У меня тоже не было ответов на все его вопросы, но одно я знала точно — я ни секунды не жалела о том, что сделала. Были ли это лишь инстинкты или мною в самом деле двигало чувство, превосходящее их, сейчас это было неважно. Медленно и с большим усилием подняв руку, я накрыла своей ладонью его через мокрое полотенце.

— Я пойду, — помолчав, произнесла Никки, и я слышала, как она поднялась на ноги и вышла из комнаты.

— Как ты, маленькая омега? — тихо спросил Йон, когда мы остались наедине.

— Чувствую, что меня переехал трактор, — сипло отозвалась я. — Можно мне воды?

Он кивнул и, ненадолго исчезнув из моего поля зрения, вернулся со стаканом. Поддерживая мою голову и все еще опасаясь касаться моей кожи, он помог мне напиться и даже аккуратно вытер полотенцем соскользнувшие с уголков губ капли.

— Зачем ты вообще это сделала? — помолчав, спросил он. — Это было глупо. И ненужно.

— Я… не то чтобы совсем осознанно это сделала, — пробормотала я. — Что вообще… случилось? Как… как Сузи?

Я все еще едва могла шевелиться, но, по крайней мере, уже вернула себе способность говорить. Это выглядело многообещающе.

— Ей досталось, — мрачно отозвался Йон. — Она всегда умела… надавить на больное. Я не понимаю зачем. Это уже не первый раз, когда она получает от клиента за чересчур длинный язык.

Я вспомнила улыбку светловолосой омеги со сколотым передним зубом, видимо пострадавшим во время похожего инцидента, и то, как в вечер нашего знакомства она в обход прямым указаниям Ории привела меня к Никки лишь для того, чтобы посмотреть, как я на нее отреагирую. Теперь это в некотором роде становилось понятным.

— Она… будет в порядке?

— На ней все заживает, как на собаке. Небось хотела получить несколько лишних выходных. Мозгов у нее что у белки, вот и лезет на рожон. А дурости на троих щенков наберется.

— Обними меня, Йон, — вдруг попросила я, ощутив, что больше не могу терпеть эту невыносимую потребность в его близости и тепле. Мне нужно было почувствовать себя схваченной, сжатой, сосредоточенной в пространстве крепким кольцом его рук. Остальное могло подождать своей очереди — все наши проблемы, бесконечные происшествия и досадные нелепые случайности. Сейчас он был мне нужен, и это все, что имело значение.

— Ты ведь больше не будешь… делать глупостей? — с подозрением прищурился он.

— Нет, обещаю, — мотнула головой я. — И… тебе же уже не больно, да?

— Как под хорошей дозой новокаина, — с неохотой признал он, вытягиваясь на матрасе рядом со мной. Некоторое время альфа сомневался, словно опасаясь потревожить меня или причинить неудобства, но в конце концов все же осторожно обнял меня, одну руку перекинув мне через грудь, другую просунув под голову. Перекатившись набок, я прижалась к нему всем телом, наполняя себя его запахом. Лежа вот так, я вдруг осознала, что слышу, как бьется его сердце — быстро и ритмично, словно пытаясь пробить грудную клетку насквозь. И это было неожиданно интимное и яркое ощущение. Как часто мы вообще слышим сердцебиение тех, кто нас окружает? Как часто позволяем себе полностью раствориться в этом звуке, проникнуться мыслью о том, что этот моторчик в чужой груди прямо сейчас делает его живым, наполняет его вены горячей, переполненной эмоциями кровью? Как часто то, что для другого обыденность и повседневность, которую он даже не замечает, вдруг становится для нас небывалым по своей силе откровением?

— Как думаешь, то, что говорил отец Евгений, это правда? Про то, что мы рождаемся именно для того, чтобы встретить и полюбить друг друга? — Не знаю, почему я об этом сейчас вспомнила, но мне вдруг показалось жизненно важным услышать, что Йон думает по этому поводу.

Он не отвечал так долго, что я решила, что альфа либо заснул, либо просто решил меня проигнорировать, но потом он все-таки заговорил, и его голос звучал хрипловато и в нем сквозило что-то, чего я там прежде не слышала. Что-то похожее на… нежность?

