Василий Николаевич нахмурился.

— Плохо, конечно, что она гуляет где-то одна… Тем более в сон-час. А может, в отряде к ней плохо относятся, обижают?

— Что вы! — возмутилась Лена. — У нас такие хорошие ребята, такой дружный отряд…

— Ну, может, просто не привыкла еще. Сама же говоришь, первый раз она в лагере. Будь повнимательнее, больше интересуйся их внутренней жизнью. Отряд у тебя сформирован на три смены, на все лето. Это сложно, конечно…

Василий Николаевич задумчиво посмотрел в окно и улыбнулся:

— А за моего Кольку ты не беспокойся, Леночка, он умеет выбирать друзей.

Лена ушла от директора разочарованная.

У Аси тоже хватило разочарований в этот день. Несмотря на радость полета. Колька так странно вел себя! Будто они и не гуляли вчера вечером, и орехов в сахаре не ели, и на острове не были. И будто не он шепнул ей в саду: «Пашка-букашка»! Кукумбер дурачился, на Асю внимания не обращал и вообще вел себя, как Мартыш. Ася обиделась. Все! И в паре она с ним ходить не собирается, пусть Лена хоть как кричит. И вообще, очень нужен ей этот Кукумбер! Она дождется ночи и будет летать с гномами!

День наконец-то устал, завалился набок и начал засыпать. Ася так торопила его, что улеглась раньше всех, ворочалась, вздыхала, а девчонки, как назло, долго болтали и не засыпали.

Вдруг Ася заметила в горшке герани что-то светящееся, какой-то камушек или шарик, будто Маруся лежала, свернувшись калачиком. Ася протянула руку, взяла шарик и спрятала под подушку. Укрылась одеялом с головой и стала рассматривать. Это был не просто шарик! Это была настоящая жемчужина! Она светилась в темноте белым светом.

Наконец, все уснули. В окно заглянула полная луна, такая же круглая и светлая, как жемчужина. Ася забралась на подоконник, чтобы лучше рассмотреть находку. Как только свет луны упал на жемчужину, на ней высветились слова: «Милая Прасковья! Если у вас не назначено ничего более привлекательного на этот вечер и если шумное общество не очень тяготит вас, то я буду рада видеть вас у себя на балу сегодня в полночь. Сдобная Булочка».

Бал у Сдобной Булочки! Ася успела забыть о нем. Кто-то постучал в окошко — тихо, вкрадчиво, будто дождик начался. За стеклом улыбался во весь рот Сева. Он был такой красивый! В изумрудном камзоле, в зеленых бриджах с бантами под коленями и изумрудной шляпе, украшенной светло-зеленым пером.

Ася приоткрыла окно.

— Получила жемчужину?

— Да, вот.

— Ну так пойдем!

— Я не могу сейчас. Слышишь, вожатые еще не спят.

— Хорошо, тогда я буду ждать тебя у Ближних ворот.

— Ты такой нарядный! — восхитилась Ася и тут же испугалась. — Ой, Сева! У меня нет бального платья, мне не в чем пойти! Есть одно нарядное, но мы с Колькой… с Кукумбером гуляли и…

— Ничего не надо, — снисходительно сказал Сева и поправил шляпу. — Приходи прямо так, платье тебя уже ждет. Только поторопись, опаздывать нехорошо.

— Да, да…

Еще полчаса нетерпеливого ожидания свалилось на Асю. Но закончилось и оно: в холле погас свет, вожатые ушли на планерку. Ася выскользнула в окно. Теплая июньская ночь обняла ее за плечи, сама подтолкнула в небо. Звезды приблизились, распахнулись окна созвездий. Внизу, на земле, пели сверчки, а здесь шумел ветер и гудели, как море, сосны.

Ася скользила в воздушных потоках, воздух лежал пластами: теплыми, густыми и холодными, игольчатыми. Лагерь остался внизу, махал огнями. Только бы никто не вздумал смотреть на звезды!

Как хорошо! Пять минут — и ты у Ближних ворот, не надо продираться сквозь кусты шиповника и бояться, что тебя поймают. Ася плавно опустилась на скамейку в беседке дежурных. Никого! Неужели Сева ее не дождался? Темнота, тишина, строгий ночной лес. От ручья пополз белесый туман, вылился на берег, придвинулся вплотную к Асе. Странный такой туман, будто живой. Двигается куда захочет: то по земле расстелется, то по стволу сосны струйкой вытянется. Ася замерла.

