Я оглянулся через плечо. Эктомант встал из-за стола и подошел к низенькому бюро. Он достал из него несколько предметов и принялся раскладывать их на столе.

Я закрыл дверь, снова запер ее и вернулся к столу. Морт расстелил на нем бумажную схему городских улиц, расставил по ее углам свечи и зажег их. Потом налил красных чернил из маленького пузырька в парфюмерный пульверизатор.

Некоторое время я молча смотрел за его приготовлениями. Наконец, я не выдержал.

– Почему?

– Я знал ее отца, – сказал Морт. – Я знал ее отца.

– Она хороший человек.

– Я слышал, – кивнул он, зажмурился на мгновение и сделал глубокий вдох. – Дрезден, мне нужно, чтобы вы помолчали немного. Я не могу отвлекаться – даже немного.

– Идет, – согласился я.

– Я попрошу их, – продолжал Морт. – Вы меня не услышите, а они – легко. Я распылю чернила над картой, а они соберут их в местах, где обнаружат эти ваши следы.

– Думаете, получится? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Возможно. Только я никогда прежде этого не делал, – он снова зажмурился. – Шшшш, – добавил он.

Я сел и постарался не вмешиваться. Несколько минут Морт оставался совершенно неподвижен, потом губы его начали шевелиться. Никакого звука, впрочем, они не издавали, если не считать едва слышного дыхания. Он вдруг как-то сразу вспотел, и свечные огни отражались в его блестящей лысине. Воздух у моего лица внезапно завибрировал, и что-то холодное словно коснулось моего тела – сначала в одной точке, потом в другой, в третьей… Спустя секунду я уже не сомневался в том, что в комнате присутствует кто-то невидимый. Потом еще один, и еще. Не прошло и минуты, и я, несмотря на то, что не видел и не слышал никого, понял: комната буквально набита людьми. Я испытал легкий приступ клаустрофобии и подавил острое желание выйти на улицу. Определенно это была магия, но отличавшаяся от всего, с чем я имел дело прежде. Что бы ни говорили мне мои инстинкты, я оставался неподвижно сидеть у стола.

Морт вдруг кивнул, взял пульверизатор и выпустил облачко красных чернил в воздух над картой.

Я затаил дыхание и придвинулся чуть ближе.

Облачко медленно опускалось на карту, но вместо того, чтобы равномерно распределиться по ее поверхности, оно вдруг начало свиваться в нескольких местах в воронки, словно крошечные кроваво-красные торнадо затанцевали над картой. У их основания на бумаге возникли алые круги, а потом воронки вытянулись в столбики и исчезли.

Морт крякнул и, задыхаясь, плюхнулся на стул.

Я встал и вгляделся в карту.

– Что, получилось? – прохрипел Морт.

– Кажется, да, – сказал я и ткнул пальцем в карту у одного из самых больших красных кружков. – Это институт патологоанатомии. Один из них сегодня вечером сотворил там зомби.

Морт открыл глаза и тоже склонился над схемой; глаза его помутнели от усталости. Он указал на другое кровавое пятно.

– И здесь. Это Музей Природы.

Я передвинул палец на новое место.

– А это злачный довольно район. Кажется, это жилое здание, – взгляд мой скользнул по карте. – И кладбище. И… что за черт – это аэропорт?

Морт покачал головой.

– Смотрите, пятно темнее других. Я думаю, это под аэропортом, в Нижнем городе.

– Умгум, – кивнул я. – Что ж, не лишено логики. И еще два. Переулок у Бёнем-парка и тротуар в Уэккере.

– Шесть, – произнес Морт.

– Шесть, – подтвердил я.

Шесть некромантов вроде Гривейна и Коула.

А я только один.

Блин-тарарам.

Сворачивая к своему дому, я зацепил крылом дурацкого джипа за свой старый железный почтовый ящик. Ящик оцарапал капот и с лязгом полетел на асфальт. Я остановил джип у лестницы, вернулся к ящику и сунул столб, на котором он покоился, обратно в дырку в земле. Столб от столкновения погнулся, и ящик пьяно покосился на бок, но все-таки держался. Сойдет.

Я собрал свою амуницию (включая взятый из Жучка обрез) и поспешил в дом.

