От носа нашего баркаса в сторону подгребающей лодки убегала да в это мгновение вдруг замерла на миг низкая и пологая волна…
Медленно-медленно поднял руку, преодолевая вязкость времени. Напряглись воины, приготовились стрелять…
– Эй, на баркасе! – Над настройкой дощаника появился одетый во всё чёрное человек. – Чего ход замедлили? Или столкнуться хотите?
Настолько неожиданно объявился, что чуть было на скобу спуска не нажал! Это я-то! Что тогда говорить о простых дружинниках? Тот же Степан уже и арбалет свой на новую цель навёл, и уже на скобу нажал… Почти что… Чудом, краем глаза, но сумел то ли почуять, то ли увидеть начатое движение пальцев на спуске и рявкнул во весь голос:
– Отставить!
Уф-ф, успел скомандовать. И ещё раз, для особо непонятливых уточнил:
– Не стрелять!
Команду и на подходящем дощанике услышали! Человек на дощанике аж присел, когда всё это услышал. Скрутился корпусом и ужом юркнул назад за надстройку! И уже оттуда прокричал с какой-то обидой в голосе:
– Вы чего?! Мы же свои!! Мы же мимо к монастырю идём!!!
И своему кормщику во весь голос:
– Отворачивай в сторону! Чего замер, дурень? Кому сказано, рули от этих полоумных в сторону! Да не в ту, не в ту, а в обратную! Вот так и держи!
Первая мысль – не враги! Вторая – не за нами! И только третья – а ведь и верно, совсем у нас ход упал! Глянул на гребцов, а их на месте-то и нет! Вёсла сами по себе болтаются в воде! Хорошо ещё, что течение потихоньку баркас в нужном направлении несёт. Кормщик? И этот пропал! Чудеса! Где команда?
Вон они где! Эти деятели не только броню на себя надели, так ещё и не захотели статистами в предстоящей схватке быть! Вооружились луками, глядя на наши приготовления, между моими дружинниками втиснулись! Хорошо ещё, что стрелять не стали…
– А вы чего за оружие схватились?
– Так мы помочь…
– А грести за вас кто будет? Плату получили, так отрабатывайте…
Ответом был дружный хохот. Смеялись над забавной ситуацией все: и мои дружинники, и команда баркаса. За вёсла так никто и не сел, не до того людям было.
Дощаник обходил нас по крутой дуге, выгребал против течения и оттуда со страхом пялились на нас человек восемь. Дивились нашему смеху. Может быть, там и ещё кто-то был, хотя бы в той же надстройке, да я никого более не увидел. Да и какое мне теперь до этого дощаника дело? Разошлись бортами, и ладно.
Посмотрел, куда идут, проконтролировал на всякий случай. А на берегу под монастырём и впрямь низенький причал имеется. Если специально не присматриваться, то его и не заметно совсем. Как раз сейчас по тропинке к воде несколько фигур спускаются. Дощаник встречают, наверное?
Погоди! Монастырь же женский? А почему туда мужики едут? Ну да не моё это дело!
И на правый берег поглядывал, как же без этого? Поэтому сразу внимание обратил, как на крепостной стене – отсюда я отчётливо видел всё, что там происходило – началась явно нездоровая суета…
– Почему вы его не задержали? Почему мне не выдали? – наседал на воеводу с посадником посол-литвин. – Если это и впрямь он сделал?
Посол чуял свою силу и мог наседать. Ведь даже здесь, в Приказных палатах псковского Крома, за ним стояли самые сильные рыцари ордена. Которые, как и он сам, были весьма злы на воеводу и этот богатый город за гибель своих братьев.
Ну да ничего, эти глупцы, воевода с посадником, пусть пыжатся. Пройдёт совсем немного времени, и он лично отправит обоих на плаху!
Только сначала выдоит из них всё! Все ухоронки, все тайники, всё ценное! Варвары! Недостойные даже грязи под ногами просвещённых европейцев…
– А как мы бы его задержали? – оправдывался между тем воевода, поглядывая исподлобья на посадника. – С ним три десятка отборной дружины с самострелами! И все в броне! Кровью бы умылись! Вот, кстати, твоих же тоже из самострелов положили?
А вот посадник предпочитал отмалчиваться, тем самым выставляя на первое место воеводу. Молчал, потому что не было у него никакого желания держать ответ за то, против чего он вроде бы как и не возражал, но и открыто не одобрял. Воевода всё это затеял? Вот пусть сам и отдувается!
