Это и неудивительно, ведь направление могло развиваться только в состоянии перманентного конфликта, который культивировался и в среде носителей, и во взаимодействии с обществом. С самого начала Р. был маркирован как музыка бунта и борьбы: в 1950-е — за право танцевать под нее, в 1960-е — озвучивать революции с разнообразными (Р.-, секс-,психоделическая) смысловыми приставками, в 1970-е — усложнять и экспериментировать, с одной стороны, бороться с несправедливостью в мире — с другой, и набрасываться на устои с воплем «Я — анархист!!!» — с третьей. Отсюда и вполне логичная социализация Р., сыгравшая с ним, в конце концов, злую шутку. Если в 1950-е, годы Чака Берри, Элвиса Пресли и других «королей» (несть им числа) рок-н-ролл наряду с родственными стилями оставался лихой отрадой дансингов, аккомпанементом подростковых драк, то следующее десятилетие стало временем гимнов, заявлений, манифестаций. Все переполнилось смыслами и подтекстами, появилась повальная и острейшая потребность занимать активную позицию. Тексты стали декларативны и прямолинейны, или же по-любительски претенциозны и философичны, музыка сверх экспрессивна и сложна, а любой крупный концерт начал, чем далее, тем больше напоминать помесь карнавала с герильей. В итоге знаменитый Р.-фестиваль в Вудстоке вписан во все анналы как событие социальное, политическое, даже как прорыв в мире моды — какое угодно, только не музыкальное. А последовавший сразу вслед за этим масштабный концерт Rolling Stones в Альтамонте завершил тенденцию, вылившись в настоящую войну всех против всех с человеческими жертвами, внешне абсолютно немотивированную, но во многом закономерную.

Побоище в Альтамонте и завершило романтический период в развитии направления, когда казалось, что Р. реально способен изменить мир (в массовидном, вудстокском варианте) или сознание человека (психоделические эксперименты и концерты во славу Тимоти Лири, «проказники» Кена Кизи,кислотный рок Grateful Dead и их единомышленников, ранний Pink Floyd под управлением Сида Баррета). На рубеже 1960-1970-х распались Beatles, ушли из жизни величайшие Р.-звезды — Джим Моррисон, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс. Скандалы, смерти и наркотики разъедали направление — но его витальная энергия была все еще очень велика, обеспечив почти десять лет бурной жизни. Возобладали взаимоисключающие тенденции: дальнейшего ритмического и мелодического усложнения, приведшая к расцвету арт- и симфо-Р. (ELP, Genesis, Pink Floyd) и повсеместного признания панк-?., доселе существовавшего маргинально. Венец, соответственно,— Р.-опера Pink Floyd «Стена» (1979), громоздкое, но в своем роде совершенное произведение, по сути, итоговое для группы, и, параллельно, неслыханный расцвет Sex Pistols и прочих горлопанов. К началу 1980-х стало окончательно ясным, что потенциал идей, личностей и сил в Р. исчерпался, что ничего нового придумать невозможно при всем желании. Новая волна, «никакая волна», хэви- и трэш-металл, хардкор лишь повторяли с небольшими вариациями уже сыгранное, спетое, написанное. Ситуация благотворного противостояния исчерпалась, стены пали, воевать стало не с кем и некому. Какие-либо иллюзии на предмет возрождения былого пафоса окончательно растаяли в 1990-е годы под напором рейва, к которому, кстати, обратились многие представители старой Реформации. Р. окончательно превратился в чистую развлекательную форму, подчиненную всем правилам шоу-бизнеса, — а это уже совсем другая история, скорее, экономическая.

Р. не изменил мир — но изменил многих, кто побывал в нем и выжил. Опыт самоорганизации музыкального сообщества, независимости от гигантов грамзаписи и крупных про- дюсерских фильмов был усвоен дальнейшими поколениями. Любая субкультура, этническая либо политическая страта теперь может иметь свой голос. Успех такого исполнителя, как Ману Чао, озвучившего устремления антиглобалистов, расцвет (около)фольклорных ансамблей, политизированного рэпа, скинхедского ой-кора — наглядные тому подтверждения. Теперь важен не столько накал конфликта, сколько своеобразие и талант, умение отстаивать свою позицию; но, в любом случае, Р. больше нет.

