Купив сигареты и зажигалку, я отошла подальше от ярко освещенной витрины магазина и с третьей попытки смогла закурить. Затянулась, закрыв глаза, и почти сразу закашлялась с непривычки. Без Джен сигареты казались безвкусными, и я почти пожалела о том, что вообще их купила. Нам с ней обязательно нужно было все обсудить. Мы обе оказались выведенными из равновесия произошедшим, но это не означало, что все остальное, что было между нами прежде, вдруг потеряло из-за этого свою ценность. Оно того не стоило, и мы должны были справиться с этим вместе как подруги. Как семья.

Я развернулась в сторону дома Макса, решительно настроившись дождаться Джен и поехать домой вместе, чтобы не затягивать эту бессмысленную драму. Но мое сердце вдруг пропустило удар, когда мой взгляд выцепил из ночного уличного полумрака стоявшую через дорогу темную фигуру. Отсюда было не разобрать, кто это — мужчина или женщина. А ветер как назло дул не в мою сторону, унося с собой все запахи. И все же откуда-то я точно знала, кто это.

Недокуренная сигарета выпала из моих ослабевших пальцев на асфальт, и я попятилась, охваченная единственным желанием — бежать. Бежать и не оглядываться, пока паника не перестанет сжимать мои внутренности своими ледяными когтями.

Я видела, как он неторопливо согнул правую руку и закатал рукав. А потом провел ею вдоль лица, словно вытирая губы. Но только я знала, что он делал вовсе не это — знала, потому что сама совсем недавно делала то же самое. Моя собственная метка жарко и настойчиво заныла, и меня буквально скрутило приступом желания. Такого болезненного и острого, какие на меня обрушивались только во время течки, когда я едва могла встать с постели от лихорадки.

Мышцы бедер свело судорогой, и я почувствовала, как стремительно намокаю внизу. Это было похоже на прошлый раз, когда мое тело отреагировало на стресс и смертельную угрозу, но сейчас все было совсем иначе. Оно не хотело выторговать себе пару лишних минут жизни, оно хотело его. Он был всего лишь черной фигурой, едва различимой в темноте, и сейчас я даже не могла отчетливо вспомнить черты его лица, но это было неважно. Я чувствовала его запах на своей коже, и он сводил меня с ума, заставляя желать немыслимого.

Молодой альфа не отрывал от меня горящего взгляда, но не двигался с места. Я не представляла, что сейчас происходит в его голове, как и не представляла, откуда он вообще тут взялся. В одном, однако, я была убеждена — если я немедленно не уберусь отсюда, все это закончится очень и очень плохо. Джен была права, с самого начала нужно было пойти в полицию. Нужно было дать им всю возможную информацию и надеяться, что его поймают и упрячут за решетку — туда, где я больше никогда его не увижу.

С моих губ сорвался тихий сдавленный стон, и я вдруг осознала, что одной рукой сжимаю собственную промежность, пока другой цепляюсь за стену, чтобы не упасть. Это было унизительно. Это было до того жалко, что я едва не расплакалась от злости и досады на саму себя. Какого Зверя я так на него реагирую? Истинная связь? Хрена с два. Я не куплюсь на это.

Я заставила себя сделать несколько шагов вперед, подойдя к самому краю дороги. Альфа по-прежнему не шевелился, и его обнаженное предплечье белело на фоне черной одежды. Я знала, что из-за ветра он прекрасно чувствует мой запах — сошедший с ума от похоти, взвихрившийся, распутный и бесстыдный.

— Омега…

Я услышала его голос словно бы внутри собственной головы и снова не смогла сдержать нетерпеливый голодный стон. Он приказывал мне опуститься на колени и покориться. Обнажить шею, подчиняясь древнему инстинкту. Впустить его в себя и отдаться чувству упоительной принадлежности, защищенности и нужности. Чувству, что тебя любят и хотят до помутнения в глазах. Чувству, которое отвечало глубинным потребностям любой омеги.

— Нет, — сквозь упрямо сжатые зубы выдавила я, а потом, заприметив удачно свернувшее на эту улицу такси, призывно подняла руку, чтобы остановить его. — Я это не моя биология. Я не стану подчиняться ей. Я не хочу. Я не буду.

