— Во-о! — похвалил Колесников. — Начинаешь понимать, шо к чему. А то «бандит», «бандит»… — Он вернул деду обрез. — Скажи Опрышке, чтоб наладил твою пушку, мало ли где пальнуть придется. — Он нахмурился. — Оружие чтоб в исправности було, поняв?

Он помолчал, ожидая, что Сетряков что-нибудь скажет в ответ, возразит или согласится, но тот как воды в рот набрал.

— Командиры собрались? — спросил Колесников.

— Та уси вже съихалысь, — тянулся Сетряков. — Марка́ Гончарова тильки нэма, запропав.

— Ладно. Скажи Опрышке, чтоб звал всех сюда. Иди.

— Слухаю!

Дед, стукнув пятками, повернулся по-военному, пошел к двери, но на первом же шаге наступил на торчащую из валенка солому и, чертыхнувшись, едва не упал.

Штаб Повстанческой дивизии сидел за чисто выскобленным пустым столом — Колесников в торце его, а все остальные — Григорий Назарук, Митрофан Безручко, Иван Нутряков, Ульян Серобаба, Богдан Пархатый — по бокам. Присутствовали на заседании штаба и старокалитвянские кулаки: Трофим Назарук, Пронька Кунахов, Никита Прохоренко, лавочник Ляпота; они расселись вдоль стены, на широкой удобной лавке, слушали, что говорил им Колесников.

— Верный человек дал знать, что коммунисты двинули против нас целую бригаду, — рассказывал тот со значением в голосе. — Сколько их, как вооружены, не знаю пока, но людей богато. Пушки у них есть, пулеметы. Конницы нету, так что тут мы с ними…

— Нехай только сунутся, — хохотнул Григорий, шумно сморкаясь в грязную тряпицу. — Пустим большевикам красную юшку.

— Наступать на нас собираются с двух сторон, — продолжал Колесников, строго глянув на Григория — нашел время болтать! — С Митрофановки и с Евстратовки. На этих станциях выгрузка их войск.

— А когда ж они планируют наступление, Иван? — простодушно поинтересовался Пронька Кунахов.

— А ты сбегай и спроси, — не удержался, съязвил Колесников. — Может, они тебе и скажут по секрету.

— Да ото ж! Врасплох не застали, и ладно.

— Чего там лясы точить, Иван. Готовиться надо да дать красным так, чтоб они и носа больше в Калитву не совали.

— Может, первыми нам напасть на станции, Иван Сергев? Побить их прямо там, в теплушках.

Колесников слушал всех, хмурился. Потом положил тяжелую ладонь на столешницу, прекращая споры.

— Нападать на станции пока не будем, обстановка неясная. Нехай разведка пошастает по округе. Слышь, Иван Михайлович? — Колесников обращался к начальнику штаба, и Нутряков кивнул, поднимаясь: бывший офицер царской армии, он хорошо знал свое дело, в подсказках, в общем-то, не нуждался, сам все предусмотрел. Все это довольно ясно читалось на его выбритом, с холеными усиками лице, как и во всей фигуре, затянутой в ладный френч. На стоящего по стойке «смирно» Нутрякова любовались сейчас кулаки — вот какие орлы в их дивизии, вот какого красавца завлекли они на свою сторону!

— Так вот я и говорю, — продолжал Колесников, исподлобья разглядывая Нутрякова. — Чтоб Сашка Конотопцев не девок на Чупаховке у нас щупав, а гонял бы со своими хлопцами по округе. На станцию своих людей надо послать, нехай поотираются там, послухают, понюхают… Глядишь, чего нужное и поймают. Иначе на кой черт нам целый взвод разведки держать?

— Понятно, Иван Сергеевич, — вежливо, несколько даже переигрывая в вежливости и в своей стойке, отвечал Нутряков. — Зря мои разведчики хлеб не едят, не думайте. Мы имеем кое-какую новую информацию о намерениях красных, я потом доложу. Сведения конфиденциальные.

— Чого вин сказав? Яки сведения? — завозились на лавке кулаки.