Там я сунул все это в угол, активировал оберегов и запер тяжелую стальную дверь, которую я установил после того, как один большой и злой демон дунул, двинул и разнес к чертовой матери оригинал. Только проделав все это, я позволил себе перевести дух и расслабиться немного. Гостиная освещалась только тлеющими в камине углями, да еще двумя-тремя жалкими язычками пламени. Из кухонного алькова до меня донесся ритмичный стук – это Мыш приветственно похлопал хвостом по обшивке ледника.

Томас сидел в большом кресле у камина, бездумно поглаживая Мистера. Мой кот, свернувшись у Томаса на коленях, невозмутимо смотрел на меня своими зелеными глазами.

– Томас? – произнес я.

– На подвальном фронте без перемен, – доложил Томас. – Стоило Баттерсу преклонить голову, и он вырубился до бессознательного состояния. Я сказал ему, что он может лечь в спальне.

– Отлично, – кивнул я. Потом достал из кармана эту чертову книжку, Эрлкинга, зажег на столе несколько свечей и плюхнулся на диван.

Томас выгнул бровь.

– Ох, – пробормотал я, садясь. – Извини, не подумал. Ты, должно быть, хочешь спать.

– Не особенно, – отозвался он. – И потом, должен же кто-то нести вахту.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Просто спать сейчас не хочется. Да ложись на диван, не бери в голову.

Я кивнул и снова лег.

– Хочешь поговорить?

– Если хотел бы, поговорил, – он снова повернулся к огню, поглаживая кота.

Ясное дело, его расстройство никуда не делось, но я по опыту знал, что давить на Томаса, пусть даже и с самыми благими намерениями, бесполезно. Он упрется из чистого упрямства, и разговор зайдет в тупик.

– Спасибо, что приглядел для меня за Баттерсом.

Томас кивнул.

Мы помолчали еще немного, и я раскрыл книжку.

Еще через некоторое время я уснул.

Почти сразу же мне начал сниться сон. Зловещие деревья, по большей части вечнозеленые, окружали небольшую поляну. В центре ее потрескивал, плюясь в небо искрами, небольшой, аккуратно сложенный костерок. В воздухе ощущался запах близкого озера: мох, и цветы, и дохлая рыба, к которым добавлялся запах опавшей хвои. От зябкого воздуха меня пробрала дрожь, и я придвинулся ближе к огню, но даже так казалось, что спина моя прижата к поверхности льда. Откуда-то сверху доносились дикие, трубные крики перелетных гусей. Я не узнал этого места, но оно почему-то казалось мне хорошо знакомым.

На решетке стоял у огня железный кофейник; с треноги свешивался котелок, в котором, судя по запаху, варилось что-то ужасно аппетитное, возможно, оленина.

Напротив меня сидел у костра мой отец.

Малькольм Дрезден был высокий, худощавый мужчина с темными волосами и ярко-голубыми глазами, в поношенных джинсах и кожаных походных бутсах. Под охотничьей курткой с меховым воротником я разглядел его любимую рубаху в красную клетку. Он нагнулся, помешал варево в котелке, потом набрал ложку, подул на нее и осторожно попробовал.

– Недурно, – сказал он. Потом взял с плоского камня две железных кружки и снял с огня за деревянную ручку кофейник. Он разлил кофе по кружкам, повесил кофейник на колышек и протянул одну из кружек мне.

– Согрелся?

Я взял кружку и некоторое время молча смотрел на него. Возможно, я ожидал, что он будет выглядеть совершенно так, каким я его запомнил, но это вышло не так. Он казался худее. Он казался совсем молодым – возможно, моложе меня. И еще… каким-то совсем обыденным.

– Ты что, оглох, сын? – спросил отец с улыбкой. – А может, онемел?

Я постарался совладать с языком.

– Холодно здесь.

– Не без этого, – согласился он.

Он достал из рюкзака пару пакетиков сухих сливок, потом пару маленьких упаковок сахара и протянул мне. Молча мы приготовили себе кофе и некоторое время потягивали его. Кофе приятно согрел желудок, от чего жуткий холод, обжигавший спину, показался почти терпимым.

– Приятное разнообразие по сравнению с моими обычными снами, – заметил я.

– В чем это? – поинтересовался отец.