На этот раз подвозивший меня таксист ничего не сказал о моем запахе, потому что я сразу опустила стекло на заднем сидении и всю дорогу до дома терпела ледяной ветер в лицо, пока моя кожа почти полностью не потеряла чувствительность, а злые слезы не превратились в крошки соли в уголках глаз.

Мне стоило больших усилий не обернуться, чтобы посмотреть на него в последний раз.

На следующее утро Джен не вышла к завтраку. Я вообще не слышала, когда и как она вернулась, но когда подошла к недвусмысленно запертой двери в ее спальню, то почувствовала насыщенный и отдающий горечью запах муската, доносящийся изнутри. Судя по всему, вчера после всего она порядочно набралась, и я невольно снова ощутила укол совести. Проверив телефон и не обнаружив никаких новых сообщений, я решила, что беспокоить ее не стоит — вполне возможно, что альфа вернулась всего два-три часа назад и сейчас куда больше нуждалась в том, чтобы выспаться, чем в задушевных разговорах.

Тем не менее я приготовила завтрак на двоих и оставила ее часть на плите, положив на крышку сковороды коротенькую записку:

«Прости за вчерашнее. Вышла какая-то ерунда, я не хочу из-за этого ссориться. Напиши мне, как проснешься»

За прошедшую пару дней произошло так много всего, что мне не верилось, что я вот так просто вернусь к своей обычной жизни — пойду на работу, встречусь с коллегами, буду решать чужие проблемы с таблицами и документами и наблюдать за тем, как тень от здания медленно ползет по верхушкам деревьев в парке напротив. Когда она полностью скрывала их под собой, можно было считать, что рабочий день почти закончен и позволить себе лишнюю чашечку чая.

Удивительно, как легко привычная жизнь может рассыпаться на части — насколько хрупко все, что нас окружает и к чему мы привыкли. Мы как должное воспринимаем ежедневную рутину и порой даже мучаемся от ее предсказуемости и повторяемости, но здесь, за пределами привычного и понятного, где оказалась я, было как-то промозгло и зябко. Мой разум работал без остановки, снова и снова прокручивая всю цепочку произошедших событий, словно в отчаянной попытке хоть как-то разложить их по имеющимся полочкам. И так, по дороге на работу я пришла к выводу, что моя вчерашняя реакция на молодого альфу была не чем иным, как банальной психосоматикой. Я сама начиталась всех этих глупостей про истинную связь, про предназначенную свыше любовь до гроба и про то, что мы идеально подходили друг другу физически. Накрутила себя да и из-за стычки с Джен была на взводе, только и всего.

Другой вопрос, что он вообще там делал? Как нашел меня? Или мне следовало поверить в то, что он оказался там случайно?

Отец Горацио в своей лекции об истинной связи говорил, что при должной духовной чуткости путь к своей второй половинке напоминает дорожку из хлебных крошек. Что между нами существует взаимное притяжение, не вполне объяснимое с рациональной точки зрения. Верила ли я в это? Верила ли вообще в то, что метка на моей руке была божественным знаком? Или отчаянно пыталась убедить себя, что всему существует более прозаичное и приземленное объяснение?

Нет, я решительно больше не могла выносить эту неопределенность. Нужно было сорвать этот пластырь — быстро и резко. Поэтому, сев в автобус на свободное место у окна, я достала из сумки смартфон и написала сообщение своему знакомому священнику. Напомнила ему о предложении встретиться в конце недели и спросила, будет ли он свободен в обед. Сообщение так и осталось непрочитанным, и, пока я гипнотизировала его взглядом, мне всплыло уведомление о том, что Кори МакДонал хочет добавить меня в друзья. Вспомнив вчерашнюю историю про загадочные таблички и теплую улыбку общительного бородача, я приняла его заявку, а потом, увидев Макса в графе наших общих друзей, решила на всякий случай написать последнему.

«Что вчера было с Джен? Она в порядке?» — напечатала я, не слишком уверенная, что стоит спрашивать об этом именно так. Макс ответил быстрее отца Горацио, словно в этот самый момент как раз держал телефон в руках.