно ответил он, поймав мой взгляд. — Подожди здесь немного.

Посмотрев на Тадли, я поняла, что тот уже попал под чары юного омеги, и даже если прежде и не помышлял о том, чтобы получить часть платы за лекарства натурой, то теперь вполне однозначно был не против такого варианта. Он напомнил мне того бугая, у которого я отняла оружие во время стычки возле лофта Макса, и, вспомнив об этом, я наклонилась к уху Медвежонка и горячечно зашептала:

— Он сейчас готов отдать тебе все, что ты захочешь, просто так. Не нужно ничего делать, я прошу тебя. Давай просто заберем лекарства и уйдем. Ты же видишь, в каком он состоянии? Пожалуйста, не нужно.

— Я уже делал это раньше, — мягко отозвался он, на мгновение сжав мои руки. — Я справлюсь. Это ради братишки, и мне… несложно.

— Но Медвежонок! — беспомощно пробормотала я, почти задыхаясь от сдавившего мне грудь чувства несправедливости.

— Все будет хорошо, сестренка. Я быстро. — От его лучезарной теплой улыбки мне хотелось кричать.

Выбитая из колеи всем происходящим, а особенно решительностью Медвежонка, который как будто бы четко знал, что и для чего делает, я могла лишь молча смотреть им в спины, пока они уходили в сторону спальни. А когда через щель медленно закрывающейся двери я увидела, как омега опустился перед Тадли на колени, положив руки на пояс его штанов, меня затошнило. Отвернувшись и давясь слезами, я двумя широкими шагами подошла к окну и уткнулась в него лбом, зажав себе ладонью рот. Правда спустя несколько секунд мне пришлось вместо этого заткнуть уши — просто потому, что слушать несдержанные мужские стоны за стенкой было невыносимо. Не знаю, сколько времени прошло, возможно даже меньше пяти минут, обещанных омегой, но для меня все эти минуты растянулись, как расплавленная резина, оплетающая с головы до ног, лезущая внутрь и мешающая дышать.

— Я должна была пойти вместо тебя, — с остервенением проговорила я, когда позже, забрав лекарства и получив короткую инструкцию по их применению, мы снова спустились на улицу, такую же темную и пустую, как и прежде. — Почему ты меня не послушал? Мы могли сделать с ним что угодно в тот момент! Ты мог!

— А что потом? — резонно уточнил Медвежонок, пожав плечами. — Он бы все это запомнил и не простил бы. Он нужен нам, Хана Росс. Он будет присматривать за братиком, а потом лечить остальных. Он друг семьи, понимаешь?

— Друг семьи? — не веря своим ушам, вытаращилась на него я. — Он только что… Медвежонок, он…

— Я уже сказал, это не первый раз. — Омега посмотрел на меня проникновенным и как будто слегка сочувствующим взглядом. — Ты же помнишь, в каком месте мы живем?

— Но девочки говорили, что ты… что твои клиенты… — От переизбытка эмоций у меня начали путаться слова, и я уже сама толком не понимала, что хочу сказать. — Что они не трогают тебя, только… нюхают.

— Бывает по-разному, — без особой неловкости пожал плечами он. — Я всегда помогаю старшей сестре, когда нужно с кем-то договориться. Те ребята, что присматривают за Домом, иногда приходят за деньгами раньше, чем мы успеваем их собрать. А иногда хотят больше, чем обговорено. Обычно у меня получается… повернуть разговор в нашу пользу.

— И она… позволяет тебе? — неверяще проговорила я. Образ Ории, заботливой, доброй, присматривающей за обездоленными и потерявшимися на холодных улицах бестиями, как-то опасно расплылся у меня в голове, грозясь вот-вот совсем потерять свои прежние очертания. Она знала, что у нее не хватит денег, и она знала, что Медвежонок сможет решить проблему. Именно поэтому отправила его со мной.

— Хана Росс, она позволяет это всем омегам, что живут под ее крышей. Почему со мной должно было быть иначе? — меж тем искренне удивился Медвежонок.

— Потому что ты особенный, — вот и все, что я смогла сказать. Потому что я всей душой привязалась к этому сказочному кудрявому мальчишке, и, кажется, теперь прекрасно понимала стремление Йона защитить Никки любой ценой. Мы не контролировали это, мы слишком сильно нуждались в этих связях. Одного брата я потеряла, но его место в моем сердце сумел занять другой. И сейчас больше всего на свете мне хотелось вернуться к Тадли и… сделать с ним что-то наподобие того, что Йон сделал со своим информатором в бывшем складском квартале.

