Ива зло шевелила губами, наверное ругалась про себя.
— А теперь расскажите подробно о себе. Только правду, а не легенду, придуманную моими коллегами.
— Не скажу ни слова, — отрезала Менжерес. — И чого вин присикався? — перешла Менжерес на галицкое обращение в третьем лице. — Мий вуйко в Явори не мешкае. А якби й так, то зустрилась би не по якимсь там паролям[82]…
— Дурочка, или прикидываешься? — рассердился Кругляк. — Сама нас искала.
— Если вы сейчас же не уйдете, я буду кричать, — предупредила девушка. Она кинулась к окну и распахнула занавески.
Кругляк торопливо отошел в глубину комнаты. Его спутник, Северин, резко оттолкнул девушку, прыгнул к окну, рывком задвинул шторы.
Где-то там, за темными квадратами стекол, спал город. Было уже поздно, после полуночи. Эти двое пришли два часа назад.
Ива видела, как они вошли в дом. Стояла у дальней калитки с парнем, знакомым по институту, и заметила, как двое мужчин подошли к дому. «Ко мне», — догадалась интуитивно.
Менжерес знала, что ее не увидят — укрыла густая тень от дома.
— Мне пора.
— Еще минуточку, — попросил умоляюще парень. — Вечер такой хороший.
«Дает время „посетителям“ осмотреться», — поняла Ива.
Он давно напрашивался в провожатые к Иве по вечерам, а она отшучивалась: дорогу, мол, и сама знаю. А сегодня разрешила. Интересно, увидел ли парень «гостей»? Похоже, что да, время зачем-то оттягивает, топчется на месте, как стреноженный конь.
— А знаешь, — сказал Владислав, так звали парня, — я на тебя сразу внимание обратил — какая-то ты необычная, не как все…
«Как собачонка ластится», — неприязненно подумала Ива. Даже в темноте чувствовалось, что улыбается она очень насмешливо.
— А теперь скажи, что любишь. И скромная первокурсница не устоит перед решительной атакой умудренного студенческим опытом дипломанта…
— Зачем же так?
— А ты? Все вы хлопцы одним миром мазаны, — вдруг вздохнула сокрушенно девушка. Она поплотнее запахнула шубку, решительно протянула руку: — Договорим как-нибудь в другой раз. До побачення.
И пошла к дому.
Дом был большой и старый. Много лет назад его построил дед Ивы, известный в те времена адвокат. На красного кирпича коробку посадили островерхую крышу с многочисленными шпилями и башенками. К коробке с двух сторон прилепились флигели. Все вместе — острые скаты крыши, шпили, башенки, флигели — придавали дому сходство с маленьким дворцом.
От парадного подъезда шла аллея из голубых елей. Большая территория вокруг была обнесена металлической решеткой. Затейливый узор украшал кованые железные ворота. Два каменных льва с мордами бульдогов и гривами сказочных скакунов стерегли вход.
Дед умер еще в двадцатые годы. Дом перешел по наследству к отцу Ивы. Во время оккупации в нем размещалось какое-то немецкое учреждение. После возвращения Иве пришлось потратить немало сил, чтобы доказать, что этот особняк — ее собственность. К счастью, сохранилось завещание отца, оно и помогло решить этот вопрос в горсовете. Но девушка понимала: претендовать ей, одинокой, на большой особняк бессмысленно, тем более что он уже был разлинеен на коммунальные квартиры, в них жили какие-то люди и уезжать не собирались. И когда в конце концов в горсовете ей предложили одну из таких квартир — две комнаты и кухню, — она после долгих колебаний согласилась. Только дерзко потребовала, чтобы вернули имущество, разграбленное злыми людьми.
— Все претензии — к фашистам, — хмуро и холодно ответил ей инспектор жилотдела. — Они там хозяйничали. Но если что найдете в других квартирах, докажете, что ваше, — забирайте…
Инспектора раздражала эта визитерша — такая молодая, а цепкая, своего не упустит. «Надо бы поинтересоваться, что за птица ее отец, — подумал инспектор. — Почему это он так внезапно исчез из города накануне войны?» Но в уголке заявления Менжерес стояла четкая резолюция руководства жилотдела: «Решить положительно», и служащий махнул рукой. Тем более что как раз появилась еще одна посетительница — крикливая и шумная.
