— С днем рождения! — подлетел к ней Горыныч и надел ей венок из настоящих живых бабочек. Они щекотали ей лоб своими крылышками.

Ася вертела головой по сторонам и ни слова не могла вымолвить. Да никто и не требовал от нее слов. Ее усадили за широкий стол и начали дарить подарки. Сводный хор чумсиков и чумсинок спел «Пусть бегут неуклюже…» и подарил большую банку черешневого варенья. А дедушка Эхо — керосиновую лампу.

— Тут только стеклышко немножко треснуло, но так-то она исправная… Мало ли что в жизни пригодится.

Леший сделал для нее деревянную флейту, а Сдобная Булочка подарила шкатулку в форме ракушки, наполненную настоящим жемчугом. Манюня и Маруся соткали ей тончайшую рубашку, которая грела в холод и холодила в жару. А Белый монах сшил бальное платье необыкновенной красоты. Королевский Уж прошипел, обвиваясь холодным телом вокруг ее щиколоток:

— Я заколдовал его. Оно не исчезает на рассвете. А еще оно будет расти вместе с тобой и всегда будет тебе по размеру, чтобы в любой момент своей жизни ты могла отправиться на бал.

Наконец, пришла очередь Старого гнома, и он кашлянул так значительно, что все разом замолчали, даже стрекозы.

— Я подарю тебе заветное желание, — сказал Старый гном. — Стоп! — крикнул он. — Не торопись! Не загадывай сейчас. Я знаю, что ты хочешь загадать, — и он посмотрел на Василия Николаевича. — Не так все просто. Заветное желание дарится один раз в жизни и исполняется только тогда, когда все другие средства испробованы и все силы истрачены. Иначе не сбудется, будет потеряно навсегда. Поэтому не торопись, Асенька. Пусть оно у тебя будет. Про запас.

Ася серьезно кивнула. Потом все стали угощаться пирожками со щавелем и вишней. А к Асе подошли Горыныч, Сева и Еж.

— Понравился тебе наш сюрприз?

— Очень-очень! Спасибо!

— Только мы не знаем, что тебе подарить…

— Думали, думали…

— Вы и так подарили — праздник!

— Ну-у, — надул щеки Горыныч, — это не считается. Подарить надо что-нибудь такое… ну, чтобы потрогать можно было. Потом… зимой. В руках подержать и вспомнить.

— Мы не увидимся зимой? Совсем-совсем? — вмиг погрустнела Ася.

— До города далеко, — сказал Еж, — снег глубокий, а шубы тяжелые.

— Не долетишь, — грустно улыбнулся Горыныч.

— Не допрыгаешь, — нахмурился Еж.

— Не дойдешь, — вздохнул Сева.

Ася как-то не думала об этом, и теперь ей стало так грустно-грустно! Несмотря на подарки. А братья-гномы стояли перед ней на столе, смотрели внимательно: алый Горыныч, зеленый Сева, золотистый Еж.

— Подарите мне ваши колпаки, — попросила Ася.

— Колпаки? Они же обычные, не волшебные…

— Ну и что! Зато ваши. Честное слово, это лучше всего… ну, как подарок. Я буду зимой на них смотреть и вас вспоминать. Ой, ну я, конечно, и так буду, но… если можно…

— Ася! — возмутились хором братья-гномы, сняли колпаки и сложили ей в ладошку.

— Нам мамы новые сошьют, — сказал Горыныч.

— А мне — шляпу! — сказал Еж.

Корзинка с подарками получилась такая тяжелая, что Василию Николаевичу пришлось провожать Асю до самой палаты. «Вот Лена удивится: откуда это мы с директором в такую рань возвращаемся?»

— Ася, — сказал Василий Николаевич, — я долго думал, что тебе подарить, но все какая-то ерунда лезет в голову и банальщина: то книжка, то кукла… Понимаешь, дочки-то у меня нет, что девочкам дарят, я даже и не представляю.

— То же, что и мальчикам, — улыбнулась Ася.

— Да? — хитро улыбнулся в ответ Василий Николаевич. — Тогда как ты к собакам относишься?

И прямо из-за пазухи он вытащил крохотного шоколадного щенка с темными серьезными, похожими на Севины, глазами. У щенка была длинная мордочка, гладкая шерсть и светло-коричневые брови. Он помещался на сложенных ладонях Василия Николаевича.