— Попрошу чуток потише, — глянул в их сторону Колесников. Шестом велел Нутрякову сесть, обвел притихших штабных суровым взглядом. — Требую от командиров дисциплины. Нияких там шатаний, гульбы, грабительства. Людям своим вбивайте в головы: край свой мы от голодной смерти спасаем. Это каждый повстанец должен хорошо понимать и биться за это насмерть. Коммунистам скоро крышка. Мы в ближайшем будущем соединимся, мабуть, с армией Александра Степановича Антонова, ведем пока переговоры. Советуют нам слить местные силы с нашими соседями — Вараввой, Стрешневым и Курочкиным, с отрядом Костина… запамятовал, как величать его… Андрей Мироныч, да!.. Там же, в Борисоглебском уезде, отряды Шурки и Пани не знаю, как их полностью величают. С батькой Махно надо снестись, може помощь какая нужна нашим украинским братам. Главное же, будем держаться Александра Степановича. У него прямая связь с партией эсеров, с белокаменной нашей. Подымемся дружно, освободим столицу…

— Вот это дело! — одобрительно кашлянул Пронька Кунахов. — Ленина в первую голову скинуть из Москвы треба. Я так розумию.

— Доберемся и до Ленина, — важно сказал начальник политотдела Митрофан Безручко, молчавший до сих пор. — Разобьем коммунистов, свою, народную власть установим. Безо всякой политики. Нехай она и Советской будет прозываться, слово хорошее. А политика у крестьян одна — жито сеять, землю пахать, детей ро́стить. Так, не?

— Так, Митрофан, так! Ты крестьянина не замай, и он за ружжо браться не сунется.

— Ох, голова наш политотдел!

— Гарно сказав!

— Може, и по-мирному с коммунистами поладим, а? Чего людей переводить?! Пахать некому будет.

Колесников терпеливо переждал шум.

— С красными схватиться придется, — мрачно сказал он. — Большевики ничего просто так не отдадут, я их породу знаю. А потому надо отбить у них охоту являться сюда раз и навсегда. Колошматить их будем для началу по балкам да по лощинам. Больше, думаю, ночами надо. У нас пока мало боеприпасов, да и оружия. Пушек всего две… Как там со снарядами? — повернул он голову к Серобабе.

— Да як, — Серобаба, черный как грач, носатый, с бельмом на правом глазу, тоже вскочил за столом, тянулся, подражая Нутрякову, но куда там! Ни выправки, ни осанки — пугало огородное, да и только. Колесников не сумел сдержать ухмылку.

— По два снаряда на орудие, Иван Сергеевич, — докладывал Серобаба, красный от натуги и волнения — не привык ко всеобщему вниманию. — Курям на смех, бабам на потеху. Як зеницу ока снаряды берегу. Пальнув бы когда, надо ж хлопцив обучать, да… Дрючок закладаем, а кто-нибудь из хлопцев горлом бабахае… Гм.

— Пушки надо при первой же возможности отбить у красных, — сказал Колесников. — А из наших пальнуть при случае, нехай думают, что снарядов у нас много. Тут главное панику среди красных начать, — продолжал он после паузы, какую не посмел нарушить никто из штабных. — И от одного снаряда побежать могут.

Серобаба, моргая усиленно кривым глазом, кивал, соглашался, а диковатая его физиономия бурела в смятении — ну где их взять, эти чертовы пушки, красные и сами их пуще глаза берегут, поди отыми!..

— Санчасть как? Банки-склянки? Бинты? — напористо спрашивал Колесников, потеряв интерес к начальнику артиллерии — команда дана, пусть сам голову поломает.

— С этой стороны никаких неожиданностей не будет, Иван Сергеевич, — снова поднялся Нутряков. — Я лично проверил у нашего доктора Зайцева запас медикаментов и перевязочных материалов. Полагаю, что на три-четыре боя их хватит. Бинты и марлю взяли в одном из набегов в Бобровский уезд, пришлось… хе-хе… красным товарищам поделиться с нами. В помощь Зайцеву выделены два фельдшера и несколько сестер милосердия из слободских молодых баб; фельдшеры — ив дезертиров…

— Не из дезертиров! — тут же оборвал начальника штаба Безручко. — Заруби это себе на носу, Иван Михайлович! Не дезертиры у нас, а сознательные граждане-бойцы! Поняв?

Нутряков, не привыкший, видно, чтобы на него повышали голос, заметно побледнел.

— Пусть будет по-вашему, Митрофан Васильевич. Я полагаю, что сути это нисколько не меняет…

— Нет, меняет! — заорал Безручко и трахнул ладонью по столу. — Это там, у них, дезертиры, а у нас — повстанцы, освободители народа!..

Нутряков молчал, царапал ногтем столешницу; молчали и все остальные.

Колесников примирительно поднял руку.