А Ива прошла по всем квартирам, отыскала часть мебели — дорогой старинной работы, кое-что из домашней утвари. Велела дворнику все это снести в свои комнаты. Когда новые владельцы пробовали возражать, спокойно и холодно говорила: «Это мое. Скажите спасибо, что не требую плату за пользование». — «Да зачем вам столько мебели? — удивлялись соседи. — Не квартира, а склад…»
Но Ива знала, что делала: большую часть собранного имущества она продала, оставила себе только самое необходимое и ценное. Эту торговую операцию помог ей осуществить Стефан, заработавший неплохие комиссионные. На вырученные деньги — сумму немалую — она могла безбедно жить какое-то время. Жильцы особняка оборотистость оценили, но невзлюбили крепко и за глаза называли не иначе как мегерой. Слово было для большинства непонятное и оттого еще более обидное: «Вон наша мегера пошла»…
Иве было скучно в этом доме, и она обрадовалась, когда Оксана переселилась в особняк. Предупредила деловито: «Плату брать с тебя не буду, а всякие там квартирные налоги — пополам…» Она так и сказала: налоги.
Ива шла по аллее к парадному входу. Окна светились. Оксана была дома.
А получасом раньше по этой же аллее прошли двое мужчин. Они долю присматривались, будто принюхивались к особняку, постояли у каменных львов. В пасти одного из чудовищ торчала еловая веточка.
— Все в порядке, — сказал высокий. — Можно идти.
Это был Северин. Второй — Кругляк — приземистый, полноватый, лет тридцати, молча зашагал по аллее. Солидное, но недорогое полупальто, перешитое из офицерской шинели, полевая сумка в руках придавали ему сходство с районным служащим средней руки, приехавшим в большой город по делам. Тогда так одевались многие, подгоняя военную одежду к мирному времени. Привезенные с фронтов полевые сумки на несколько лет вытеснили портфели.
— По лестнице на второй этаж, первая дверь налево, — напомнил Северин.
— Знаю…
Северин еще раньше познакомил Кругляка с детальной схемой дома. Они вошли в парадное, поднялись по скрипучим деревянным ступеням. Остановились у двери, прислушались. Оксана им открыла сразу же, как только Северин трижды, с интервалами, постучал. Ни о чем не спрашивая, она посторонилась, впуская гостей.
— Ива скоро придет, — сказала предупредительно.
— Подождем, — Кругляк и Северин прошли во вторую комнату, чуть поменьше первой.
— Это Ивина, — объяснила Оксана, — сегодня задержалась. Видно. Владислав все-таки набился в провожатые. А так — каждый вечер дома, над книжками.
— Как она тебе? — спросил Кругляк.
— Гарна дивчина, пане Кругляк, — Оксана отвечала торопливо, чуть заискивающе.
— Гарна — это эмоции. А конкретно?
— Не эмоции. Вы же знаете, я на весь мир смотрю вашими глазами. Гарна — значит не болтливая, в чужие дела не лезет и про свои не рассказывает. Держится уверенно и себе цену знает. Красотой тоже доля не обидела. Хочу вас предупредить — Ива человек со странностями.
— Что это значит?
— А то, что характер у нее очень неуравновешенный. Вспыхивает, как свечка. И тогда способна на все.
— Посмотрим, — протянул неопределенно Кругляк.
Он бесцеремонно оглядывал комнату. Цепкий взгляд привычно фиксировал детали. Широкая кровать, шкаф, пианино, туалетный столик, стеллаж для книг — все добротное, из карельской березы, украшенной изящными золочеными вензелями: сплелись в причудливом рисунке инициалы отца Ивы — «К», «Л», «М». У письменного стола мягкое кожаное кресло, в таких сиживали в давние времена солидные дельцы в собственных конторах. На полу и над кроватью — ковры. Северин открыл шкаф, он был битком набит одеждой. На стенах висело несколько гравюр — не серийно-художественного производства, а таких, которые лет тридцать назад еще можно было приобрести в антикварных магазинах. Правда, и обивка мебели, и ковры, и позолота уже потеряли былой нарядный блеск, поизносились и обтерлись, но все в этой комнате свидетельствовало, что хозяйка не привыкла к бедности, умеет со вкусом устраиваться в жизни. Кругляку почему-то припомнилось собственное детство — в квартире его отца, солидного торговца галантерейными товарами, все было так же добротно. Ничего, он еще вернет себе то, что потерял отец.
