— Не беспокойся, не выдам, — прибавил я. — Нечего тебе играть со мной в прятки, Вилли. Не говори — очень мне нужно. Я схожу к доктору Скобе и узнаю у него всё. Для шкипера Ларсена нет секретов здесь, Вилли, имей в виду, телячья ты голова.

— Ладно, дядя Рагнар, вам, пожалуй, можно, — решился он наконец, приблизился ко мне и задышал мне в щеку. — Бомбы привезли.

Тут я сам отскочил от него. Целый пароходище! Что мы тут будем делать с ними? Не дай боже они взорвутся, тогда и бревна не останется от нашего городишки.

Но Вилли сказал, что здесь они не будут лежать, — их отвезут на аэродром в Роммендаль.

Тоже не легче. Роммендаль рядом.

— Ты сам-то видел их? — спросил я.

— Нет. Но это точно. Нам объявили, когда наряжали сюда.

— Послушай-ка, Вилли…

Я хотел узнать, не объявили ли им еще чего-нибудь. Я хотел прямо спросить — что там слышно, у военных? Но тут же я подумал: вот и опростоволосится шкипер Ларсен, если заведет речь о политике. Сразу и обнаружится, что он не читает газет. Платит крону в месяц почтальону Пелле за пересказ новостей, а тот разбирает только крупную печать. Желторотый Вилли и тот будет смеяться надо мной. Поэтому я спросил парня:

— Послушай, а как кормят вас?

— Больше всё клецками, дядя Рагнар. И к завтраку, и на обед.

— И то неплохо по нынешним временам, — сказал я. — Прибавку, верно, дают.

— Редко.

А впрочем, почему бы не поинтересоваться? Ведь военным сообщают и такое, чего нет в газетах. Вилли помялся, посмотрел по сторонам и ткнул нос в мое ухо:

— В Роммендаль прилетят американские самолеты. Осенью. На маневры.

Что ж, маневры — это еще не война. Значит, ничего особенного не стряслось. Но, конечно, было бы лучше, если бы эти бомбы отвезли куда-нибудь подальше. Неужели нет другого места!

— Это секрет, дядя Рагнар!

— Не беспокойся, Вилли. Прощай. Дядя Рагнар, братец, хранит секреты даже тогда, когда его об этом не просят.

Зачем я сказал это? Сам не знаю.

Подумайте, пока я добирался до дому, новость успела обежать весь город. Длинные у нее ноги! Представьте себе, даже бабушка Марта знала, что в порту стоит пароход с бомбами, — ей сказала фру Агата, заносившая молоко. Разумеется, она всполошилась и напугала бабушку Марту. А ей нельзя волноваться.

— Бомбы отсюда увезут, — сказал я ей.

— Все говорят, опять война будет. С кем же война, Рагнар? Опять немцы?

— Мало ли что болтают, — отмахнулся я. — Как тебе объяснить… Наше правительство, на всякий случай, купило оружие в Америке. А американцы рады всучить свой товар — бомбы или хлопковое масло. Привезли этакий ворох. Да ты не бойся, их сегодня же отправят отсюда.

Успокоившись немного, бабушка Марта сказала, что фру Агата не только принесла молоко, но помогла в стирке и поэтому придет к нам обедать.

— С бельем мне не справиться, — пожаловалась она. — Силенки-то еще есть, а пальцы не те. Ты не ругайся, Рагнар.

Я не против того, чтобы вдова Агата бывала у нас. Мне нравится слушать, как Агата гремит корытом на кухне или рубит щавель так, что дом дрожит. Она обыкновенно подпевает себе во время работы, как, бывало, покойница Хильда. Голос у Агаты чуточку похожий.

Но только голос. Поэтому, когда она выходит из кухни и открывает дверь в комнату, я смотрю куда-нибудь в сторону.

Эрик к обеду не явился, и мы сели без него. Агата внесла миску с супом, поставила и побежала назад за крышкой. Сразу-то не сообразила накрыть!

Нет в ней, как я посмотрю, расторопности и обращения настоящего нет. Села обедать в чужом доме и чуть не первая схватилась за ложку. А еще городская! У нас так заведено: хозяин раз пять хлебнет, а уж потом гость пригубит ложку. А чего сто́ит усадить гостя! Ведь если он человек воспитанный, он ни за что не послушает первого приглашения, он убежит на улицу, спрячется где-нибудь за пристройками или на огороде, а хозяева добрых четверть часа кличут его и ищут.

Корзины с рыбой она могла бы таскать, это верно: плечи, как у мужика.

— Куда же Эрик пропал? — спохватилась бабушка.

