— Почему?
— Ему нечем было возвращать, они это знали. А в лотерейный выигрыш верил только он один.
— Но сам-то он мог надеяться, что ему дадут в долг?
— Это на него похоже…
* * *
До центра мы добрались на попутной. Водитель не возражал подбросить нас до самого дома, но я попросил остановить на привокзальной площади: вспомнил, что мне не во что переодеться. Костюм и приличная пара обуви лежали в камере хранения.
Там, как назло, толпилась очередь, и мы потеряли минут пятнадцать. Потом еще десять, пока ловили машину. К дому подъехали под сигналы точного времени.
— Ничего, попадем на второе отделение, — сказал я, расплачиваясь с водителем.
20.00. Вернулись на Приморскую.
Улица к этому времени обезлюдела. Те, кому повезло с билетами, сидели сейчас в концертном зале, остальные смотрели фестиваль по телевидению. Из окон гостиницы доносились фанфары, возвещавшие о начале песенного марафона.
Пока мы приводили себя в порядок, телевизор прогрелся, и на экране возникла сцена с двумя ведущими. Шло представление гостей и участников фестиваля.
Нина надела длинное вечернее платье, сделала прическу.
Я тоже переоделся — облачился в костюм, повязал галстук, навел глянец на туфли, хотя мама всю жизнь учила меня делать это в обратном порядке.
В восемь сорок мы вышли из дома.
Нина сунула было ключ под коврик, но передумала и положила в сумочку. Оставлять его было не для кого.
Концертный зал «Юбилейный» находился слишком близко, чтобы пользоваться городским транспортом, но мы уже опоздали и решили срезать путь. Спустились до середины лестницы, что брала начало у «Лотоса», и свернули в боковую аллею, ведущую вдоль набережной. Однако там оказалось перекопано — прокладывали кабель, — и пришлось возвращаться.
«Плохая примета», — подумал я, поднимаясь обратно к гостинице.
Здесь было все так же пустынно. Швейцар покинул свой пост и украдкой потягивал пепси на террасе кафе. В глубине вестибюля светились телевизионные экраны.
Когда мы проходили мимо телефонной будки, у меня зачесались руки — страшно хотелось позвонить своим, посоветоваться, поделиться последними новостями, но это было запрещено. До конца моей изоляции оставалось три с половиной часа.
Вскоре мы вышли на широкую площадь, посреди которой, топорщась зубчатой кровлей, высилась бетонная громада «Юбилейного» — самого большого в городе концертного зала.
У входа шумела кучка опоздавших. Они осаждали билетершу, которая предусмотрительно спряталась за толстой, запертой на висячий замок решеткой.
— Не просите, товарищи, зал переполнен, — механически повторяла она, как видно, не в первый раз. — Со всеми вопросами обращайтесь в дирекцию. Есть указание опоздавших не пускать. Видите замок?
Против замка возразить было нечего.
— А после антракта пустите? — спросил кто-то.
— И после антракта не пущу.
— Это безобразие! У нас билеты!
— Не просите, товарищи, зал переполнен. Со всеми вопросами… — И все повторялось сначала.
Примета начинала сбываться — шансов попасть в зал, кажется, не было.
Мы с Ниной поднялись на смотровую площадку, бетонным козырьком нависавшую над крутым берегом.
— Ну вот, я испортил тебе вечер, — сказал я.
Она улыбнулась и легко коснулась моего плеча.
— Посмотри, как красиво.
Внизу, под нами, в мягком лунном сиянии искрилось море. Справа, на фоне фиолетового неба, темными силуэтами вырисовывались строгие шпили морского вокзала. Слева цепочками огней горел порт.
Вскоре за ажурными решетками «Юбилейного» появилась нарядная публика. Закончилось первое отделение.
— Не знаешь, где здесь служебный вход? — спросил я.
— По-моему, за кассами, с тыльной стороны, — сказала Нина. — А что?
Я снял с руки свой верный хронометр и опустил его во внутренний карман пиджака.
— Пойдем попробуем прорваться.
Мы пересекли площадь и обошли здание сбоку.
У служебного входа стояло десятка два машин. Несколько таксистов, собравшись в кружок, травили анекдоты — оттуда то и дело раздавались взрывы дружного смеха. У самой двери, поглядывая в их сторону, прохаживался парень с красной нарукавной повязкой.
