Пробегая мимо ещё одной машины, ей так и хотелось залезть внутрь и отдохнуть, но разум категорически протестовал. Можно попытаться бросить псу сухарей или перелезть через сетчатый забор по краю дороги, пока пёс будет их нюхать и, возможно, есть. Только как перелезть: уж слишком мелкая ячея, ногу в неё не просунуть, рукой не ухватиться? И дыр, в которые можно было бы пролезть, тоже не видно

А что у нас с другой стороны дороги? Такой же забор, а между ним и проезжей частью ядовитые олеандры, уцелевшие после огня. Видимо, пламя не достало их через асфальт – они стояли в розовых цветах, а ветви клонились к земле. Сладковатый запах смешивался с запахом гари. Если перепрыгнуть эту изгородь, то, возможно, собака побоится соваться в ядовитые кусты.

Но забор слишком высок.

Но ты же кенгуру.

В школе учительница физкультуры Пини называла её кенгуру, потому что она прыгала выше, чем все мальчики. Анне это прозвище не нравилось – у кенгуру большие уши. Лучше бы её назвали леопардом, который тоже высоко прыгает и намного грациознее.

Она сняла рюкзак и перебросила его через кусты. Разбежавшись, она оттолкнулась одной ногой от бетонного бордюра, и перепрыгнула их.

Подняв рюкзак, она сосчитала до десяти, переводя дыхание. Потом Анна радостно махнула кулаком и улыбнулась, что с ней бывало нечасто. У неё была красивая улыбка, полная белых зубов, которые она редко показывала.

Пространство между кустами и забором казалось узкой полоской, идущей параллельно шоссе. Хромая, Анна пошла дальше в поисках какой-нибудь дыры, через которую можно пролезть и закрыть за собой – тогда она спасена. Перелезать с больной лодыжкой через забор – об этом можно было сразу забыть. Она положила рюкзак и обернулась.

Пёс выскочил из олеандров и побежал прямо на неё. Он был не чёрный, а белый, с шерстью, покрытой пеплом, и рваным ухом. Она в жизни не видела такой большой собаки.

Если так и дальше стоять, он меня съест.

Девочка вцепилась в сетку забора, но руки парализовало от страха, и она сползла на землю.

Зверь пробежал последние несколько метров шоссе и одним прыжком перемахнул через водосточную трубу. Тёмный силуэт заслонил сумеречный свет, набросившись на девочку всеми сорока ужасно зловонными килограммами.

Анна приподняла руку и ударила локтем между рёбер собаки – та вздрогнула и плюхнулась рядом с ней. Анна встала на ноги.

Зверь лежал на траве. Почти человеческое изумление читалось в его угольно-чёрных зрачках.

Девочка подхватила с земли рюкзак и с криком врезала псу ногой: раз, два, три – по голове, по шее, снова по голове. Собака ошеломлённо вскрикнула и попыталась встать. Стараясь ударить посильнее, Анна развернулась, как метатель молота перед броском, описала идеальный круг, но ремень порвался, и она, потеряв равновесие, опёрлась о больную ногу. Ноющая лодыжка не выдержала её веса. Девочка упала.

Двое, оказавшись на земле рядом, уставились друг на друга, затем собака, рыча, дернулась и набросилась на неё с широко раскрытыми челюстями.

Анна здоровой ногой засадила собаке в грудину, отбросив спиной к ограждению.

Зверь приземлился на бок, тяжело дыша и высунув длинный волнистый язык. Глаза сузились до тёмных щелей.

Пока собака пыталась встать, Анна искала, чем её прикончить: камень, палка, – но вокруг ничего не было, только сгоревший мусор, полиэтиленовые пакеты, смятые консервные банки.

* * *

– Чего тебе от меня надо? Оставь меня в покое! – крикнула она. – Что я тебе сделала?

Зверь смотрел на неё ненавидящими глазами, скалясь желтоватыми клыками. Слюна пузырилась между коренных зубов. От низкого, угрожающего рычания у Анны дрожало в груди.

Девочка отошла, шатаясь из стороны в сторону. Она смутно осознавала, где оказалось: олеандры, тёмное небо, почерневший скелет коттеджа без крыши исчезали и появлялись с каждым шагом. Она остановилась и оглянулась.

Собака шла за ней.

