— Что надо, ребята? — поежился Рогов, чувствуя, как кровь приливает к лицу, а в груди колотит молот.

— Ты посмотри, Каток, он не врубается! — прохрипел один из громил, — Кто здороваться будет, коржик?

Сзади послышался гаденький смех, который тут же затих.

— Проучи его, Репа, — приказал тот, что пил из кружки.

Понимая, что здесь никто ему не поможет, Андрей вскочил, вжался в стену и задрожал, видя как оба бугая, осклабившись, демонстративно начали потирать кулаки. Между ними осталось не больше двух метров, когда он ощутил жуткую ненависть к приближающимся уголовникам. И кроме этой вселенской нечеловеческой ненависти он не чувствовал больше ничего. Фигуры людей, кровать и очертания камеры начали расплываться, голова, казалось, находится в центре колокола, по которому только что ударили молотом.

Впрочем, по голове его действительно чем-то долбанули, поскольку через мгновение Рогов опомнился уже на полу с ноющей болью в области затылка.

— Всем к стене! — надрывался охранник, размахивая какой-то палкой, которой, вероятно, его и приложили.

Еще двое в форме рассредоточились по камере, взяв на прицел Рогова, и группу прижавшихся к стене перепуганных заключенных.

— Встать! — скомандовал тот, что с палкой и огрел его по руке, которой Андрей едва успел прикрыть голову.

Вскоре он уже сидел в центре пустой серой комнаты пристегнутый к креслу. Надрывно сипло дыша, Рогов старался успокоить крупную дрожь, бросающую его то в жар, то в холод. Наконец, сердцебиение понемногу стихло, и он задышал ровнее. В комнату вошли два охранника и пожилой невысокий человек в костюме с эмблемой медслужбы, которые в руке держал инъектор.

— Что это? — занервничал Андрей.

— А тебе не все ли равно? — огрызнулся один из охранников, закатывая ему рукав.

— Все нормально, — успокоил пожилой доктор, — это релаксирующее средство, совершенно безвредное.

После укола, Рогов почувствовал, как пол уходит вниз, а комната закручивается каруселью, но сознание оставалось более или менее ясным, хотя желание что-то делать, и даже думать пропало начисто. Язык стал, словно, каменным и наотрез отказывался поворачиваться, чтобы сформулировать хоть какой-нибудь слово. Таким мычащим его и покатили в кресле в одиночную камеру.

— Принимай! — крикнул охранник другому, стоявшему на другом конце длинного коридора.

— Это тот, который буйный?

— Не знаю как, но двух амбалов из двадцатой «уронил», не прикасаясь. Ты там поосторожнее. Ему потом ИПН поставят.

— Ладно, и не таких обламывали.

Перед Роговым открылась толстая полупрозрачная дверь, и его кресло толкнули внутрь. А поскольку отстегнуть его, видимо, забыли, или не захотели, он так и просидел несколько часов спиной к выходу, пытаясь вновь обрести мышечную подвижность. Когда смог членораздельно говорить, несколько раз требовал во весь голос, чтобы его отцепили от кресла, однако через небьющуюся стеклопластиковую пятисантиметровую дверь, его, скорее всего, никто не услышал.

Когда звенящая тишина и неподвижность конечностей уже начали сводить его с ума, дверь отодвинулась, чтобы впустить доктора с его адским механизмом в виде кольца на шею.

— Если попробуешь снять, получишь разряд тока, — предупредил эскулап.

— Это что за хрень? — сморщился Рогов и ощутил укол в шею, после которого он снова начал превращаться в овощ.

Отцепив крепления на руках и ногах, Андрея бросили на кровать и оставили одного. «Хорошо хоть камера одиночная» — подумал он, с ужасом представляя, что бы сделали с ним милые сокамерники в таком обездвиженном полусознательном состоянии. Сколько прошло времени, Рогов не помнил, потому что через пару минут провалился в глубокий лекарственный сон, и проснулся от толчка в плечо. Инъектор, видно, исправно его колол еще несколько раз, потому как он по-прежнему ощущал себя мешком с песком.

— Встать! — изгалялся над ним старший смены, тыкая палкой в бок.