— Послушай, друг, — обратился я к нему, — не скажешь, это здесь музыканты, что в фестивале участвуют?
— Ну здесь.
— Ты не вызовешь нам Вадима — флейтиста из оркестра?
— Какого еще флейтиста?
— Юрковского, — подсказала Нина.
— Понимаешь, какая история, — снова вступил я. — Мы с ним на пляже сегодня познакомились, в шахматы играли, а когда он ушел, часы остались, вот эти. — Я вытащил из кармана «Полет». — Ну мы и хотим отдать. Часы вроде ценные. Может, подарок или память от любимой женщины.
Дружинник с видом знатока взглянул на хронометр и согласился:
— Часы недешевые, у меня такие были. Только позвать я его не могу, нельзя мне отсюда отлучаться. — И посоветовал: — А вы подождите, после окончания все артисты через эту дверь выходить будут.
— Да не можем мы ждать, в том-то и загвоздка. Поезд у нас через час. — Я показал ему контрамарку. — Видишь, он нам и пригласительный дал, да мы не пошли. Уезжаем, какой уж тут фестиваль. Отсюда прямо на вокзал.
Он взял контрамарку, осмотрел ее с обеих сторон и нашел, что она в полном порядке.
— Да, дела…
— Ну не оставаться же нам из-за этих часов: сам рассуди.
— Ладно, — сдался он, — раз такой случай. Валяйте к своему флейтисту. Тут его один уже спрашивал, сказал, что брат, так я его тоже пропустил. — Он поправил повязку. — Только уговор: по-быстрому, одна нога здесь, другая там. Пойдете по коридору и первый поворот налево — там оркестранты.
— Спасибо.
Мы прошмыгнули мимо. Я не стал уточнять, кого он пропустил перед нами, гораздо больше меня интересовало другое.
— Как, ты сказала, фамилия Вадима? — спросил я, шагая вместе с Ниной в указанном направлении.
— Юрковский. Ты разве не знал?
— Нет.
Мы свернули налево и чуть не столкнулись с тучным мужчиной, сильно напудренным, во фраке и крахмальной манишке. Кроме него, в коридоре стояли еще несколько курильщиков, но никто из них не обратил на нас внимания.
Мы прошли дальше вдоль ряда одинаковых, отделанных коричневым пластиком дверей.
Я пожалел, что не спросил, за какой из них можно найти Вадима, и уже остановился, собираясь постучать в первую попавшуюся, как вдруг дверь, мимо которой мы только что прошли, распахнулась, и, оглянувшись, я увидел Тофика.
Схватив Нину в охапку, я отпрянул к стене. И вовремя. Из комнаты вслед за Шахмамедовым, опираясь на костыли, вышел Вадим.
— Подожди, — крикнул он. — Я согласен.
Видимо, Тофик остановился — я не видел его из-за прикрывавшей нас двери.
— Ты сегодня работаешь?
— Нет, нет! Ты меня не уговаривай. Три дня уговаривал, хватит! Я тебе так скажу: если не хочешь, это сделаю я! Понимаешь?! Сам сделаю!
«Чего-чего, а горячности в нем не поубавилось», — мельком подумал я.
— Хорошо. Подожди меня у служебного входа. После концерта…
— Никакого концерта! Никакого после! Сейчас! Сию минуту! Мне надоело цацкаться с этой гадиной! Сегодня он от меня ушел, а завтра из города улизнет. Ты этого хочешь, да?! Этого?! Или сейчас, или…
— Ладно, — перебил его Вадим. — Я попробую отпроситься, придумаю что-нибудь. Только сначала заедем ко мне, надо переодеться. Ты на машине?
— Нет, не на машине.
— Ничего. Поедем на моей. На, держи ключи. Жди, я скоро выйду.
Я взял Нину под локоть и, шепнув «не оборачивайся», повел ее в конец коридора. Так было меньше риска, что нас обнаружат. Если бы после того, как закроется дверь, Тофику взбрело в голову оглянуться, он увидел бы нас в спину.
Мы благополучно дотянули до конца коридора и свернули за угол.
Только тут я перевел дух. Потом взглянул на Нину. Лицо у нее побледнело и было испуганным. Но времени для объяснений не оставалось.
— Ни о чем не спрашивай, — сказал я. — Потом все поймешь.