– Так что он это, больше некому! Дом этого выродка находится в конце улицы, вокруг стены высокие, каменные. Там только собаки из-за стен и брехали, а более никого! И мои стражники туда не заходят, потому как нечего им там делать. Уж и не знаю, что твоим орденцам в том переулке понадобилось? Может, потому что дома там богатые? Поживится им захотелось? – От осознания того факта, что ему именно что приходится оправдываться – перед кем? Перед проклятым литвином! – было особенно гадко… Но да ничего, сейчас он этому литвину насыплет соли за воротник! Потому что к воеводе с уважением нужно, а не орать тут на все палаты! Ишь, даже рожа у литвина покраснела, до того натужился! Не обгадился бы…
– Ты думай, на кого поклёп наводишь, пёсья морда! – шагнул вперёд один из орденцев, положив руку на оголовье рукояти меча.
Лязгнуло железо в едином шаге выступившей вперёд княжеской стражи, со зловещим шорохом вылетели из ножен мечи дружинного караула! Встал рядом с орденцем второй крестоносец, обнажил меч. Отшатнулся назад посадник, упал в своё кресло, вжался спиной в резное дерево, косясь взглядом на своих защитников. Лишь воевода не дрогнул, так и стоял на прежнем месте. И даже к мечу не притронулся! Лишь улыбался и молчал.
Скрипнула входная дверь, просунулась в образовавшуюся щель голова писца, вперила вопросительный взгляд в посадника. Тот уловил немой вопрос и поднял брови домиком. Взгляды всех присутствующих в палатах скрестились на писце. А тот и не думал пасовать, наоборот, истолковал наступившую паузу как разрешение войти, толкнул от себя створку двери и под её заунывный и протяжный скрип быстро просеменил к креслу посадника. Склонился над его плечом, приник бородёнкой к его щеке и зашептал что-то на ухо.
За распахнутой настежь дверью отлично были видны просторные сени, битком забитые псковскими дружинниками. Там и дежурная смена стражи присутствовала, и личная охрана воеводы. И все они разом уловили возникшее в палатах напряжение, просунулись ближе к дверям, скрестили взгляды на воеводе. Со скрипом в полной тишине натянулись тетивы арбалетов, острые жала бронебойных болтов уставились на орденцев прямо из сеней.
С такой поддержкой никакие орденцы не страшны, приободрился воевода. Правду сказать, ему и так не было страшно, но с такой силой можно было вообще внимание на орденцев не обращать.
И посадник отлепился вспотевшей спиной от кресла, выпрямился величаво. Только сейчас это движение выглядело смешным. Потому что все видели давешний страх на его лице и обильно выступивший пот на бледном челе. Кивнул воеводе, и тот подшагнул, наклонился, не спуская взгляда с орденцев.
Выслушал несколько коротких фраз, усмехнулся довольно и выпрямился, перед этим успокаивающим жестом дотронулся до плеча соратника. И размеренно проговорил, словно каждым своим словом гвозди в доску вбивал:
– Придержи своих псов, посол. Ишь, затявкали! А то я их быстро утихомирю, сам плетей твоим щенкам выпишу!
Даже не покосился на зашипевших зло орденцев и не притронулся к оружию, выказывая тем самым своё им презрение. И не таким хребты ломали! Только не хватало ещё в палатах железом бряцать! Поэтому тут же перевёл разговор на более важное:
– Вместо того чтобы лаяться, лучше бы вдогонку отправились! Выродок-то уже по реке уходит!
– Почему сам погоню не отправишь? – задал правильный вопрос посол.
– Это ваше дело, не наше. Ваших же людей побили? Вам и мстить за них, виру брать! – вроде бы как выкрутился воевода.
Вот только посол так не думал:
– В твоём городе побили! Ваши законы нарушили! – Посмотрел на посадника, собрался что-то сказать, да передумал. Не понравился ему бледный его вид, наверное. Поэтому снова обратился к воеводе: – Разговор ещё не закончен. Возьму виру или нет, неважно, всё равно вам ответ держать. В этом городе наших людей побили, и капитул об этом обязательно узнает. И лично виру за братьев, за нарушение договора назначит! – С многозначительным видом оглядел воеводу с посадником и больше ничего не добавил. Кивнул сопровождающим его орденцам и вышел вон.
