Впрочем, мучили нас выслушиванием не пойми чего недолго. Дав нам насытиться, а танцовщицам — закончить своё выступление, хозяин дома, переглянувшись с возлежавшей рядом Криулой — та как раз закончила говорить дочери что-то, не слишком её обрадовавшее — подал гетере знак потихоньку закруглиться, что та и сделала.

— От имени клана Тарквиниев я рад приветствовать наших доблестных аркобаллистариев! — объявил Ремд на нормальном иберийском и подал нам знак приблизиться, — Они недолго ещё служат у нас, но успели уже показать себя и свои аркобаллисты! Их ум облегчил нам выслеживание злоумышленников, а их стрельба — победу. Клан Тарквиниев ценит таких бойцов, и их награда будет достойной! Вот карфагенский статер, — «досточтимый» показал нам золотую монету — сперва одной стороной, затем другой.

— Он равен пятнадцати серебряным шекелям, и по два таких статера получит каждый в их отряде. Но наши аркобаллистарии кроме этого получат ещё по три статера за свои отличия в этом походе. Но не это главное! — тут он выдержал драматическую паузу и обернулся уже к нам самим:

— Разовая награда тоже важна для солдата, но важнее жалованье, которое он получает регулярно. Ваше жалованье удваивается! И не с сегодняшнего дня, а со дня того боя! Клан Тарквиниев успел уже изрядно задолжать вам, но завтра утром вы получите причитающееся вам у моего казначея! Клан Тарквиниев благодарит вас за службу!

— Слава Тарквиниям! — гаркнули мы, хоть и не вполне хором, но с должным усердием.

На этом наш приём был окончен, и мы вышли во двор, предоставив начальству продолжать их изысканные увеселения. Гетера снова затараторила что-то по-гречески, но гвалт наших камрадов во дворе был куда громче, а главное — понятнее. Ни есть, ни пить уже не хотелось, да и большинство наших сослуживцев успели уже насытиться. Я выкурил трубку, рассказал сипаям пару анекдотов, переделав для них армейские «Да вас это не трахает, товарищ генерал!» и «А, лесник — пошёл на хрен!». От первого — второй-то наши знали все — дольше всех хохотал Володя, что и неудивительно. Это гражданский представляет себе типичную армейскую ситуёвину чисто умозрительно, а вояка, сам не раз в таких побывавший, представляет её себе в цвете и в лицах, а посему и ржёт до слёз. Ржал — хотя и не так долго, как Володя — и вышедший вскоре к нам Тордул, успевший в своё время послужить и в серьёзных местных армиях Баркидов — кажется, у Магона.

Потом я прогулялся в отхожее место на заднем дворе и направился оттуда к пристройке, выделенной нам под ночлег.

— Максим! — негромко позвала меня Велия, — Хорошо сегодня…

— Ага, «над всей Испанией безоблачное небо»…

Юмора девчонка, конечно, не поняла бы и по-иберийски — это наши сейчас ржали бы, а она не в курсе, и настрой у неё романтичный. А южные ночи — они ведь такие, к романтичному настрою весьма располагающие. Ну, склонные к этому натуры, гы-гы!

Откровенно говоря, я бы предпочёл в этот вечер повстречаться с какой нибудь из домашних рабынь, а ещё лучше — из танцовщиц гетеры, с которыми, наверное, можно было бы договориться на предмет «завернуть в укромное местечко и заняться делом», но такого случая судьба мне не предоставила. Ладно, есть на то и кордубские шлюхи, а сейчас обстановка и в самом деле романтичная, и с ТАКОЙ девахой поболтать под звёздным небом тоже неплохо. А может, и за ручку её подержать, а может, и не только за ручку…

— Нас на днях отправят в Гадес. Мама говорит — «подальше от опасностей и от грубых неотесанных мужланов», хи-хи! Которые «даже греческого не знают», хи-хи!

— Ты его знаешь?

— Читать могу, но пишу с ошибками. На слух понимаю почти всё, если говорят по-аттически или по-сиракузски, но сама говорю — примерно, как ты по-нашему, хи-хи! По-финикийски тоже, но читаю плохо и почти совсем не могу писать. Мама говорит, что это очень плохо — эти языки надо знать.

— А какой важнее?