Фру Агата, очистив тарелку, ни с того ни с сего объявила, что она вчера видела Эрика.

— Он был с девушкой.

— Эрик? — спросил я. — Вы не путаете, милостивая фру Агата? Эрик еще мальчик.

— Я тоже нахожу, что он мальчик, — сказала она и улыбнулась неизвестно чему.

И тут она меня ошарашила: Эрик стоял вчера вечером у «Веселого лосося» с Христиной! Еще не легче. Ох, остренькая подъехала-таки к парню!

Фру вставила несколько слов насчет состояния Христины.

— Еще неизвестно, как обернется дело с наследством, — сказал я. — Впрочем, меня не касается. Я не собираюсь женить Эрика.

— Вы правы, — согласилась она. — Всё равно ведь возьмут в солдаты. Время такое…

— Да бросьте вы, — рассердился я. — С ума все посходили из-за парохода.

— Мне больше некого провожать на фронт… А всё же страшно, — тихо сказала Агата.

Картошку с рыбой мы доели молча.

— Какая Христина? — вдруг подала голос бабушка. — Дочка Олле? За ручьем? Нет, что я, — поправила она себя, — та ведь вышла за лесоруба Андерса.

После обеда я сказал Агате, что время уже летнее, не грех скинуть еще одно эре за молоко. Агата, держа в охапке посуду, остановилась в дверях.

— Что ж, ради вас, — молвила она. — Ради вас можно…

Ступайте, ступайте мыть посуду, фру Агата, и спойте что-нибудь. Всё равно что, — например, ту плясовую, под которую я, бывало, кружился вокруг Хильды. Хильда держала в руках шест с шапкой на конце, и парни, кружась, выкидывая перед Хильдой коленца, подпрыгивая, старались сбить шапку. Я сбил ее и получил право весь остаток вечера танцевать с Хильдой. Вы напевали про себя эту плясовую, фру Агата, спойте ее еще раз и не показывайтесь сюда. Сделайте и это ради меня, раз вы так хорошо ко мне относитесь.

Конечно, я не сказал этого. Я только подумал. Фру Агата не пела, я слышал лишь грохот посуды.

Из окна видно было, как она шла к себе по дощечкам, перекинутым через каменные желваки. Дощечки прогибались и жалобно скрипели под ее крепким шагом.

Эрик не явился и через час и через два.

— Я дойду до «Веселого лосося», — сказал я бабушке. — Если мальчишка там, притащу за ухо.

Не пришлось мне, однако, дойти до харчевни. Еще по дороге заметил я, что люди оживлены больше обычного, что на углах, у кирки, возле кинотеатра собрались кучками женщины и громко судачат. Вскоре я встретил знакомого матроса.

— В порту забастовка! — крикнул он, переводя дух. — Все рыбники там…

Ну и денек сегодня! В самом деле, все с ума посходили, — ничего другого не скажешь. Пока я спешил к порту, мне попались навстречу еще знакомые, и каждый добавлял какую-нибудь подробность. Представьте, что учинилось в порту! Грузчики отказались работать. Мы, мол, согласны что угодно выгружать, но не бомбы. Пусть американцы везут их обратно. Так и сказали директору порта. Тот позвонил Генри Биберу. Порт ведь тоже его предприятие. Так и получилось, что поиски Эрика привели меня в порт, к тому же проклятому пароходу.

Вообразите себе: и рабочие из рыбной гавани не захотели выгружать. Что сделалось с народом! Когда я прибежал в порт, кран стоял неподвижно и царила полная тишина. Ворота распахнуты, на створке кусок фанеры, и на нем наспех выведено мазутом:

У ворот внутри прохаживался, похлестывая прутиком по голенищам коротких сапожек, конторщик Борг — прыщавый малый в клетчатых шароварах.

— Эрик здесь? — спросил я его.

— Да. Стойте, Ларсен! Вот что, забирайте его отсюда. Дружеский совет… Не случилось бы беды с юнцом. Вызвали полицию. Парни и сами не работают, и других решили не допускать. А мне велено тут нанимать людей, — он пожал плечами. — Дурацкое положение.

По узкому проулку между складами я вышел к причалам. Прямо передо мной выросла громада океанского парохода, от черного борта его, вздымавшегося к небесам, легла на плиты набережной, на штабели бревен темная тень. И первый, кого я увидел сидящим на бревне, был Нильс — Летучий шкипер. Он посапывал своей трубочкой как ни в чем не бывало, а с ним сидели братья Микель и Юхан, рассказывали ему что-то и посмеивались, как будто ничего не случилось. Я подошел к Нильсу и сказал ему прямо: