— Я же обещал тебе, помнишь? — покачал головой он, прямо таки лучась самодовольством от собственной идеи и самого себя.

— Не помню, — покачала головой я.

— Ну тогда увидишь, — пожал плечами он, откинувшись на спинку сидения и прикрыв глаза. Я покосилась на него с тревогой, опасаясь, что действие лекарства могло пойти на спад, но дыхание Йона оставалось все таким же ровным и чистым, а сам он — расслабленным и довольным. А когда я со вздохом отвернулась от него, устремив рассеянный взгляд в окно, он вдруг сграбастал меня одной рукой, привлекая к себе и вынуждая положить голову ему на плечо.

— Слышишь, какая песня? — негромко уточнил он, видимо имея в виду трек, что играл по радио в салоне такси. — Мне нравится ритм.

Я прикрыла глаза, растворяясь в музыке. Вокалист неизвестной мне рок-группы пел о чувствах, во взаимности которых не был уверен. На протяжение всего трека он задавался вопросом о том, хочет ли знать, а чувствует ли его избранница то же самое, что и он, и выразительная партия ударных, похожая на пульсирующее сердцебиение, переплеталась с глубокими чувственными переливами электрогитар, увлекая за собой в песню, как в темный уютный кокон, из которого в итоге совсем не хотелось выбираться наружу.

— Она похожа на тебя, — негромко проговорила я. — Песня.

— Правда? — Кажется, его это развеселило. — Чем?

— Сложно… подобрать слова. Я чувствую тебя теми же фибрами души, что отзываются на ее звучание. Ты никогда не хотел быть… рок-звездой? Выступать на сцене с гитарой наперевес, в кожаной куртке и с… татуировками на руках?

— У моей маленькой омеги интересные фантазии, — профырчал он, зарываясь носом в мои волосы и целуя меня в висок.

— Просто подумала, что этот образ тебе идет. И еще мотоцикл такой… большой и блестящий. — Я сладко зевнула, словно мой организм внезапно вспомнил о том, что его сегодня заставили активно работать аж с пяти утра.

— Я всегда хотел мотоцикл, — вдруг проговорил Йон, с улыбкой качнув головой. — Чтобы ехать на нем по пустому ночному шоссе и… не думать вообще ни о чем.

— А я всегда хотела покататься с кем-то на мотоцикле по пустому ночному шоссе, — вспомнила я. — Но обязательно с кем-то, кто бы не стал лихачить попусту. Чтобы я чувствовала, что могу доверить этому мужчине свою жизнь, и он бы никогда не стал ею рисковать.

— Я был бы… очень осторожным, — заверил меня альфа, перебирая мои волосы и заправляя их за ухо, одновременно нежно гладя большим пальцем меня по щеке. — Мы приехали, маленькая омега.

— Уже? — почти расстроилась я. — Я только пригрелась.

— Не капризничай, а то пропустишь самое интересное, — наставительно произнес он, легонько щелкнув меня по носу. Я снова зевнула и неохотно выбралась за ним на холодную улицу после того, как Йон расплатился с таксистом. Каково же было мое удивление, когда я осознала, что мы находимся у входа в отель — название я увидела далеко не сразу, а вот красную ковровую дорожку, спускающуюся с мраморной лестницы, и позолоченные двери, неприятно напомнившие мне казино Красной Лилии, моментально бросились мне в глаза.

— Пятизвездочный отель? — Я наконец поняла, о каком обещании он говорил. — Серьезно?

— Хана Росс, изволите ли вы быть моей спутницей на последней вечеринке в моей жизни? — улыбнулся Йон, чуть склонившись и протянув мне руку.

Я честно хотела ему отказать. Снова накричать на него, сказать, что он круглый идиот, если считает, что какие-то роскошные апартаменты и изысканные ресторанные кушанья, которыми он обещал меня попотчевать, смогут хотя бы в малейшей степени сгладить боль от его потери. Я уже набрала в грудь воздуха и открыла рот, чтобы возмутиться, но потом вдруг передумала. Не знаю, что стало тому причиной — может быть, его взгляд. Взгляд того, кто все прекрасно понимал, но из последних сил старался быть смелым и сильным. Быть таким уже даже не ради себя, а ради меня. Я поняла это вдруг, спонтанно и наитием, и в эту же самую секунду приняла решение быть с ним до конца на той дороге, которую он для себя избрал.

