— Красильников, очнитесь…
Игорь вздрогнул.
— Вы что, не слышите? Почему не отвечаете? — громко спросил следователь.
— Простите, я задумался и не расслышал вопроса.
— От какого места вы тащили Волонтира к дивану?
— От какого… от какого места, — медленно приходя в себя, повторил он за следователем и встал со стула. — Потерпевший стоял в проходе между комнатой и кухней. Я заметил, что ему стало плохо…
— Как вы это определили?
«Как, как! — раздраженно подумал он. — От такого количества спиртного другой свалился бы с ног еще до двенадцати! Фактически он выпил не меньше чем полторы бутылки, да еще и на работе приложился, не иначе…»
— Он зашатался, оперся спиной о косяк двери и начал сползать на пол.
— Что сделали вы?
— Подхватил его и повел к дивану.
— Положили, а дальше? Георгий Васильевич говорил вам что-нибудь?
«Говорил! Конечно, говорил, а то как же! Может, вам стенограмму представить, гражданин следователь?»
— Бормотал что-то, но я слов не расслышал.
— Уложив его на диван, вы пошли ставить чайник?
Игорь со скрытой ненавистью посмотрел на Скаргина: «Сколько будет продолжаться эта экзекуция? Неужели он надеется, что я выложу все как есть: нет, мол, пришлось подождать, пока эта скотина не отключится окончательно, и только потом…»
— Вы сразу пошли ставить чайник?
— Да, я пошел к плите.
— В чайнике была вода?
«Господи, ну откуда мне знать, была она там или нет?! Что ответить? Вдруг не угадаю?»
— Кажется, была. — И тут же, поймав взгляд следователя, поправился, чувствуя, как до предела напряглись нервы. — Точно была.
Следователь, видимо, понял, в чем дело, но виду не подал и жестом пригласил его выйти в коридор.
— Постарайтесь вспомнить: в доме не было слышно никакого шума? Музыки, например…
— Нет, было тихо.
— А репродуктор?
«Ну, на этом ты меня не поймаешь», — подумал он, не понимая, куда клонит Скаргин.
— Программа давно закончилась. Шел второй час ночи.
Следователь подождал, пока его ответ занесут в протокол, и кивнул на плиту:
— Включайте.
— Но ведь газ… — растерялся Игорь.
— Включайте смело. Газ перекрыт.
Фотограф навел на него свой объектив. Черная, с никелированной полоской, ручка легко повернулась на девяносто градусов. Послышалось шипение.
— Он не отключен! — воскликнул Игорь, и тут же мелькнула мысль: «Подловил, гад! Опять подловил!»
Взгляды всех присутствующих были направлены на него. Он ощущал это кожей, каждым нервом и оттого испытал неодолимое желание бежать, исчезнуть, оказаться где угодно, только не здесь, в ставшей безмерно огромной кухне, рядом с газовой плитой, из которой с мышиным свистом непрерывно вытекал газ.
— Слышите? — нарушил молчание Скаргин.
— Да.
— А тогда не слышали?
— Нет, не слышал! — поспешно выкрикнул он и взорвался: — Считайте, что у меня заложило уши, что я оглох, считайте, что хотите, только оставьте в покое!
— Слух у вас, прямо скажем, неважный, — холодно заметил Скаргин. — Ну а со зрением как? Взгляните прямо перед собой — на кухонной полке перед вашими глазами лежат спички. Тридцать шесть коробок…
Одновременно с фотовспышкой щелкнул затвор аппарата.
Скаргин, не дождавшись ответа, спросил:
— Покажите, где нашли коробок с одной спичкой?
— На столе. Я же говорил. — Взгляд Игоря был прикован к конфорке.
— Вы много чего говорили. — В тоне следователя впервые прозвучала неприязнь, но он справился с собой и по-прежнему сухо и подчеркнуто официально предложил: — Пройдите к столу, как если бы шли за коробком, и вернитесь сюда.
Игорь выполнил просьбу. Когда он снова подошел к плите, в нос ударил тухлый, вызывающий тошноту запах. С ужасом прислушиваясь к шипению газа, теряя над собой контроль, Игорь инстинктивно сделал шаг назад.
— Чувствуете запах? — следователь в упор смотрел на него.
— Нет, — едва выговорил он.
— Откройте вторую конфорку. Как тогда.
— Нет!
— Открывайте! — потребовал Скаргин.