Анна увидела синий универсал со смятым передом и похромала к нему. Водительская дверь была распахнута настежь, а стекло двери багажника выбито. Из последних сил она проскользнула внутрь и дёрнула дверь, но ту заклинило. Она попробовала дёрнуть обеими руками. Дверца скрипнула на ржавых петлях и закрылась, но отскочила от ржавого замка. Анна попробовала снова, но опять без толку. Наконец она закрыла дверь, привязав дверную ручку ремнём безопасности к рулю. Анна упёрлась головой в руль и с закрытыми глазами продолжала вдыхать и выдыхать воздух, насыщенный птичьим помётом. От пепла и пыли на стеклах в салоне было темно.

На пассажирском сиденье сидел скелет, покрытый белым птичьим помётом. Остатки пиджака от Moncler слились с обивкой кресла, и из дыр в ткани торчали птичий пух и жёлтые рёбра. Череп свисал на грудь, удерживаемый лишь засохшими сухожилиями. На ногах остались замшевые сапоги на высоком каблуке.

Анна перебралась на заднее сиденье, перелезла через него, растянулась в багажнике и подползла к разбитой задней двери. У неё едва хватило смелости выглянуть наружу – собака, казалось, ушла.

Она присела рядом с двумя пустыми чемоданами, скрестила руки на груди, засунув ладони в потные подмышки. После усиленного выброса адреналина её клонило в сон. Ей хватило бы пяти минут сна. Она схватила чемоданы и попыталась заткнуть ими окно. Один был слишком мал, второй она умудрилась затолкать ногами.

Она облизала губы. Взгляд остановился на грязной тетрадной странице. Сверху было написано печатными буквами:

ПОМОГИТЕ РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО!

Меня зовут Джованна Импрота, я умираю. В Палермо у меня двое детей: Этторе и Франческа, – они живут на верхнем этаже улицы Ре Федерико 36. Им всего четыре и пять лет. Они умрут с голоду, если их не спасти. В ящике комода в прихожей лежат 500 евро.

Наверное, это писала та, что сидит спереди.

Анна отбросила листок, прижалась затылком к окну и закрыла глаза.

* * *

Она внезапно проснулась посреди тьмы и тишины и не сразу вспомнила, где она. На мгновение у неё мелькнула мысль выйти наружу, но она передумала. Луны не было. Она будет слепой и беззащитной.

У неё было правило: всегда находи убежище до того, как опустится солнце. Пару раз темнота заставала её врасплох, и приходилось прятаться в первом попавшемся дому.

Лучше переждать темноту в багажнике или перебраться на заднее сиденье. Она расстегнула шорты, но пока снимала их, от внезапного шума, похожего на треск ветки, у неё перехватило дыхание. Шум принюхивающихся собак.

Он зажала рот и упала голым задом на коврик, стараясь не дышать, не дрожать, даже не шевелить языком.

Собаки царапали когтями по кузову, отчего машина вздрагивала.

Мочевой пузырь расслабился, и влажное тепло скользнуло между бёдер, смочив коврик под задницей. В мгновение чистого наслаждения она раскрыла губы.

И стала молиться – отчаянная просьба о помощи, ни к кому конкретно не обращённая.

Собаки дрались между собой. Они бродили вокруг машины, стуча когтями по асфальту.

Она представила себе, что их тысячи. Машину окружил собачий ковёр, который простирался до моря и гор и окутал планету мехом.

Он зажала руками уши.

Думай о мороженом.

Сладкие и холодные, как градины, на любой вкус. Можно выбрать из разноцветных лотков тот, который тебе больше нравится, и тебе положат его в вафельный рожок. Она вспомнила, как однажды была в кафе-мороженом "Русалки" на частном пляже и прильнула к витрине холодильника:

– Хочу шоколадное и лимонное.

Мама скривилась:

– Фу, гадость…

– Почему?

– Эти вкусы не сочетаются.

– Всё равно хочу.

– Тогда сама и ешь.

И вот, с рожком в руке, она пошла на пляж и села у кромки воды. Чайки шли одна за другой на палочках, которые у них были вместо лап.

До пожара сладости ещё можно было найти: "Марсы", батончики мюсли, "Баунти" и шоколадки. Они были засохшими, заплесневевшими или погрызенные мышами, но иногда, если повезет, ещё можно было найти неиспорченные. А вот мороженое – нет. Всё холодное пропало вместе со Взрослыми.