— Севка сказал. Он на тебя настроен, как радиоприемник.

— Ты радио знаешь?!

— Прасковья! Двадцать первый век на дворе!

Ася вспомнила телефон у Сдобной Булочки.

— Ну вот, Севка с тобой… вроде как на одной волне. Чуть его несравненной Прасковье плохо или трудно, он сразу чувствует. Ты разве не замечала?

— Да-а, а в ночь на Ивана Купалу я чуть не погибла, где же он был?

— Здрасте! А кто тебя, Машу-растеряшу, спас-то? Севка сразу почувствовал, что что-то не так, да пока мы добежали, пока нашли, пока я сосну уговорил…

Ася виновато сопела.

— Спасибо, — вздохнула она. — А сейчас они где? Еж с Севой?

— Еж с солнечными зайчиками, как всегда, резвится, а Севу мама не пустила. Наказала за то, что он вчера к вам на костер сбежал. Нам на людских сборищах появляться строго-настрого запрещено, раздавить могут.

— Бедный… — пожалела Ася Севу.

— Маму надо слушаться, — строго сказал Горыныч и покосился на Василия Николаевича. — Пора, наверное.

Он приземлился на торчащую из родника директорскую макушку и бесцеремонно попрыгал по ней.

— Дядя Вася! Хватит!

Фыркнув, Василий Николаевич поднялся и отряхнулся, как собака. Увидев Горыныча, расплылся в улыбке:

— А-а-а, доброе утро! Группа поддержки?

— Здравствуйте. Булькает в легких, пузырится?

— Пожалуй, пузырится.

— Тогда пойдемте, — вздохнул Горыныч и присел Асе на плечо. — Что-то я сегодня невыспатый какой-то…

Первый раз Ася провожала кого-то к Речному царю, а не сама шла. Оказывается, когда ждешь, волнуешься сильнее. Они с Горынычем и на берегу посидели, и по макушкам сосен попрыгали, и в сад слетали — посмотреть на посаженную вчера яблоньку. Неутешительное было зрелище. Ветки у яблоньки опустились, поникли, листья скрутились на кончиках желтой, ломкой бумагой.

— Да-а, — протянул Горыныч.

— Пойдем на берег. Вдруг Василий Николаевич вернулся.

Но он не вернулся. Протрубили подъем, зарядка прошла, пришли на пирс дежурные. Скоро по мурлыканью в животе Ася поняла, что и завтрак уже прошел. «Сашенька, наверное, уже в саду», — подумала Ася. Томительные минуты становились все тяжелее, и все страшнее было за Василия Николаевича. Речной царь взрослых не любит, Василий Николаевич сам говорил.

— Как бы нам еще и дядю Васю выручать не пришлось, — проворчал Горыныч.

— Ты тоже мысли читаешь, как Королевский Уж?

— Нет, — улыбнулся Горыныч, — совпадение. Ой, наконец-то!

Над водой показалась взлохмаченная директорская голова.

Он тут же вскинул руку и помахал им двухлитровой бутылкой из-под лимонада.

— Ура!

Василий Николаевич выбрался на берег.

— Как вы долго! Мы уже испугались за вас!

— Ого! — уважительно обошел Горыныч вокруг бутылки, которая была для него, как настоящая башня. — Расщедрился Речной царь!

— Как же, — хмыкнул Василий Николаевич, — в шахматы проиграл. Нашел с кем играть! Меня еще никто в шахматы не обыгрывал.

— Я обыграю, хотите? — встрепенулся Горыныч.

— Ну да, конечно!

— Обыграю! Давайте!

— Да меня даже Речной царь вместе со Старым гномом обыграть не смогли.

— Со Старым гномом?! — воскликнула Ася.

— Помирились?! — подскочил Горыныч.

— Они ссорились? Ах, ну да… Нет, помирились уже, сидят чай пьют и в шахматы режутся. Речной царь даже принимать не хотел, но я сказал, что сегодня среда и он не имеет права.

— И вы с ним вот так вот спорили?

— А сама-то! — совсем уж по-мальчишески усмехнулся Василий Николаевич. — Думаешь, мне не рассказали?

Сашенька, и правда, была уже в саду. Улыбнулась им навстречу и сказала озабоченно:

— Не приживется яблонька, Василий Николаевич. Не надо было в такую жару пересаживать.

— Приживется, приживется, куда она теперь денется.

Василий Николаевич стал поливать деревце прямо с макушки.

— Василий Николаевич! — закричала Сашенька. — Что вы делаете! Кто так деревья поливает? Под корень надо лить!

