Утро застало Нила на южном берегу Фарангского залива, в шести милях от крепости Кимон. От Кимона до Фаранга – отличная дорога. По ней сейчас и ехал сын вагара. Саму крепость Нил миновал ночью, в объезд, здраво рассудив, что так будет безопаснее.

По обе стороны дороги тянулись поля. Справа за ними виднелся краешек моря.

Встречные, большей частью крестьяне, заслышав топот лап, с опаской отодвигались к обочине. Погонщики волов, везшие в Фаранг продукты, с подозрением поглядывали на вооруженного всадника с двумя пардами в поводу. Приятной неожиданностью для Нила было отсутствие патрулей Береговой Стражи. Впрочем, рассудил он, здесь, под защитой двух крепостей, в них нет особой надобности.

Впереди показался дорожный пост. Такие на больших дорогах Конга устраивались через каждые двадцать пять миль. Там же располагался загон с пардами для подстав. За небольшую плату в таком загоне можно на время оставить пардов, что Нил и собирался сделать.

Спешившись, северянин вошел в здание поста.

Единственным, кого он увидел, был немолодой мужчина в одежде чиновника, с задумчивым видом изучавший ноготь на большом пальце собственной ноги.

– Эй! – окликнул его Нил.– Почтенный! Оторвись ненадолго!

Чиновник недовольно посмотрел на великана, но снизошел до того, чтобы буркнуть:

– Пардов нет! И не будет!

И вновь предался созерцанию.

Нил окинул взглядом просторное помещение, прислушался. Похоже, чиновник – единственный человек во всем здании. Занятно!

Нил не стал задавать вопросов. Просто вышел наружу, вскочил в седло и поехал дальше.

Спустя три часа впереди показались городские предместья Фаранга. И еще один пост с одиноким узкоплечим солдатиком, прислонившимся спиной к стене и вяло разминающим челюстями комок жвачки. Солдатик скользнул по Нилу тусклым взглядом и ничего не сказал. Дорога была свободна.

Вспомнив, с каким трудом им удалось в прошлый раз выбраться из Фаранга и какими расторопными были здешние стражники, великан задумался.

Фаранг встретил воина летней жарой и слабым запахом увядших цветов. Редкие прохожие глядели не столько на Нила, сколько на двух оседланных пардов, бегущих за ним. Поэтому Нил решил при первой же возможности избавиться от зверей.

Как только на глаза ему попался постоялый двор, он въехал в ворота и зычным голосом позвал хозяина.

– Сколько дашь? – спросил он того, указывая на пардов.

Глаза конгая посветлели от жадности. Он пожевал губами, потом назвал цену, от которой Нил мысленно засвистел.

Но лицом выразил полное презрение и совершенно спокойно утроил плату. Сошлись на середине.

Нил получил деньги, а хозяин – пардов. По цене, в полтора раза меньшей действительной стоимости. Оба были довольны. Расщедрившийся хозяин предложил Нилу бесплатный завтрак. И очень скоро раскаялся: возможности Нила в области уничтожения пищи потрясали.

Вдалеке затрубил рог, возвещая о полуденном приношении Туру. Ему откликнулся колокол в храме Морской богини.

Боевой пард неторопливо бежал вперед, иногда порыкивая на встречных. Те опасливо поглядывали на оскаленную морду. Нил не стал надевать намордник, уверенный, что успеет одернуть зверя раньше, чем тот вознамерится кого-то цапнуть.

Ни воинов, ни стражников среди прохожих не попадалось.

«Война? – подумал Нил.– Вероятнее всего!»

Причем именно война, а не беспорядки.

«Омбам? Хурида? Нет, скорее, Хурида!» – решил Нил, вспомнив, что видел на фарангском рейде шесть боевых кораблей, спокойно стоящих со спущенными парусами.

Впереди Нил заметил столб, к которому была прикреплена помеченная алым бумага. Из нее явствовало, что все имеющие оружие обязаны доставить его к казармам гарнизона, где получат за него достойную цену. Сообщение подписал начальник гарнизона Ганг в тринадцатый день последнего месяца лета. Чернила еще не успели выгореть. Значит, Нил провел в Саркофаге около года.