— Я принимаю ваше приглашение, Йон Гу, — проговорила я, вкладывая свою руку в его. — Но мне кажется, что у нас для этого не вполне… подходящая одежда. — Я с некоторым сомнением оглядела себя и его с ног до головы, сомневаясь, что нас вообще пустят на порог такого фешенебельного заведения.

— О, а я разве не сказал? — расплылся в почти плотоядной улыбке он. — Там, куда мы собираемся, одежда не слишком-то и нужна. Я бы даже сказал, что она там настоятельно не рекомендуется.

— Оу, — медленно протянула я, ощутив, как к щекам густо прилила краска. — Даже так?

— Когда ты уже в самом деле перестанешь меня стесняться, маленькая омега? — с усмешкой покачал головой он, беря мое лицо в ладони и приближая к себе. — С самого первого дня, как мы встретились, и после всего, через что мы прошли, ты все еще умудряешься краснеть на пустом месте.

— У рыжих кожа… тонкая, — неловко пробормотала я, облизнув пересохшие губы.

— Это просто потрясающе, — покачал головой он, проведя большим пальцем вдоль моего рта, словно повторяя путь, проделанный моим языком.

— Что именно? — неуверенно уточнила я, совершенно растворяясь в его темных глазах и теряя землю под ногами.

— Ты. Ты потрясающая, Хана, — ответил Йон, наклоняясь и запечатывая мне рот глубоким влажным поцелуем. В ту же секунду я поняла, что, если у меня остался всего день с этим невозможным, сводящим меня с ума одним своим существованием мужчиной, я решительно отказываюсь тратить его на ссоры, сожаления или терзания из-за будущего. Отвечая на его поцелуй, я обвила руками его шею, прижимаясь ближе и ощущая, как наши тела идеально дополняют и перекликаются друг в друге. Как было всегда, как должно было быть с самого начала.

Сейчас были только я и он, а все остальное могло подождать снаружи.

Отель «Империя» был одним из старейших в Восточном городе, и потому в нем сохранился изысканный стиль ретро, который окутывал постояльцев ненавязчивым мягким уютом, словно бы перетекшим в реальность прямиком из сцен старых черно-белых фильмов, где мужчины носили серые фетровые шляпы, а женщины — чулки со стрелками. Даже при всей моей антипатии к гостиницам я не могла не признать, что у этого места был свой особый шарм, своя атмосфера, которую, казалось, практически можно было попробовать на вкус. Наши шаги тонули в мягком длинном ворсе ковра, устилавшем мраморный пол в гулком холле, схваченном стеклянным куполом, частично выдававшимся из общей статной фигуры здания. Спрятанные в разлапистых темно-зеленых монстерах и филодендронах, журчали незримые фонтанчики, и на мгновение мне даже показалось, что я слышу отзывающиеся в их переливах птичьи трели.

В центре холла двумя дугами разомкнутого полукруга вытянулись высокие, заполненные мерно мерцающей синевой аквариумы, в которых сновали стаи юрких разноцветных рыб и беззвучно колыхались пышно разросшиеся водоросли. И ровно между ними, создавая причудливый контраст с почти тропической атмосферой остального зала, возвышалась огромная новогодняя елка, украшенная золотыми бантами, искусственными конфетами в мою руку длиной, отливающими металлическим блеском звездами и приглушенно перемигивающейся гирляндой огней, что опутывала пушистые ветки, подобно дремлющей змее в несколько метров длиной.

Я совсем забыла о подступающих праздниках. Словно бы окончательно выпала из того контекста, в котором жил весь прочий мир. Странно было думать о том, что год назад моей сложнейшей дилеммой был выбор между настоящей и искусственной елкой и поиск подарка для Джен, затянувшийся почти до конца месяца. Я даже не помню, какое желание загадала под бой часов. Наверняка какую-нибудь глупость — например, получить повышение на работе или съездить в отпуск за границу. В этом году мне, кажется, просто нечего будет желать. Потому что к тому моменту, как придет время это делать под звон бокалов, просить будет уже не за кого.