Эти мысли заставили меня снова сосредоточиться на фигуре идущего впереди меня омеги. В отличие от его сестер в его кожу не въелись чужие запахи. Он казался нетронутым и невинным, но, как бы мне ни хотелось в это верить, я не могла избавиться от ощущения, что вижу и понимаю куда меньше, чем происходит здесь на самом деле. Однако задать ему прямой вопрос у меня просто язык не поворачивался.

Мы поднялись по лестнице на третий этаж и свернули в сторону от короткого коридора, ведшего к комнате Никки. Сейчас ее дверь была закрыта, и я могла поклясться, что чувствую запах Йона, скрытого от меня за ней. Но, может, у меня просто разыгралось воображение.

— Вот, тут должна была еще остаться горячая вода, — проговорил Медвежонок, впуская меня в крохотную, но вычищенную до блеска ванную комнату с закрытым крышкой унитазом и маленьким душем с веселой цветастой шторкой на нем.

— Никки точно не будет против? — не очень уверенно уточнила я.

— Она очень добрая, — покачал головой он. — И братишка наверняка рассказал ей про тебя, так что не волнуйся.

Интересно, что именно он рассказал ей обо мне? И как объяснил свою вчерашнюю отлучку? Эти вопросы волновали меня, пожалуй, чуть больше, чем стоило бы, но я ничего не могла поделать.

— Вот, возьми мое полотенце, оно чистое, — добавил парнишка, снимая с руки то, что захватил по дороге, когда мы ненадолго остановились у его собственной спальни. — Ты не намного выше меня, так что мои вещи будут тебе как раз. Совсем от его запаха тебе не избавиться, но это лучше, чем ничего.

Я с ним не спорила. Не совсем понимала, зачем он это делает, но что-то мне подсказывало, что спрашивать все равно бессмысленно. Дом жил по своим законам и правилам задолго до моего появления, и будет лучше, если мое пребывание здесь пройдет максимально незаметно и гладко.

Я старалась не думать о том, сколько именно нам придется здесь пробыть. Будущее, которое еще недавно было распланировано у меня на несколько лет вперед, внезапно обратилось в непроглядную туманную клоаку. И я даже не знала, кого в этом винить — себя, Йона или незавидное стечение обстоятельств, сведшее нас вместе. Чем вообще в таких ситуациях судьба отличалась от невезения? Священные книги говорили, что у каждого альфы есть предназначенная ему судьбой омега, и мы в этом совсем не уникальны. Но если бы судьба вообще существовала, не должна ли была каждая бестия встретить свою половинку? А судя по статистике, подобное было скорее исключением, чем правилом. Значит, все же совпадение?

Я мучительно ломала над этим голову, стоя в душевой. Старалась по возможности экономить горячую воду и выключала ее, когда намыливала себя, тщательно смывая со своего тела присохшие к нему остатки вчерашней ночи. Жесткое мыло пощипывало кожу, но отлично справлялось со своей задачей. Я даже на всякий случай потерла им свою метку на левом предплечье, задним умом понимая, что вытравить из нее запах альфы можно разве что кислотой, но все равно упрямо надеясь на чудо. Йон был прав — то, что произошло вчера, не должно было повториться. Никому из нас это не было нужно, и только все усложняло.

Хотя и было безумно приятно.

Закончив мыться, я наскоро вытерлась широким полотенцем, оставленным для меня Медвежонком, а потом натянула на себя его вещи — сползающий с одного плеча полосатый пуловер и спортивные штаны с растянутыми коленями, которые довольно плотно сели на моих бедрах. Распустила прежде собранные в высокий пучок и оставшиеся почти сухими волосы, и, какое-то время поизучав свое отражение в треснувшем в одном углу зеркале, повесила мокрое полотенце на натянутый явно для этих целей под потолком провод и вышла из ванной, ощущая себя в одежде с чужого плеча еще более странно и неловко. Запах пышно цветущих одуванчиков ощутимо лип к моей коже, но отчего-то совсем меня не раздражал. Я даже испытала легкое разочарование, когда поняла, что Медвежонок меня не дождался. Впрочем, сейчас я уже лучше ориентировалась в Доме и могла сама примерно вспомнить путь до комнаты Ории на втором этаже.

— Вы Хана, верно?