— Таксенок, — прошептала Ася, не смея поверить такому чуду. Она так мечтала о собаке, что прочитала все книги по собаководству, какие только нашла в библиотеке, она выучила все собачьи породы и выписывала журнал «Друг». Она долго упрашивала родителей, но они говорили, что собака — это ответственно и что Ася недостаточно взрослая. А когда они почти согласились, родились близнецы, и, конечно, «о собаке не может быть и речи». Но теперь Соне и Савве по два года, они большие, теперь можно!

— Нравится?

До чего же взрослые любят глупые вопросы задавать. Как про это вообще можно сказать обычным словом «нравится»? Такое в Асином сердце стояло, что даже слов никаких не было, не бывает таких слов. Ася осторожно взяла щенка из директорских ладоней и прижала к себе. Он был пружинистый, шелковый и весь тепло-нежный. Ткнулся мокрым носом Асе в плечо. У нее тут же намокли глаза. За что же такое счастье, люди?!!

Василий Николаевич рассмеялся. Он был доволен. Он поднял корзинку, и они пошли дальше.

— Родители не выгонят?

— Нет, что вы! Я скажу, что от вас.

Василий Николаевич крякнул, но промолчал.

— Ой, а как же я сейчас? Лена нас в корпус не пустит!

— Пустит, пустит. Я с ней поговорю. И корзинку тебе принесу, специальную. И поводок.

И корзинка! И поводок! Ася осторожно поцеловала щенка в складочку на лбу.

— А его уже как-нибудь зовут?

— Нет. Это же ТВОЙ щенок.

— А это мальчик или девочка?

— Девочка.

— Ну, тогда… Ой, не знаю! Но я подумаю.

— Подумай, подумай.

Вдруг в небе появилась большая белая птица.

— Лебедь? — удивился Василий Николаевич. — Разве у нас водятся лебеди? Никогда не видел!

Лебедь покружилась над ними недолго и уронила белоснежное перо. Прямо в корзинку с подарками. Ася улыбнулась ей вслед.

На веранде корпуса Ася остановилась и, пряча глаза и запинаясь, попросила:

— Василий Николаевич, если все получится… ну, если… вы понимаете… не говорите Кольке, что я… ну, что…

— Что это ты его спасла?

— Да ну, спасла! — Ася нахмурилась. — Ну да. Пожалуйста.

— Но почему, Ася?

— Не говорите, и все.

Василий Николаевич долго, испытывающе смотрел на нее. Потом вспомнил, что они с Колькой «почти дружили», и сказал:

— Хорошо. Не буду. Хотя хотел. Но если ты просишь — не буду.

— Обещаете? — вскинула она глаза.

— Обещаю, — твердо сказал Василий Николаевич.

В этот день в седьмом отряде не было зарядки. Вожатую Лену разбудил подозрительный шум и визг. Это были какие-то совсем не утренние звуки. Она накинула китайский шелковый халатик и пошла узнать, в чем дело.

Шоколадный щенок носился по палате, Каринка, Маша и Ася носились за ним, а остальные девочки сидели в своих постелях и подвывали от восторга и зависти.

— Аська, она будет длинная, как ящерица!

— Как щетка для обуви!

— Давайте назовем ее Щеткой!

— Щетка, Щетка!

— Нет, она на ящерицу будет похожа, когда вырастет! Надо ящерицей и назвать!

Ася вспомнила ручную Севину ящерицу Юми. У нее были такие же, как у щенка, глаза: темные, кроткие, умные.

— Я назову ее Юми.

— Юми? Что за имя такое — Юми?

— Юми, Юми… Ася, она откликается!

Только Настя Вигилянская с подружками восторгов не разделяла. Она сказала презрительно:

— Тебе не чистопородную собаку подсунули. У нее подпалины слишком большие и хвост торчком. Да еще у хвоста пятно.

Девочки закричали на Настю, что «Подумаешь!» и что «Непородистые еще умнее!», а Ася подумала: «Мне же неважно, чистопородные ли гномы Сева с Горынычем и Еж и чистопородный ли человек Кукумбер», но вслух сказала только:

— Все равно она самая лучшая.

Могла бы вообще ничего не говорить, но девочки на нее смотрели очень уж выжидательно. Настя усмехнулась: мол, что с дурака возьмешь. А Наташка Ястрова возвела к потолку глаза. Ей самой не верилось, что она дружила с Вигилянской и еще недавно считала ее умной.

— Посмотрим еще, что скажет Лена, — сказала отличница Болотова.