– Наверняка есть. Но я его не знаю. Забыл. – Он повернулся к двери.

– Мистер Дойл, сэр! – рявкнул Маллин.

Дойл оглянулся. Маллин медленно приближался к нему.

– Ваш бумажник, сэр. Он вам пригодится. Там документы.

– Конечно, конечно. Я забывчив, как всегда. – Дойл улыбнулся, поскольку повторил слова Джин. Опустил бумажник в карман пальто, и там что-то звякнуло.

Маллин вскинул брови. Дойл усмехнулся.

– Это пустяк. – Он извлек римскую монету на кожаном ремешке, которую взял в кабинете Дюваля.

– Позвольте. – Детектив протянул руку. Выражение его лица почти не изменилось, но Дойл неожиданно ощутил опасность.

– Откуда у вас это, сэр? – произнес Маллин, рассматривая монету.

Дойл постарался, чтобы на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Подарок на память. От дочери.

– Хм, славный подарок, а? – Маллин показал монету помощнику.

– Оно самое. – Полицейский кивнул, не сводя глаз с Дойла.

Дойл увидел, как правая рука Маллина скользнула к кобуре.

– Послушайте...

Видимо, что-то во взгляде Дойла встревожило Маллина, потому что он сильно сжал его запястье и крикнул напарнику:

– Уолли!

Дойл резко ударил тростью по костяшкам кисти Маллина, тот вскрикнул и отпустил руку. На Дойла ринулся полицейский в форме, но получил удар концом трости в солнечное сплетение. Затем Дойл сделал полицейскому подсечку под колени, и тот повалился на книги и битое стекло.

Маллин с пистолетом загораживал ему путь к двери. Но Дойл ухитрился выбить пистолет из его руки тростью и провести удар плечом в грудь. Маллин охнул и, в свою очередь, попытался провести захват, но получил сильный удар коленом в живот. Дойл выскочил за дверь и бросился на улицу.

Маллин вылетел из подъезда через полминуты. Без котелка, лысина в капельках пота. Остановился на середине улицы, дрожа от ярости. Уолли спешил за ним. Дойла нигде не было.

– Что скажешь, Уолли? – проворчал Маллин.

– Да, ловкий старик, – отозвался помощник, потирая живот.

– Я так и знал, дело очень вонючее. – Маллин убрал пистолет в кобуру. Уолли подал ему котелок. Он выхватил его у помощника и нахлобучил на голову. – Надо было там суетиться, Уолли.

Дойл пробежал семь кварталов до Бродвея и успел вскочить в последний трамвай, следующий из центра к окраине города. Устроившись на заднем сиденье, достал часы. Они показывали 12:33. Он обратился к женщине с большой овощной сумкой на коленях:

– Прошу прощения, до отеля «Пенн» я доеду?

Женщина безразлично посмотрела на него и кивнула.

Дойл откинулся на спинку сиденья и начал прокручивать в уме события вечера. Ситуация оказалась сложнее, чем он предполагал. Смерть Дюваля, пропажа книги и обвинение Лавкрафта в убийствах за несколько тысяч миль от Лондона – все эти факты определенно были связаны. И Дойл даже примерно не представлял, в чьих руках могут находиться нити заговора.

Он уже давно не виделся с Лавкрафтом. Вероятно, тот изменился? Стал чудовищем? В принципе в этом не было ничего невозможного, учитывая состояние духа и взгляды Лавкрафта. Но Дойл даже не стал обдумывать эту версию. Лавкрафта кто-то подставил. Он способен на многое, но не на убийство.

И монета. Маллин узнал монету и усмотрел в ней какое-то доказательство вины или соучастия в преступлении. Ничего себе, инкогнито! Дойл мысленно выругался. Надо очень постараться, чтобы в первые же дни пребывания в Штатах попасть в список разыскиваемых преступников полицейского управления Нью-Йорка. Непростительная оплошность. Он никогда не допустил бы ее, будь помоложе. Не стал бы носить с собой паспорт, небрежно извлекать из кармана монету. Он бы, конечно, не вошел в квартиру Лавкрафта так беззаботно, видя полуоткрытую дверь. Вот что значит долгое отсутствие практики. А в такой игре обычно второй шанс выпадает очень редко. Сегодня он принес делу больше вреда, чем пользы. Но вдруг завтра удастся что-нибудь поправить? При условии, что его утром не арестуют.