— Оба важны, но в Гадесе нужнее финикийский. Было бы хорошо, если бы ты начал с него. По-нашему ты научился быстро…

— Научишься, когда без этого никак! — я не стал расстраивать деваху сообщением, что хрен её мать угадала, и уже следующему поколению, придётся, скорее всего, изучать латынь, поскольку изучить АК-74 иберам уж точно не светит.

— Холодно! — она нарочито поёжилась и нырнула ко мне под плащ — сперва, конечно, оглянувшись и убедившись в отсутствии лишних глаз. Решив, что во второй раз уже можно, я обнял её за талию. Протестов не последовало, и я сдвинул руку несколько ниже…

— Только не шлёпать, хи-хи! Тебе нравится шлёпать меня по попе, но теперь я не смогу свалить синяк на ни в чём не повинного мула!

— Ну, ТВОЮ попу и просто подержать в руках приятно, гы-гы!

— Только попу? А вот тут? — эта оторва взяла мою другую руку и сама поднесла её к своим верхним выпуклостям. Ну, раз девочка не против…

— Они у меня маленькие, конечно…

— Ну, не такие уж и маленькие…

— Не льсти мне, Максим! Я же знаю, что у Астурды гораздо больше, и ты это тоже прекрасно знаешь, а вам, мужчинам, нравятся грудастые!

— Ну, она ведь старше тебя…

— Но тоже ещё не была замужем и не рожала детей. Ты не видел её матери.

— Верно, как-то не довелось…

— И не могло довестись. Она умерла в прошлом году — грудная болезнь, а тут случилась резкая перемена погоды. Но я сейчас не об этом…

— Точнее — не только об этом? — заметил я.

— Ну, и об этом тоже, — ага, опустила глазки, — Но ещё я хочу сказать, что она была ещё не очень-то стара, но у неё были огромные и обвисшие. А мою маму ты видел — нынешнюю, успевшую родить меня и Велтура. И помнится, в деревне ты обратил на неё внимание раньше, чем на меня, хи-хи!

— Так ведь было на что! Но ты права, у тебя будут не хуже, — мой палец нырнул в ложбинку, а эта чертовка сложила руки под грудью так, что ложбинка стала совсем узенькой…

— Ты ещё будешь служить на руднике какое-то время. Гадес далеко оттуда, и мужчина не может долго обходиться без женщины. А ты нравишься Астурде, и она может захотеть остепениться. Я, конечно, желаю ей счастья, но ты достоин лучшего, Максим!

— Именно такого? — я обнял её покрепче.

— Может быть… Если боги будут благосклонны…

— Тебя там не выдадут за это время замуж?

— Шестнадцать исполнится мне в пути, и в Гадесе я буду считаться уже взрослой. Но мой отец в Карфагене, а без него мою судьбу никто решать не будет. Ты только постарайся, чтобы дела не слишком долго привязывали тебя к руднику. Сумеешь?

— Кажется, у меня только что появилась причина ОЧЕНЬ постараться, гы-гы!

— С тобой весело, Максим! В деревне ты хотел совратить меня за несколько маленьких бронзовых монеток, хи-хи! У тебя ещё осталась хоть одна — не просто такая же, а именно из тех?

— Осталась.

— Подари её мне! Когда будет скучно — достану, вспомню и посмеюсь…

— Внучка досточтимого Волния достойна лучшей партии, чем какой-то наёмник! — заявила «почтенная» достаточно ледяным тоном.

Я прифонарел — не от её позиции, в которой в общем-то и не сомневался, но обоснование… Нет, я, конечно, понимал, что не стало бы наше командование городить целую спасательную экспедицию ради чужих для нанимателя людей, да и не такой была бы наша тогдашняя суета ради совсем уж «седьмой воды на киселе», но чтоб родная внучка самого главы клана… Моё почтение, млять, как говорится, но во что ж это я такое вляпался-то сдуру?!

— Ну, допустим, не такой уж и «какой-то», Криула — вступился за меня «досточтимый» Ремд, — Служит без году неделю, а уже как отличился! Такие люди не задерживаются в «каких-то наёмниках»!

— Ремд, я ведь не шучу! — и, обернувшись ко мне, — Вчера я сказала тебе, солдат, что ты далеко пойдёшь. Я и сейчас могу это повторить — но не настолько же! Не забывай всё-же, кто ты и кто мы!

— Так, так, Криула, а кто же это вы, хе-хе?! — дурашливо поинтересовался её родственник.

— Ремд!!! — на столике аж блюдца подскочили, — Всё равно он нам не ровня!!!