Магомет надеялся, что поездка в Среднюю Азию принесет ему сразу крупную сумму. Он вовсе не был так богат, как о нем говорили. Он считал себя правым: сильный человек борется за лучшую жизнь всеми средствами. «Как все», – думал Абакаров.

До Баку – поезда. Через желтую с берегов и темную с высоты воду Каспийского моря – на самолете.

Красноводск. Вагоны. Стук колес, качка. Пески. Справа – черные и серые горы. Жаркая духота, и мысль: «Скорее бы вечер!»

Станции: Перевал, Ахча-Куйма и Шаумян. Двадцать шесть бакинских комиссаров…

Песок, песок… Ломаный паркет такыров. Блеск соли. Зной…

Перед Ашхабадом кто-то рассказывал:

– Я попал в состав одной из первых партий, посланных в город после землетрясения сорок восьмого года. Мы летели над железнодорожной линией. Незадолго до посадки я заметил поезд. Не на рельсах. Вагон за вагоном лежали на песке головой к Красноводску. Впереди тепловоз. Сцепка не порвалась, и весь состав лежал на боку, будто кто рукой нажал и положил поезд. Цистерны, обратные. На их дне всегда немного остается. Я видел черные выплески на песке, причудливо продолжившие открытые люки. Людей – ни души.

Пыль, зной. Ночью прохладнее, и наступает отдых. Чарджоу. Бесконечный мост через Аму. С берега не видно концов ферм, противоположный берег бурной реки тоже теряется в дымке.

В Кагане пересадка. Теперь близко. Еще пески, еще зной и такыры, прожженная солнцем верблюжья степь. Глубокие выемки сквозь насыпи древних земляных крепостей, – и Магомет Абакаров неуверенно спустился по ступенькам вагона на перрон К-ской станции. Ему казалось: он разучился ходить.

Через темноватый днем зал – к выходу. Пыльный сквер, улица, и где-то справа гора – остаток громадной крепости – калы – с покосившейся водонапорной башней наверху.

На вопрос о базаре кто-то ответил: «Близко, первый поворот».

На базаре Абакаров сделал круг. Почти пусто, середина дня. Немного фруктов, большие плоские лепешки. Несколько палаток. Часовая мастерская, еще одна – и дядя Сулейман с лупой в правом глазу!

Перелет через море и две тысячи семьсот километров без остановки в пыли через зной – далеко.

Сухощавый, немолодой, но и не старик, Сулейман был старше Абакарова лет на десять. Острый нос, седеющие волосы, острый подбородок. Сбросив лупу, он сощурился и ответил на приветствие Магомета так, будто бы они расстались неделю тому назад.

В дощатой мастерской Сулейман сидел один. Часовщик сразу перешел к делу. К чему терять лишние слова? Он получил письмо, понял, ответил – и Магомет здесь.

– Я думал о твоем приезде. Твой человек не здесь, он в Б. Ты поедешь в Б…

– Где. Б.? – перебил Магомет.

– Недалеко. Ты проезжал мимо: Каган. Русский город. Прежде он назывался Новая Б. Настоящая Б. рядом с Каганом. Ты вернешься в Каган и со станции поедешь в Б. автобусом или местным поездом. Рядом. Полчаса-час.

– Кто этот человек?

– Человек… Он возьмет вещи или слитки. Что у тебя?

– Песок.

– Он возьмет и песок.

Магомет облизнул пересохшие, растрескавшиеся синеватые губы:

– У тебя нечего пить?

Сулейман достал из-под стола начатую бутылку нарзана. Мутный стакан стоял на столе. Магомет с наслаждением выпил теплую солоноватую воду, которая потеряла весь газ. Он не был изнежен.

– Ты не будешь негодовать, что я не зову тебя в дом, – извинялся Сулейман. – Не сердись… – Сулейман посмотрел на часы, перед ним тикало сразу несколько. – Твой поезд идет через два часа. Здесь я даже не могу тебя угостить. Но тебе не нужно терять времени в К. Твой человек в Б. Я могу позвать его, и он приедет. Но не сразу. Он занят. Тебе придется долго ждать, может быть больше недели, хотя Б. близко. Пойми: в моем негостеприимстве – гостеприимство.

– Да, ты четырежды прав.

– Ты был бы моим гостем, – настаивал. Сулейман. – Я рад тебе, племянник. Но скажи: ты согласен терять много времени?