— Подожди, подожди, здесь случай особый. Это… такое удобрение специальное, надо сверху лить.

Василий Николаевич вдруг внимательно посмотрел на Сашеньку.

— Тебя как зовут?

— Саша.

— Саша, Саша… Вот что, Сашенька, я вижу, тебе нравится в саду работать, да? А ты в следующем году в «Светлячок» приедешь?

— Ну, я не знаю… Если папе путевку дадут…

— Да я тебе путевку сам выпишу, почетную и бесплатную! А ты за садом смотреть будешь, а? Нужно, чтобы человек был с пониманием, с душой… Должность введем — смотрительница сада.

— Да чего там, должность, — смутилась Сашенька, — я и так просто могу. Мне нравится.

Она покраснела, опустила голову, пряча улыбку.

Но ни Ася, ни Василий Николаевич, ни притаившийся в ветвях вишни Горыныч уже не смотрели на нее: маленькая яблонька, посаженная вчера Асей, победно подняла ветки, расправила яркие листья. Яблоки налились янтарным соком и потяжелели.

Ася сидела в гостях у Кондрата Тарасовича. Она иногда заходила к нему, помогала лекарственные травы на просушку развешивать, пыль с книг стирала, училась варить разные травяные настои и чаи: от бессонницы, для хорошего аппетита, для улучшения памяти… Это было интересно. Кондрат Тарасович доставал большой ящик, в котором было много маленьких отделений, и в каждом лежала высушенная, измельченная трава: душица, зверобой, тысячелистник, донник, клевер, мать-и-мачеха… Ася почти все их уже знала. Маленькой лопаткой она брала разноцветные травяные порошки, взвешивала их на старинных весах с медными чашками и гирями, смешивала в чугунной ступке. Иногда она что-нибудь путала, Кондрат Тарасович сердился, но не всерьез, а так, для порядка. А однажды Ася вытирала пыль на столе с колбами, нечаянно опрокинула одну и выпустила «дождь грибной, короткий». На лагерь пролился солнечный легкий дождик. В окно Ася видела, как малыши прыгают по лужам, но Кондрат Тарасович даже не рассердился, только головой покачал, руку высунул в окно, поймал дождик за хвост и втянул обратно в колбу.

Сегодня Кондрат Тарасович попросил высушенный чистотел измельчить. Ася взяла тяжелую ступку, положила туда ломкие листья и спросила:

— Кондрат Тарасович, а зачем в Колькином рецепте незабудки? Это же не лекарственное растение.

— Все растения обладают какой-нибудь силой, и незабудки тоже. А у Коли в рецепте они… Понимаешь, средство мы для него готовим очень сильное, встряска у организма будет колоссальная, а организм-то юный, неокрепший, да еще возраст переходный. Вообще-то, можно без незабудок обойтись, но тогда твой друг наверняка потеряет память. Ты этого хочешь?

— Нет-нет!

— Тогда ищи незабудки. Помни только, что от человеческого взгляда они тут же теряют всю свою силу, становятся просто милыми цветами.

— Как же я их с закрытыми глазами найду? И как точно узнать, что на них до этого никто не смотрел?

— Да, надо это дело гномам поручить. Они в такие места могут пробраться, куда нам с тобой вовек не попасть. И незабудкам они не страшны. Ведь гномы и цветы, по сути, одно и то же.

В тот же день Ася передала это разговор Севе, и он обещал поискать:

— Только надо наверняка знать, что их ни один человек не видел. Постой-ка! — вспомнил он. — Тайное озеро за беседкой! Все, жди меня здесь, через полчаса буду! Покажи-ка рецепт, сколько их там надо? 10–15? Лучше пятнадцать, да? Хорошее число пятнадцать, яркое.

Сева улыбнулся и спрыгнул с Асиной ладони в траву. У земли он замедлил падение, оглянулся на Асю, рукой помахал, и Ася поняла, что Сева немножко все-таки летает.

Сева раздвигал высокую траву, перепрыгивал через ветки, обходил камни. Он знал, что торопиться нельзя. Тайное озеро суеты не любит. Да и не покажется, не пустит к себе, спрячется среди травы и кустов — не найти. На Тайное озеро настроиться надо, только о нем и думать, представлять, будто рисовать мысленно. Тогда оно само тебя позовет, к себе потянет и появится вдруг среди травы, полное чистой голубой воды, с мягкими берегами, заросшими камышом, осокой и цветущей калужницей. С разноцветными камнями-самоцветами на дне. С чудесными бледно-розовыми кувшинками, распускающимися на рассвете. С семейством дикой утки и пятью коричневыми утятами.