— Так и знал, что если ты и запомнишь что-то из его бреда, то это явно будет какая-то ерунда про любовь всей жизни.

— Не притворяйся, что знаешь меня, — попыталась возмутиться я, но на самом деле мне было слишком тепло и хорошо рядом с ним, чтобы возмущение выглядело бы хоть сколько-нибудь не наигранным.

— Ты старше меня на сколько? Лет семь? А порой ведешь себя как подросток, — заметил он, развернувшись ко мне лицом. В предрассветном полумраке, окутывающем комнату, я толком не видела его глаз, но отчего-то легко могла представить себе выражение его лица в тот момент.

— Но меня правда тогда это заинтересовало, — заметила я. — Я никогда не думала об этом в таком ключе. Что альфы и омеги… уравновешивают и дополняют друг друга. Что в настоящем гармоничном союзе вы перестаете быть властными мудаками, а мы перестаем безропотно вам подчиняться и ненавидеть себя за удовольствие, которое от этого получаем. Ваша неукротимая страсть насыщает нашу жажду любви и признания, а мы в свою очередь смягчаем ваши острые углы. Я… привыкла смотреть на отношения альф и омег как на бесконечное самоутверждение за счет друг друга. Кто первый покорится и что одержит верх — сила или слабость, агрессия или хитрость.

— Ты никогда не допускала, что мы… такие, как мы… альфы и омеги — что мы можем просто любить друг друга? — уточнил Йон, еще немного помолчав.

— А что вообще такое любовь? — вопросом на вопрос ответила я, с волнением ощущая, что мы ступили на зыбкую почву. — Мы нуждаемся друг в друге биологически, и это все усложняет. Даже Церковь несет в массы идею о том, что мы должны быть вместе в первую очередь ради секса. Точнее ради его последствий в виде детенышей. Есть ли во всем этом место любви? Построенной не на созависимости, а на чем-то большем?

— А ты как думаешь? — Я вдруг ощутила его теплые пальцы на своей щеке, и у меня перехватило дыхание. От метки по руке раскатилось приятное покалывающее тепло, и я почувствовала, как у меня от волнения напряглись мышцы пресса. Может быть, именно это обычно подразумевается под «бабочками» во всяких мелодрамах?

— Я не знаю, — срывающимся на шепот голосом отозвалась я, перехватив его руку и сжав в своей. — Я… хочу верить, что есть что-то еще. Что мы способны на что-то еще…

Все мое естество молило его о поцелуе. Умом я отчасти понимала, что это будет лишним — после всего, что было, наши тела вряд ли пережили еще и всплеск гормонов такого рода. Нужно было дать им время восстановиться, прежде чем пускаться в новый забег.

— Спокойной ночи, маленькая омега.

Притянув мою голову к себе, он коснулся губами моего лба, словно я была его младшей сестрой или вроде того. Потом с блаженным вздохом снова обнял, прижав крепче к себе, и я ощутила себя чем-то вроде любимой мягкой игрушки, помогающей уснуть. Впрочем, чего скрывать, он тоже был для меня такой «мягкой игрушкой», а потому я с готовностью обняла его в ответ и уткнулась носом в его плечо, вдыхая уже ставший таким привычным и знакомым запах сосновой смолы и дыма.

— Спокойной ночи, Йон, — тихо выдохнула я, и, хотя я никак не могла этого увидеть или услышать, мне показалось, что он улыбнулся.

Ночью меня мучили кошмары. Яркие и реалистичные — такие, которые вспоминаешь впоследствии и не уверен до конца, случилось ли это во сне или наяву. Но проснувшись с бешено колотящимся сердцем и вспотевшими ладонями, я толком не могла вспомнить, о чем был сон. Словно кто-то задернул его кроваво-черным покрывалом в тот самый момент, когда я открыла глаза. Йона со мной уже не было, и я могла только догадываться, сколько сейчас времени.

Удивительно, но чувствовала я себя довольно сносно. Слабость все еще отзывалась где-то внутри, но я вполне могла и сесть, и встать самостоятельно. А сделав несколько шагов по нагретым солнцем половицам, я вдруг ощутила легкую неловкость из-за той драмы, что разыгралась вчера по моей вине. Я вовсе не собиралась тут изображать умирающего лебедя, но все случилось так быстро и просто наложилось одно на другое.