– Нет, я очень спешу.

– Но вдруг в твоем сердце останется гнев? Не оставляя тебя, я нарушаю обычай. Ведь я всем сердцем боюсь, что мое гостеприимство будет тебе в тягость.

Конечно же, Магомет согласен, дядя Сулейман судит верно: Магомет приехал не праздновать, они еще увидятся.

– А как ты счастлив с женой? Как ее здоровье? – спросил Сулейман, значительно глядя на гостя.

– Благодарю, благодарю тебя. Мы ждем ребенка.

Сулейман встал и обнял племянника:

– Я рад за тебя. Прими пожелание, чтобы родился сын.

Сулейман видел Римму, когда она еще не была женой Абакарова. Красивая женщина – она не понравилась ему, как возможная жена родственника. Такая годится лишь для игры. Теперь, когда будут дети… Ребенок приносит матери разум.

Время бежало. Поезд «Сталинабад – Ташкент» катил уже где-то между Джайраном и Нишаном, приближаясь к К. Если Абакаров не сумеет уехать с ним, он потеряет сутки. На скорый «Сталинабад – Москва» билеты бывают редко.

– Я дам тебе записку к человеку…

Сулейман писал.

– И я расскажу тебе, как его найти. Запиши, чтобы не ошибиться. И еще: тебе придется пробыть в Б. несколько дней, вероятно. Будь осторожен и остановись в гостинице.

На указания ушло еще минут десять. Наконец мужчины обнялись.

– Я благодарю тебя, благодарю, Сулейман!

– К чему благодарить? Что я сделал для тебя? Я даже не смог тебя принять.

Магомет хотел сунуть в открытый ящик рабочего стола маленький, приготовленный заранее мешочек.

– Что это?! – цепкие пальцы Сулеймана поймали запястье Абакарова.

– Это тебе, дядя.

– Ты оскорбляешь меня! – возмутился Сулейман. – Не забывайся: я старший. Возьми! Возьми обратно! – приказал часовщик.

– Я умоляю тебя!

– Нет. Ты незаслуженно обижаешь друга. Чтобы Сулейман взял у родной крови вознаграждение за услугу? Позор!

– Молю тебя: прими мой подарок для дочери.

– Подарки так не делают.

Уходили считанные минуты. Сулейман положил мешочек в карман Магомета, который не посмел сопротивляться, и почти вытолкнул его наружу:

– Спеши. Да благословит тебя бог!

…В вагоне Абакаров решил: из этого золота он закажет хорошему ювелиру и другу Леону Томбадзе браслеты, кольца, брошь и часы для дочери Сулеймана. Он пошлет эти вещи дяде, который дал ему такой хороший урок приличия.

Все же чувство большой неловкости оставалось и мешало. Будто Магомет вышел на улицу обнаженным и все его увидели.

Как грубо все вышло! Будто бы его ничему не учили. Нехорошо! Магомет Абакаров поеживался, и его безобразное лицо искажалось. Нехорошо!..

Он не думал, что «нехорошо» началось с прифронтовой полосы, когда он взял ценности. Он их не отнимал и не крал. Они, как он считал, никому не принадлежали. Не думал, что «нехорошо» продолжалось с каждой недолитой кружкой пива, меркой водки. Все казалось в порядке вещей. Абакаров не умел копаться в своей душе. Ему было нехорошо и только.

«Человека» звали Хусейном, Хуссайном, Гуссайном или Гусейном – это зависит от произношения. Был он большого роста, очень тяжелый, рыхлый и, видимо, физически несильный.

Хусейн пришел на свидание вечером, при заходе солнца. Магомет говорил по телефону, который дал ему Сулейман, и человек тут же, не задумываясь, назначил приехавшему место встречи: недалеко от гостиницы, в саду, около большого пустого водоема – хауза.

Сулейман описал внешность, и Магомет узнал Хусейна издали. Человек был одет очень чисто, в белое, с черной тюбетейкой на темени.

Взяв записку, Хусейн сел. Он читал отдуваясь. Губы на широком лице были толстые, глаза маленькие, щеки отвисшие.

Хусейн прочел, сказал:

– Хорошо, на третий день жди меня здесь и в это же время.

Он кивнул и ушел. Абакаров поглядел на широкую спину с валиком затылка на воротнике шелкового пиджака. На белоснежных брюках виднелись серые полосы. Скамья была пыльная: весь город был в мелкой тонкой пыли.