«Она выпила лишнего. Я вызвал ей такси».

«Она… сильно расстроилась?»

«Я не буду лезть в ваши дела, Хана, поговори с ней сама».

Что ж, в некотором роде это было справедливо, хотя меня и не покидало ощущение, что вчера вечером произошло куда больше, чем я успела заметить и понять. А, может, я просто прочла слишком много статей Кори МакДонала, который, кажется, ставил своей целью убедить всех и каждого в том, что случайностей не бывает и что мы просто не знаем и половины того, что происходит вокруг нас каждый день.

Остаток пути до работы я провела, разглядывая страницу журналиста, его фотографии и забавные посты в ленте, почти все посвященные разным городским легендам и слухам. Среди них я не нашла упоминания про таблички Оймаха и пришла к выводу, что эту историю он решил придержать до публикации статьи. На одном из последних фото он был как раз в той самой компании, в которой я видела его вчера, и стоящая рядом с ним Диана немного смущенно улыбалась в кадр, пока он обнимал ее одной рукой за плечи. Я хотела поискать и ее профиль, но в этот момент автобус подъехал к моей остановке, и мне пришлось отложить свое любопытство на потом.

В офисе меня встретило привычное жужжание обогревателя, телефонные звонки и гул голосов, похожий на работу какого-то большого двигателя.

— Хана, ты в порядке? — уточнила коллега, сидевшая напротив моего стола. — Мне сказали, ты вчера приболела.

— Отравилась чем-то, — кивнула я, почти удивившись тому, как легко ложь соскользнула с моего языка. — Было что-нибудь срочное?

— Я просматривала твою почту, — отозвалась она, чуть поджав губы и ясно дав мне понять, что это не принесло ей большого удовольствия. — Самые срочные письма раскидала, остальное отметила флажками. Ничего не горит вроде, но посмотри сама на всякий случай.

Я поблагодарила ее, получив в ответ рассеянный взмах рукой, и села за стол. Сидение стула было опущено слишком низко из-за того, что накануне на моем месте сидел другой сотрудник, и мне пришлось снова его поднять. Разобравшись с этим, я включила компьютер и, когда он загрузился, открыла окошко рабочей почты. Что ж, в моей жизни могла происходить какая угодно магия и какие угодно ненормальные странности, но Леви из юридического отдела по-прежнему оставался вредным занудой, а наши логисты по-прежнему считали, что мы все здесь целыми днями просто гоняем чаи и не можем решить элементарных вопросов. И хотя после всего произошедшего меня не покидало чувство исключительной неважности всей моей рабочей деятельности в принципе, я была рада, что у меня есть возможность загрузить мозг чем-то помимо бесконечных повторяющихся по кругу вопросов, на которые у меня все равно пока не было ответов.

Рабочая рутина затянула меня в себя, как топкое болото, и я просидела за компьютером, разгребая накопившиеся дела, почти три часа. И только ближе к часу дня меня отвлек звук оповещения на телефоне — это наконец-то пришел ответ от отца Горацио. Он предложил встретиться, как и мы обговаривали ранее, в студенческом кафе, и, посмотрев на часы, я пришла к выводу, что успею обернуться туда-обратно без ущерба для работы. Следуя к двери, я буквально затылком ощущала горящий взгляд коллеги, но она так ничего мне и не сказала. Я бы не удивилась, если бы узнала, что она считает, будто я сплю с нашим начальником.

В конце концов, я же была омегой.

Как бы прискорбно это ни было, слова «омега» и «шлюха» в современном обществе стали почти синонимами. Современные тренды диктовали толерантность к разным расам, фигурам и религиозным убеждениям, но женская сексуальность по-прежнему оставалась темой сложной и неоднозначной. А омеги по самой своей природе были воплощением этой самой сексуальности. Никому из нас не нужно было носить облегающую одежду, как-то по-особенному краситься или укладывать волосы, манерно вести себя или разучивать какие-то приемы для привлечения противоположного пола. Сексуальность жила в наших глазах, в нашем запахе, в том, как мы двигались, говорили, в том, как смеялись или даже молчали. Мы не могли это контролировать, но были приучены стыдиться этого. То, что было дано нам от рождения и биологией предусматривалось для того, чтобы привлекать альф, которые становились отцами наших детенышей, называлось распущенностью, непристойностью и грехом. Даже наш собственный путь к Великому Зверю лежал через принятие себя, своей сути и своих желаний, через чистое и лишенное стыда физическое удовольствие. И тем не менее я не знала ни одной омеги, которая бы не испытывала постоянного давления общества на собственное поведение, образ мыслей и восприятие самой себя.