«Однако!» – подумал великан.

Вряд ли его друзья сейчас в Урнгуре. Скорее всего, Эрд и отец уже дома. А Санти? Возможно, он тоже уехал в Империю?

В Фаранге Нила никто не ждал. Кроме, может быть, Теллы. При мысли о ней Нил улыбнулся. Однако не худо бы выяснить, что происходит в стране.

Нил поступил просто: остановился у первой попавшейся харчевни, передал парда слуге и потребовал вина. И побольше!

Спустя пару минут он уже был в приятельских отношениях с двумя моряками преклонных лет, которые цедили кислое вино и жаждали поучить кого-нибудь уму-разуму. Например, этого здоровенного юнца.

Так великан узнал, что в стране – бунт. Великий Анган помер. Красноглазых крошат почем зря. А подлые южане задумали погубить Освободителя!

Нил не стал выспрашивать, кто такой – Освободитель. Узнает со временем.

Доблестные моряки, тряся кружками, сжатыми в высохших старческих руках, уверяли его, что никогда Страж Севера не поддастся блудливому вонючему Сарбуру. Освободитель растопчет южан, как крыс, соххоггоев больше не будет, а Великим Анганом станет настоящий конгай! (Глаза закатываются, а указательные пальцы вздымаются вверх!) Настоящий конгай! И все будет как нельзя лучше. Дело лишь за тем, чтобы приструнить нахальных южан.

Нил вежливо распрощался со стариками, взгромоздился на парда и поехал в сторону порта. Если у него и найдутся друзья, то скорее всего – там. Кроме того, в порту всегда самые свежие новости.

Так же неторопливо Нил доехал до гавани, оставил зверя в платном стойле и вразвалочку зашагал вдоль причалов.

Ему не пришлось искать долго. Шагов через двести Нил углядел знакомые очертания «Светоча Фуа». Корабль Хихарры, блестя свежевыкрашенными бортами, покачивался у пирса.

Нил прошествовал к трапу, отодвигая руками снующих носильщиков, окликнул вахтенного.

Хотя внешность Нила и изменилась к лучшему, матрос сразу узнал великана.

Широко улыбаясь, он перевесился через борт и сообщил, что ни хозяина, ни сына его на корабле сейчас нет. Флон ушел воевать с южанами, а старый Хихарра наверняка хлещет вино в «Бездонном Кувшине»!

– А почему не в «Дохлой Рыбине»? – осведомился Нил.

– А! – моряк махнул рукой.– Сгорела! Еще осенью сгорела!

– И где же этот «Бездонный кувшин»? – поинтересовался великан.

– Там! Тебе всякий покажет!

И Нил, поглядывая поверх голов бездельников, толпящихся у причалов, двинулся дальше.

Но не прошел и полусотни шагов, как чьи-то лапищи обхватили его талию и знакомый бас прорычал:

– Ха! Брат Нилон! Кусай меня в задницу! Вернулся!

Хихарра почти не изменился. Разве что брюхо стало на пару кружек вместительнее, а нос – если такое возможно – краснее.

– Здорово, брат! – Спутник Хихарры протянул Нилу ладонь.

Нил узнал одного из своих «кровных братьев», капитана Онкронка, прозванного «Рубец» за оставленный омбамским топором – от виска до подбородка – шрам.

– Ну, брат! Рад тебя видеть! Ох, рад! – зарокотал Хихарра, снизу вверх глядя на Нила.– Хей-мей! Ну, как Урнгур? – и, не давая вставить ни единого слова.– А к нам, вишь, Урнгур сам пришел, кусай меня в задницу! Вот этот акулан говорил,– Хихарра ткнул пальцем в сторону Онкронка,– у Освободителя чуть ли не тысяча урнгурских солдат, кусай меня в задницу! Брат! Мы тут в храм богини собрались, да богиня подождет! Сколько раз мы ее ждали, разок и нас подождет, верно, Рубец? – и расхохотался. А потом с новым пылом принялся трясти руку Нила.

– Брат! Такая встреча! Рубец! Меняем курс! В «Кувшин»!