Она окликнула меня, когда я проходила мимо коридора, ведущего в ее комнату, сворачивая к лестнице. Признаюсь, на секунду мной овладел порыв сделать вид, что я ничего не слышала, и просто пройти мимо, но я не дала ему захватить меня полностью и обернулась.

Никки стояла, опершись плечом на стену, словно ощущая потребность в том, чтобы ее что-то поддерживало. При свете дня она, как и весь этот Дом, выглядела немного иначе, но по-прежнему такой же красивой, как я ее запомнила. Она походила на тонконогого олененка, боязливо и с тревогой смотрящего на меня из тени. Была в ней эта неуловимая, полуболезненная хрупкость, которая в сочетании с изяществом и нежностью черт ее лица, порождала в смотрящем на нее какое-то подсознательное желание защищать и оберегать ее. Я почти готова была признать, что сама почувствовала нечто подобное.

— А вы Никки? — вопросом на вопрос ответила я.

— Пойдемте со мной. — Она поманила меня за собой, и я от растерянности даже не стала сопротивляться.

В ее комнате, самой просторной из всех в этом Доме, что мне довелось увидеть к этому моменту, было большое окно, сейчас не зашторенное и впускающее внутрь яркие снопы солнечных лучей. Не знай я, что на улице поздний ноябрь, могла бы подумать, что там в самом разгаре весна — таким теплым и густым казался свет. Судя по сосредоточенному сопению младенца, лежащего в самодельной люльке, он не спал, и поэтому Никки не понижала голоса, но встала поближе к ребенку, словно опасаясь надолго оставлять его без присмотра.

— Я хотела поговорить с вами о Йоне, — произнесла молодая женщина, сдвинув брови, словно тем самым стараясь придать самой себе требующейся в этот момент смелости.

— Я догадалась, — согласилась я, сложив руки на груди и чуть наклонив голову набок. — Я слушаю.

— Он через многое прошел и… Он может казаться смелым и сильным, но не дайте ему обмануть себя. На его плечах и так лежит… груз всего мира, кажется. — Она сбилась и, негодуя на саму себя, досадливо цыкнула. — Хана, ваша с ним связь…

— Я не просила о ней, — коротко заметила я. — Как и он. Если бы мы могли разорвать ее…

— Я просто боюсь за него, — честно призналась Никки. — Он же… ничего вам не рассказал, так?

— Он сказал, что ищет кого-то, кто связан с трагедией в его прошлом, — ответила я. — Когда мы встретились, он как раз… собирал информацию.

Не знаю, можно ли было назвать это подходящим эвфемизмом, но, думаю, она поняла, что я имела в виду, потому что вдруг изменилась в лице и побледнела.

— Этого он не говорил, — произнесла Никки, отведя взгляд. — Что ж, так даже лучше. Хана, его жизнь… Наша с ним жизнь…

— Я не испытываю ни малейшего желания вмешиваться в то, что меня не касается, — поспешила успокоить ее я.

— Но вы уже вмешались, — покачала головой она, ломая пальцы и нервно переступая с ноги на ногу. — Все это так… не вовремя.

— Здесь я ничем не могу вам помочь, — сказала я, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо.

— То, что вы… то, что происходит между вами с Йоном… — Она снова подняла на меня свои ясные голубые глаза, похожие на цветные стеклышки в солнечный день. — Это просто… биологическое влечение? Или нечто большее? Я… я даже не представляю, на что это похоже, ведь у нас нет ничего подобного. У людей, я имею в виду, — неуклюже добавила она после.

— Это… сложно объяснить, — признала я. — Но наши тела реагируют друг на друга сильнее, чем на других бестий, это без сомнения. Даже наша Церковь не в полной мере понимает природу и смысл такой связи, поэтому я не смогу дать вам однозначный ответ.

Я не стала говорить ей о том, как мы исцелили друг друга после прыжка на крышу. О том, что запах Йона теперь всегда был со мной, и мы были связаны почти телепатически — за тем лишь исключением, что передавали друг другу не мысли, а словно бы импульсы или нечто подобное. Или о том, что, когда мы отдалялись друг от друга, наши метки делали все возможное, чтобы снова свести нас вместе — как два маленьких паразита, питающихся нашей близостью во всех возможных смыслах. Это и для моего-то понимания было слишком сложно, а уж пытаться объяснить нечто подобное человеку, который никогда не чувствовал безусловного сексуального влечения к незнакомцу лишь за счет его запаха — совсем дохлый номер.