— Нет! Не могу! — сорвался он на крик и в панике рванулся к двери.
Кто-то удержал его за руку, преодолевая сопротивление, вернул в комнату.
Он с облегчением отметил, что газ перекрыли, и лишь после этого спрятал лицо в ладони. Провал! Полный провал! Они привели его сюда, в волонтировский флигель, где еще бродит призрак хозяина, где еще звучит его голос, привели, чтобы он своим поведением выдал себя, и добились своего, добились, добились!..
Боясь отнять руки от лица, он раздвинул пальцы и сквозь узкий просвет увидел, что никто не обращает на него никакого внимания — каждый занят своим делом: лейтенант заполняет протокол, фотограф перезаряжает кассету, следователь диктует, прохаживаясь из угла в угол. Но это не успокоило. Он понимал: если и оставались возможности бороться за себя, то лишь формальные, потому что после сегодняшнего эксперимента морально он был уже уничтожен. Волонтир мстил ему, выполняя давнюю свою угрозу расквитаться за предательство. И, словно в подтверждение этой странной мысли, он вновь «увидел» сидящего почти рядом приятеля…
— Деньги я дам, парень. — Жора хлопнул заранее извлеченным из шифоньера бумажником. — Я ведь не так, как ты, в сберкассу не хожу. Держу свои наличными. Так спокойней. Сколько, ты сказал, надо? Четыреста?
Он послюнявил пальцы и отсчитал деньги.
— На, держи. Потом рассчитаемся. — Он снова полез в бумажник. — И вот тебе еще двести на путевку.
Игорь потянулся за деньгами, но Жора отвел руку.
— Погоди. Даю с условием, что отправишь эту каргу в санаторий не позже января, лады?
Разговор происходил в последних числах ноября, спустя месяц после того, как Игорь был посвящен в тайну.
Три года выжидал Волонтир: то боялся милиции, то сомневался. На четвертый начал строить планы, изобретал способы проникновения в чужую квартиру, но лучшее, что мог придумать, — обменяться со Щетинниковой. Обмен не состоялся. Нина Ивановна уперлась. И Волонтир растерялся. Прикидывал и так и этак, в конце концов сообразил: одному не справиться. Стал думать, кого взять в напарники, остановил свой выбор на Игоре. Тот устраивал его по всем статьям: в семье неблагополучен, собирается развестись с женой и уехать из города, не прочь выпить, в меру труслив, но за приличные деньги пойдет на риск, а главное — единственный сосед Нины Ивановны. Без него никак не обойтись. Делиться, конечно, не хотелось, но другого выхода не было, и он не торопясь стал готовить компаньона: осторожно прощупал, рассказал о Дмитрии, о его службе в зондеркоманде, потом о спекуляциях с имуществом, описал золото, драгоценные камни…
Как и ожидал, Игорь загорелся:
— Вот это размах, я понимаю!
— Ты, парень, еще не представляешь того размаха. Он, Дмитрий-то, в немцев не шибко верил, знал: будут деньги, будет и сила, и власть — все будет, потому и рассчитывал только на себя. Представь: сотни обручальных колец, перстни, монеты царской чеканки, часы с браслетами! Возьмешь такой — рука отвиснет.
— А ты не преувеличиваешь? — засомневался Игорь.
— Дурак. Знаешь, сколько народу в сорок втором ко рву поставили?..
— Так он с расстрелянных снимал?!
— И снова ты дурак, парень. Ну какая тебе разница, с кого снимал? Ты, что ли, этим занимался? Да и не знаю я точно. Может, и не снимал вовсе, может, ему немцы приносили. Среди них тоже спекулянтов хватало.
— В принципе верно, но…
— Что «но», что «но»? Отказался бы ты, к примеру, от килограмма золота? А?
Игорь ухмыльнулся:
— Чего зря языком молоть: отказался — не отказался. Был бы этот килограммчик в натуре, а уж я бы нашел ему применение, будь спокоен.
— Ну а если есть? — спросил Волонтир, невольно понизив голос, так как впервые открыто произносил то, что не давало покоя все три года. — Если есть такой килограммчик, что скажешь?
И подробно, пугаясь и одновременно удивляясь своей откровенности, рассказал, как часто в послевоенные годы вспоминал вещички, попадавшие в их дом от немецких офицеров, как удивился, узнав, что Дмитрий жив и привлечен к уголовной ответственности.