— Я в порядке, сестренка, — осторожно проговорил омега, видимо по моему запаху догадавшись, что дело принимает скверный оборот. Он взял меня за руки и потянул за собой. — Он не тронул меня, я сам все сделал на своих условиях. Все в порядке. Пожалуйста, посмотри на меня. Я это все еще я. Ты ведь… не разлюбишь меня из-за этого, правда?

В этой его последней фразе было столько детской непосредственности, искренней тревоги и чего-то такого наивного и трогательного, чему было совсем не место на этих улицах, что я ощутила подкатившие к горлу слезы. Коротко и крепко обняв его, я от души поцеловала Медвежонка в холодную гладкую щеку, не зная, как еще выразить свою благодарность — и все чувства помимо нее, что владели мною в тот момент. Мы вернулись в Дом, держась за руки, и мне показалось, что на улице даже как будто стало светлее, хотя в это время года такое было вряд ли возможно так рано.

Там все еще спали. Свет горел лишь на кухне и в кабинете Ории — почти наверняка старшая омега не сомкнула глаз с тех пор, как мы ушли. Я все еще не до конца переварила новости о том, что она использует Медвежонка в переговорах как свой козырь, а потому решила не заходить к ней, а сразу направиться к Йону. Тем более что стоило поскорее поставить альфе укол и убедиться, что его судороги не повторятся.

— Тебе нужна помощь? — спросил Медвежонок, когда мы остановились возле лестницы, ведущей на третий этаж. — Я бы хотел… почистить зубы, если ты не против. И, может, даже принять душ, пока девочки не выстроились в очередь.

— Иди, конечно, — поспешно кивнула я. — Я справлюсь. Наверное.

У меня не было практики в том, что касается уколов, но я надеялась, что инструкций, полученных от Тадли, будет достаточно, чтобы справиться с этой задачей. Поднимаясь по лестнице, я даже ощутила что-то сродни воодушевлению. Пусть и ненадолго, но мы отсрочим неизбежное, а там — обязательно придумаем что-то еще.

Открыв дверь и войдя в бывшую комнату Никки, я увидела, что постель, в которой мы сегодня спали с альфой, пуста. Немного растерявшись, я попыталась нащупать на стене кнопку выключателя, а потом вспомнила, что верхний свет здесь давно уже не работал, и именно поэтому Никки обычно обходилась торшером, что стоял у дальней стены. Пока глаза не привыкли к темноте, я двигалась на ощупь, примерно представляя себе, где что находится, но все равно опасаясь налететь на какой-нибудь неожиданный предмет мебели — из тех, что Йон не уничтожил в своем приступе ярости после нашего возвращения. И где-то на середине своего пути я вдруг почувствовала, что на меня смотрят.

Это было похоже на внезапное озарение, холодными мурашками пробежавшее по коже, на электрический разряд, пущенный вдоль хребта. Я ощутила чей-то взгляд и только тогда поняла, что в комнате как-то странно пахнет. В уже привычную мне симфонию сосновой смолы и дыма, что составляли ядро моего любимого запаха, примешивалось что-то еще.

Что-то плохое.

— Йон? — дрогнувшим голосом позвала я.

Ответом мне послужило приглушенное рычание, и я готова была поклясться, что увидела, как полыхнули желтым огнем его глаза в тот момент, когда альфа на меня прыгнул.

Мы покатились по полу — я пыталась сбросить Йона с себя, а он делал все возможное, чтобы оказаться сверху. В какой-то момент мне повезло, и он вписался спиной в столик, на котором Никки прежде пеленала своего сына. Это на мгновение сбило его с толку, а я воспользовалась ситуацией, чтобы выскользнуть в сторону, цепляясь руками за ножки стола и извиваясь всем телом. Альфа снова зарычал, и этот звук мало что общего имел с его обычным голосом. Возможно, именно поэтому — перестав на мгновение видеть в нем кого-то разумного — я не стала сдерживаться, высвободив из-под него ноги, и от души пнула Йона в плечо. Его мотнуло назад, а я, не очень соображая, что делаю, рванула под стол, инстинктивно пытаясь забиться в воображаемую норку. Конечно, это не слишком помогло и, быстро придя в себя, альфа просто опрокинул стол назад, рассыпав все, что на нем лежало. К тому моменту шум от нашей борьбы, должно быть, перебудил половину Дома, потому что до моего слуха донеслись взволнованные голоса и шаги, приглушенные стенами и расстоянием.