— Да он не встанет, — ухмыльнулся другой и стал поднимать Рогова за руки, усаживая на знакомое уже кресло с ремнями.

— Куда его? — спросил третий.

— В изолятор на Медее. Доктор сказал, он может и с нами такое сотворить. Нельзя его среди людей держать без намордника.

— Слыхал, что на Медее с ними не церемонятся.

— Автотюрьма — милое дело.

Через пару часов спецбортом Рогова доставили на исправительную станцию «Медея, которая презрительно встретила его хмурым грязно-коричневым шайбовидным силуэтом на фоне гигантской темной безжизненной планеты с символическим названием «Стикс». Поговаривали, что на ней хоронили умерших заключенных, просто сбрасывая их с высоты. Тела распадались на атомы, даже не долетев до поверхности, поскольку на планете действовали какие-то непонятные физические законы, распыляя вещество за секунду, превращая в первичные химические элементы.

Отличное место для содержания опасных преступников, подумал Рогов, всматриваясь в очертания станции. После спуска на палубу он не увидел больше ни одного человека. Все перемещения, кормежка, уборка и остальные процедуры происходили с помощью механизмов. Впрочем, других камер и их обителей Андрей тоже не видел. Каждого из них содержали поодиночке, что с одной стороны отвечало требованиям безопасности, но с другой — лишало нормального общения и, скорее всего, приводило в итоге к различным психозам и сумасшествию.

Неплохо, если понимать, для чего действительно нужны исправительные станции такого рода. Вряд ли службы наблюдения за неблагонадежным контингентом жаждали, чтобы те после отбытия наказания вернулись в общество. Куда лучше, если осужденный попросту спятит. Тогда он гарантированно остается на станции до выздоровления. Короче, замкнутый круг.

В камере было все необходимое, кроме одного — возможности оставаться человеком. Не было никакой связи с внешним миром, никакой прессы, новостей и событий. Время, словно, остановилось, зависнув где-то между жизнью и смертью. Целыми сутками Рогов сидел напротив дверей и разговаривал с самим собой, время от времени выполняя нехитрые упражнения, чтобы мышцы окончательно не атрофировались.

Пару суток он еще имел возможность разговаривать с себе подобными, когда инспекторы службы расследований вызывали его на удаленный допрос через видеосвязь. Потом задавал вопросы судья. А когда огласили вердикт — пожизненное содержание на станции «Медея», Рогов скис, не представляя себе, как сможет выдержать остаток жизни в такой глухой изоляции.

После того как его автоконвой сопроводил не в камеру, а в тамбур для посадки, Андрей запаниковал еще больше. Неужели никакого «пожизненного» не будет? Все — блеф! Сбросят на Стикс, и привет! А ведь, действительно, похоже, что так и есть, усмехнулся он. Может, оно и лучше.

Из-за створки дверей показалось две фигуры в черном без опознавательных знаков.

— Тебе что, приглашение нужно? — махнул стволом в сторону посадки один из них.

— А куда мне торопиться? — огрызнулся Андрей, догадываясь, куда он сейчас отправится.

— Вперед бегом! — скомандовал тот и с силой подтолкнул его к трапу.

Всю дорогу Рогов гадал, какую участь ему уготовили, поскольку корабль взял курс не на Стикс, а в противоположную сторону, перейдя на «дельта-режим». Каково же было его удивление, когда через три часа они вынырнули перед гигантской грудой металлопластика с переливающимися буквами на корпусе «КАССАНДРА».

— Господин Окава! У Вас через пять минут встреча с адмиралом Авейде, — монотонно напомнил электронный секретарь, и Председатель раздраженно нажал клавишу сброса памяти.

Он и так весь день ждал этой встречи, вернее, готовился, в тайне надеясь, что она не состоится. Конечно, можно было отменить аудиенцию или отсрочить на неопределенное время, вряд ли кто-нибудь упрекнул бы Председателя Высшего Совета СНЗС в нарушении протокола с учетом плотного графика всевозможных совещаний, конференций и приемов. Между тем, Окава прекрасно понимал, что оттягивать обсуждение столь важного вопроса он не имеет права, и время посещения группы высокопоставленных военных его резиденции на Стексе было согласовано.