Отель «Пенн» казался приютом отдохновения. Швейцар с поклоном отворил двери. Знакомый вестибюль, оформленный в старом добром стиле. Измученный Дойл взял у портье ключ и поднялся к себе в номер.

Он снял пиджак, ослабил галстук, закатал рукава рубашки, а затем запер дверь и подставил к ней стул. Немного успокоившись, набил трубку, прикурил, вдохнул сладостный дым и несколько минут разглядывал улицу из окна четвертого этажа. Потом задернул шторы. Выложил на бюро содержимое карманов: бумажник, мелочь, часы, лупу, табак и трубку. Извлек из чемодана небольшую фотографию в рамке – Кингсли в форме королевских военно-воздушных сил, – поставил на столик и повернул так, чтобы она хорошо освещалась. После чего разложил остальные вещи. Разделся, облачился в пижаму, сел на кровать и придвинул к себе столик. Водрузив на нос очки, обмакнул перо в чернильницу и продолжил письмо жене, начатое вчера.

Генри по прозвищу Кривой поежился. Осенний воздух бодрил, пожалуй, слишком. После выпитого мутило. Он промокнул платком пот на своем изуродованном лбу – отсюда и прозвище – и глубоко вздохнул, заставив желудок успокоиться. Поправил сбившийся галстук, заправил рубашку в брюки и зашагал по Бауэри-стрит, стараясь не пошатываться.

В этих местах чем меньше обращаешь на себя внимание, тем лучше. Хотя для беспокойства у Кривого не было никаких причин – большинство местных знали, что он связан с Таммани, владельцем игорного зала на Парк-роу, – все равно разумнее проявить осторожность, особенно в пятницу вечером, когда на охоту вышли все, начиная от серьезных бандитов и кончая мелкими ворами-карманниками.

Возвращаться домой к жене и вечно орущим детям Кривой не спешил. Хотелось развлечься. Тем более что денежки в кармане кое-какие были. Он вышел на Мотт-стрит, оглядел проституток, прохаживающихся у клуба «Инферно». Ни одна ему не понравилась. Ясно, всех приличных уже разобрали, остались лишь уродины.

Кривой двинулся в Китайский квартал, где в это время кипела жизнь в игорных салонах и опиумных притонах. Остановился перед старым «Китайским театром», прежде очень популярным местом, где часто случались разборки между уличными бандами. Потом его закрыли и передали нью-йоркскому обществу спасения. Из окна верхнего этажа Кривого рассматривали чумазые сироты.

Охота искать здесь развлечений вдруг пропала, и он направился к Дойерс-стрит в надежде поймать такси или рикшу. Этот вид транспорта в Китайском квартале был очень популярен.

– Ищешь компанию, приятель? – раздался голос из тени. Кривой свернул в переулок. Белокурая девица, по виду бродяжка, с огромными зелеными глазами, прислонилась спиной к стене дома. Одета в грубое серое пальто не по размеру, на голове мужской цилиндр.

– Тебе сколько лет? – спросил Кривой.

– Ну волнуйся, я уже достаточно взрослая.

Он воодушевился. Девица ничего. Ровные белые зубы, смазливая. На вид не больше шестнадцати.

– И сколько? – уточнил Кривой.

Девица задумалась. Он понял, что она не профессионалка.

– А сколько обычно?

Кривой расплылся в улыбке, обнажив кривые желтые зубы.

– Доллар за раз. – Цена была явно занижена.

– А как это «за раз»?

– Я научу тебя, малышка. – Он потащил ее дальше в переулок, прижал к кирпичной стене. – Я сейчас научу тебя всему.

Пока он возился с брюками, она спокойно разглядывала его, вздернув подбородок. Наконец, тяжело дыша, Кривой распахнул ее пальто и задрал подол, радостно ощущая свежие молодые ноги. Другая рука в это время ласкала упругие груди.

– Я научу... научу тебя, – бормотал он, сжимая вспотевшими ладонями ее ягодицы.

– Ты прямо настоящий тигр, – промурлыкала девица, взлохмачивая редеющие волосы Кривого. Взяла губами мочку его уха, поиграла немного, а затем неожиданно впилась крепкими зубами и откусила.

– О-о-а-а!.. А-а-а! – завопил он, хватаясь за ухо. Между пальцами хлестала кровь.