Чем красивее ты была, тем больше тебе следовало стыдиться, тем активнее прятать собственное тело от посторонних глаз, тем ниже опускать взгляд и тем тише подавать голос. И ждать, пока какой-нибудь альфа не соизволит наконец прибрать тебя к рукам, назвав своей и таким образом очистив твое имя от греховного клейма свободы и безнравственности.

Я думала об этом, стоя напротив зеркала в женском туалете и глядя на саму себя. Бесформенные толстовки, растянутые свитера, широкие джинсы, кеды или балетки — все это было частью моего повседневного гардероба не потому, что мне так уж нравился подобный стиль. Просто так легче было оставаться незаметной, насколько это вообще возможно в мире, где твой запах расскажет половину твоей биографии еще до того, как ты откроешь рот. Я любила свое тело, любила его изгибы, его упругость в одних местах и податливую мягкость в других. Я любила свои яркие рыжие волосы, стекающие жидким золотом по моим плечам, когда я в редких случаях позволяла себе их распускать. Свои карие глаза, в солнечном свете походившие на темный янтарь. Я любила даже свои недостатки — маленькие пальцы, немного разного размера глаза, не слишком пухлые губы и обязательно высыпающие к лету веснушки, похожие на настоящее нашествие саранчи. Иногда я задавалась вопросом, какой бы я была, если бы родилась не-бестией. Считалось бы мое тело привлекательным, если бы я пахла иначе? Если бы двигалась не так плавно и текуче, если бы мой голос не звучал так томно и маняще, когда я ощущала в себе желание? Если бы в такие моменты мой взгляд не становился голодным и беспутным, а между ног не текло так сильно, словно бы единственным моим предназначением действительно было только удовлетворять своего альфу так, чтобы он забывал, на какой вообще планете находится? Где заканчивалась моя биология и начиналась моя личность? Где была омега, а где — Хана Росс? И существовало ли между ними хоть какое-то отличие? Или же, как и говорила Джен, уйдя от своей истинной природы, я бы перестала быть собой и стала кем-то совсем другим?

За моей спиной мягко хлопнула дверца туалетной кабинки, и, переведя взгляд, я увидела в зеркале отражение незнакомой женщины немногим старше меня. В общественных туалетах я всегда старалась дышать через рот или носить маску, чтобы не тревожить свое чуткое обоняние, поэтому не сразу почувствовала, что здесь пахнет еще одной бестией.

— Вы тоже омега, верно? — вырвалось у меня, когда она подошла ближе. У нее были полные и покатые бедра, тяжелая грудь и изумительно чувственные черты лица. Они были словно созданы для того, чтобы в любовной горячке искажаться в блаженных гримасах, снова и снова требуя продолжения.

Она посмотрела на меня удивленно и как будто даже слегка оскорбленно. Да, пожалуй, мой вопрос прозвучал бестактно, и, наверное, мне не стоило быть настолько прямолинейной.

— Вы из отдела документооборота, верно? — наконец уточнила женщина, вымыв и высушив собственные руки.

— Да, — кивнула я. — Странно, что мы столько работаем на одном этаже и ни разу не виделись.

— А с чего бы нам видеться? — выразительно подняла брови она. — На корпоративные детские утренники вы явно не ходите.

То, с каким неожиданным презрением это было сказано, заставило меня прикусить язык и опустить взгляд на ее руки. На ее безымянном пальце горделиво красовалось кольцо. Ну конечно. Она была совсем другого поля ягода — замужняя и, видимо, успевшая обзавестись потомством. Омега, честно исполняющая свой долг перед обществом, прямая противоположность мне, которая в свои двадцать восемь до сих пор не дала себя охомутать хоть бы и первому попавшемуся альфе только для того, чтобы соответствовать социальным требованиям и ожиданиям.