Первые советские Р.-группы организовывались детьми высокопоставленных правительственных и партийных чиновников (яркий пример — «Машина времени» Андрея Макаревича), студентами столичных вузов — одним словом, теми, кто, так или иначе, имел доступ к западной аудиопродукции. Естественно, что большинство первых Р.-ансамблей были англоязычными. Оригинальные отечественные команды стали выходить из подполья в конце 1970-х, преимущественно в Ленинграде (Петербурге), чуть позже — в Свердловске (Екатеринбурге) и Москве. А золотой эпохой русскоязычной Р.-музыки стали 1980-1986 годы, от первого более-менее официального Р.-фестиваля в Тбилиси до активного начала горбачевской перестройки. Принято считать, что как раз при Горбачеве Р. воистину расцвел, прекратившись лишь с распадом СССР в 1991 году, но это не так. Именно в первой половине 1980-х (на пике гонений) сочинили свои лучшие песни и записали свои лучшие альбомы «Аквариум», «Зоопарк», «Кино», «Странные игры» и «Алиса» в Ленинграде, «Урфин Джюс» и «Чайф» в Свердловске, «Звуки Му», «Центр», «ДК»и «Браво» в Москве, «ДДТ» в Уфе, «Гражданская оборона» в Омске, закончили краткую талантливую жизнь Георгий Ордановский («Россияне») и Александр Башлачев (оба — Ленинград). Тогда же, по всему СССР, набрало обороты и уникальное явление Р.-самиздата. Когда официальный полузапрет (в том же Ленинграде Р.-клуб существовал уже с 1981 года, а Р.-фестивали проводились с 1983 года) разрешился свободой, оказалось, что в творческом плане ничего нового Р.-лидеры сказать уже не могут, но способны эффективно заниматься самотиражированием. Недостаток художественных идей стал компенсироваться тотальной политизацией, тексты превратились в рифмованную публицистику. Следование злобе дня при вторичности музыкальной стороны (в подавляющем большинстве скопированной с западных образцов) чрезвычайно вредило движению, зато Р. стал невероятно моден. Советские рокеры выполняли роль трибунов, глашатаев свободы. Для «Алисы», «ДДТ», «Телевизора» не считая легиона проектов помельче, борьба с режимом стала профессией. Да и остальные преизрядно заигрались в эту игру.

Далее события развивались по уже описанной канве. С падением режима исчез главный раздражитель, источник энергии отключился автоматически, музыкальная беспомощность стала явственной. Начались самоубийства, смерти от наркотиков, алкоголя, расшатанного здоровья, большинство групп распались, а оставшиеся превратились в некую разновидность торговых марок. Дальнейшая история почти полностью совпадает с западной: тотальное разочарование и забытье — расцвет техно — превращение в отрасль шоу-бизнеса. То, что сейчас под названием Р. продает российская индустрия развлечений — насквозь вторичная попса. Некоторую аутентичность сохранили единицы — такие, как Петр Мамонов («Звуки Му») или Василий Шумов («Центр»), но здесь, скорее, случай сильной харизматичности, индивидуальной артистической одаренности.

Ныне поп-музыкальные ансамбли разной степени жесткости и скандальности озвучивают политические пристрастия локальных аудиторий — по большей части, увы, ультраправые или откровенно нацистские. Существует и ситуация стилевого смешения, порождающая подчас крайне любопытные явления, в которые Р. входит на правах одного из компонентов наряду с авангардом или этникой. Есть и вовсе уникальный, возможный только в русскоязычной среде срамной рок. Как таковая Р.-музыка давно прекратила свое существование — но массовый запрос на мобильную, противостоящую паточному обману попсы музыкальную субкультуру по-прежнему имеется (популярность хип-хопа, усилившееся внимание к блюзу и джазу тому подтверждение). Как подобная альтернатива будет называться в наступившем столетии — не суть важно. У каждого нового поколения всегда есть свое неотчуждаемое, как пел Майк Шумейко («Зоопарк»), «право на рок».