Туман принял очертания высокого человека в чем-то длинном, похожем на саван. У тумана были глаза! Живые, черные под седыми бровями.

«Белый монах!» — догадалась Ася. Волосы зашевелились у нее в косе, и Ася поняла, что сейчас завизжит на весь лагерь — и прощай тогда бал! Но тут что-то теплое, живое прыгнуло ей на колени. Сева!

— Не бойся, — сказал он торопливо, — это Белый монах.

— Да, я Белый монах, — унылым голосом сказал туман и присел на скамейку напротив Аси.

— Бе-бе-бе…

— …лый монах, — помог он Асе и вздохнул. — Уже 300 лет все трясутся от страха, как только меня увидят. А чего вы трясетесь? Я даже ударить никого не могу, моя рука не имеет веса. Вот дай, дай мне руку!

Ася, замирая, протянула руку. Белый монах взял ее в свою. Ася почувствовала прикосновение, оно было прохладное, влажное, будто руку опустили в ручей. Потом ее рука проскользнула сквозь ладонь призрака.

— Вот видишь, — грустно сказал тот, — бестелесное я существо.

— Не расстраивайтесь, — глотнув побольше воздуха, попросила Ася.

Белый монах улыбнулся безрадостно:

— А она ничего человечек, — сказал он Севе, а Асе объяснил: — Я портной. Мне нужно было посмотреть на тебя, чтобы приготовить бальное платье. А пугать я и не собирался.

— Извините, пожалуйста, — Асе стало неловко за свой страх.

— А! Мне не привыкать, милая барышня. И потом… все эти извинения неискренни, а потому ценности не имеют.

— Почему это неискренни? — обиделась Ася.

— Ну, вот вы извиняетесь сейчас, потому что я — портной и в моей власти ваше платье, а значит, и успех на балу, а пригласи я вас танцевать, вы ведь не согласитесь, конечно.

— Конечно, соглашусь! Только вы не пригласите.

— Почему же?

— Застесняетесь. Забьетесь в уголок и будете вздыхать.

Сева захихикал: Ася угадала.

Белый монах кашлянул, пробормотал что-то и сказал:

— Ну ладно, займемся платьем. Так. Что у нас?

Он поплыл вокруг Аси, окутывая ее туманом, будто мерки снимал:

— Так-так… Волосы русые, глаза карие, веснушек немножко, так-так… Я думаю, рассветная дымка подойдет, немного летнего дождя и аромата черемуховых веток. А сюда можно сделать вставку из тихого утра и травы в росе. Как ты считаешь, Сева?

— Будет неплохо.

— Неплохо? Будет великолепно! А если мы нижнюю юбку сделаем из предзакатного часа, а в подол и рукава добавим немного ветра… Все! Готово!

Белый монах уселся на скамейке, а на Асе вместо пижамы каким-то чудесным образом оказалось совершенно неправдоподобное платье: легкое, светлое, все какое-то струящееся, такое, что Ася почувствовала себя самой прекрасной на свете. Она рассмеялась, закружилась и чмокнула Белого монаха в холодную влажную щеку.

— О, женщины, женщины! — Возвел глаза к небу Белый монах.

— Надо торопиться, — сказал Сева и вытащил из кармана крохотную бутылочку с какой-то жидкостью. — Выпей.

— Что это?

— Выпей — узнаешь.

— Не буду я пить неизвестно что! — заупрямилась Ася.

— Ась, ну как ты на бал собираешься такой каланчой? С кем танцевать будешь? Да ты пол-Дворца займешь! И вообще…

Сдобной Булочки сегодня еще люди будут, и все пьют. Это уменьшительный мед, ничего опасного.

— Уменьшительный мед? A-а, понятненько. А назад?

— Не бойся: с восходом солнца все вернется — и пижама, и рост.

— Ой, а платье?! — испугалась Ася.

— Исчезнет, растает, как туман поутру, — грустно сказал Белый монах. — Но не расстраивайся. В любое время приходи, я тебе новое сочиню. Славная ты…

— Ася, мы опаздываем. Пей!

Залпом Ася выпила уменьшительный мед. Он был густой, тягучий и очень сладкий. Дрогнул воздух вокруг, на секунду заломило все кости, стало очень больно, голова закружилась, и потемнело в глазах, качнулась земля, все поплыло куда-то. Деревья ушли резко вверх, сама Ася — вниз. И вот она стоит на скамейке, которая стала как большущий мост. Теперь она ростом с Севу, даже чуть-чуть пониже. Мир стал большим-большим, просто огромным, но Сева протянул руку: