– Сослал бы в монастырь!

– Лучше б зарезал…

А вот на жалость давить не надо! Расставим точки над «і».

– Я не хотел на тебе жениться, но не потому, что не любил. Ты была слишком юна, и я сомневался, выйдет ли из тебя княгиня? Не жена и мать, а правительница? Быть женой князя – это не только делить с ним ложе. Княгиня обязана помнить, кто она есть, и осознавать последствия своих поступков. Понятно?

Ничего ей не понятно. Стоит, хлопая ресницами.

– Смердка может ударить мужа, даже боярыня… Это их дело. Князь же на виду. Завтра у меня под глазом будет синяк. Люди увидят и все поймут. Кто подчинится князю, которого бьет жена?

– Дай погляжу!

Метнулась к столу, схватила лампу… Осторожно! Подбила глаза, так хоть не выжги…

– Надо холодным приложить!

Поставила лампу, побежала к ведру, плещет ковшиком. Льет воду на подол рубахи. Зачем?

– Вот!

Мокрая ткань залепляет мне глаз. Струйка воды бежит по щеке. Лекарка… Поздно! Синяк будет в любом случае. Сижу, Оляна замерла напротив. Что дальше? Задранный подол запечатал мне глаз, но второй-то видит. Груди Оляны, полные, налитые, едва не тычутся мне в нос. От них вкусно пахнет молоком и еще чем-то сладким. Розовым маслом? Дорогая вещь! Его привозят издалека и отмеряют наперстками.

– Ты намазалась розовым маслом?

– Ага! – вздыхают над головой. – Тебя ждала, хотела приятное сделать. А потом узнала…

– От Оляты?

Подтверждения нет, как и возражения. Что и требовалось доказать! Решительно отстраняю ее.

– Все равно не поможет! Иди спать! Поздно!

– А ты?

– Я – здесь!

– На лавке холодно и жестко. Я не усну, буду думать… Иди в ложе! Не бойся, драться не буду!

Смотрю ей в глаза: не врет вроде. Ладно, на лавке и в самом деле не очень. Киваю. Оляна бежит вперед, ныряет под одеяло со своей стороны, я осторожно залезаю со своей. На всякий случай поворачиваюсь к ней спиной. Один фингал – это полбеды, а вот два…

Позади возмущенное сопенье, в следующий миг боль пронзает мне бок.

– Оляна! Ты обещала!

– Подумаешь, ущипнула! Ты чего отвернулся?

– Чтобы тебя не трогать.

– А я хочу, чтоб трогал! Понятно?

Горячее тело скользит мне в объятия, прижимается… Шепот, горячий:

– Я дождаться его не могла, все слезы по нему выплакала, а он приехал и отворачивается! Зря, что ли, маслом мазалась?

Ее губы находят мои. Нет, женщин я никогда не пойму…

Под боком холодно и мокро. Не открывая глаз, шарю рукой. Оляны нет. Сажусь, осматриваюсь. Жена и вправду куда-то исчезла. Зато рядом лежит Иван Иванович и недовольно морщит личико, готовясь заплакать. Напрудил папке под бок и жалуется!

Стаскиваю рубаху и швыряю в угол. Следом отправляется мокрая пеленка. Сына надо перепеленать. Чистые пеленки – вот они, на лавке. Беру одну, разворачиваю, кладу на ложе. Иван Иванович, ощутив себя в руках, сучит ножками и довольно улыбается. Прижимаю ножки к пеленке. Теперь накрыть снизу, затем завернуть правую полу, потом – левую. Вот! Загляденье. Сын шевелится внутри полотняного кокона, двигает ручками и ножками и в мгновение ока разваливает сотворенную мной красоту. После чего довольно улыбается. Подлец…

– Не хочешь запеленатым, лежи голым! – говорю в сердцах.

Не впечатлился. Брыкает ножками. Склоняюсь, делая зверское лицо. Сын немедленно вцепляется в бороду. Ну и сила у него! Не будь коротко острижено, клок выдрал бы! Бандит! И в кого такой? Прижимаюсь губами к теплому животику и выдуваю воздух. Пр-р-р! Сын смеется, показывая беззубые десны. Понравилось! Тогда еще…

За спиной шаги. Оглядываюсь. В ложницу входит Оляна, следом… Млава? Это еще что? Зачем? А я в подштанниках…

– Не соромся, княже! – улыбается ведьмарка. – Я мужей и не так видела! Тебе ль не знать?

Еще и задирается. Это с чего? И не надо про мужей! Никого у тебя до меня не было. Ни целоваться, ни обнять – ничего не умеешь! Вернее, не умела…

– Княгинюшка сказала: рожа на глазу у тебя выскочила. Дай гляну!

Перебираюсь на лавку. Подскочившая Оляна хватает Ивана Ивановича, кладет на пеленку. Раз, два, три – и в руках ее белый столбик с розовым личиком. Мне так никогда не суметь… Млава склоняется к моему лицу. Хмыкает.

– И вправду рожа!

Еще какая…

Ведьмарка лезет в суму, достает туесок и ловко мажет вокруг подбитого глаза. Затем накладывает и закрепляет повязку. Готово! Адмирал Нельсон в подштанниках. Циклоп побитый…

– Здрав будь, княже! И ты, княгиня!

Млава кланяется и исчезает за дверью. Требовательно смотрю на Оляну. Что за представление? Она опускает взор.

– Ты вчера сказал: люди будут смеяться. Вот я и подумала… Рожа на глазу – это не стыдно, у многих случается.

Это правильно. Лучше б, конечно, чтоб не «случилась», но коли вышло…

– А Млава зачем?

– Так лекарка! Князь заболел, я позвала.

«Неубедительно!» – как говорил мой учитель истории. Глаз самому можно замотать – поверили бы. Смотрю не отрываясь. Ну? Ковыряет пол носком сапожка.

– Я хотела знать, правду ли сказал? Млава подтвердила. Я спросила, зачем? Поведала, что хотела родить от самого сильного и удачливого мужа, а удачливее тебя в княжестве нет. Еще сказала, что ты ей более не надобен, она понесла.

Так скоро? Ну, ей виднее.

– Она сама предложила прийти. Сказала: от мази синяк скорее сойдет. Я согласилась…

А заодно проверила, как муж отреагирует на появление любовницы. Очная ставка, суровый следователь. «А ну в глаза мне, в глаза!»

– Ты не сердишься?

Качаю головой. Шелест подошв, следователь плюхается на колени подозреваемого. Обнимает и прижимается.

– Я люблю тебя, Некрасе!

– И я тебя, ладо…

Сидим, обнявшись. Хорошо! Семейный мир восстановлен.

– Хочу тебя попросить, – шепчет она. – Можно?

Конечно! Подозреваемый прощен, но вина не заглажена. Что нужно? Наряды, драгоценности, розовое масло? Все куплю!

– Помоги Оляте!

От неожиданности разжимаю руки.

– Он не виноват. Это я заметила, что ходит смурый, и вытянула.

Может, ей и вправду в следователи?

– Что с ним?

– Беда. Влюбился.

– В мужнюю жену?

– Девку!

– Засватанную?

– Нет.

– Так в чем беда? Нашелся боярин, посмевший отказать шурину князя? Или она княжна?

– Дочка ляшского посла.

– И что лях?

– Сказал: отдаст дочку, если Олята перейдет на службу к королю. Вместе со смоком.

– Так! – Я снял супругу с колен и усадил на лавку. – Теперь, пожалуйста, поподробнее!..

Юлиуш вошел в гридницу и поклонился. Князь не ответил. Стоял, заложив руки за спину и сверлил гостя взглядом единственного глаза. Второй скрывала повязка.

«Знает! – понял лях. – Беда!..»

Он топтался у порога, не зная, что делать. А князь все смотрел, будто прикидывая: убить посла сразу или чуток погодя? Юлиуш осторожно прокашлялся, но заговорить не решился. Князь сдвинул брови над переносицей.

– Зачем сотника моего сманивал?

– Я…

Мысленно Юлиуш готовился к этому разговору: понимал, что с рук не сойдет. Выстраивал в голове вопросы и ответы, прикидывал, как лучше отговориться. Однако заготовленные слова будто из головы выдуло.

– Иль не ведал: любой, кто пытается выведать тайну смоков, подлежит казни?

– Я посол! – крикнул Юлиуш.

– Неужто? – хмыкнул князь. – А я вот думаю: лазутчик! А лазутчику награда – веревка на шею!

– Король отомстит!

Князь усмехнулся и качнулся с каблуков на носки.

– Ты не думал, пан Юлиуш («Какой еще «пан»?[17] – удивился лях), почему король отрядил в Галич именно тебя? Роду ты незнатного, титула не имеешь, сам не богат.

Лях насупился. Ему самому не давал покоя этот вопрос.

– Я, когда ты приехал, даже обиделся: лучшего не нашли? Не уважают, что ли? Теперь разъяснилось. Король выбрал, кого не жалко. Не станет он за тебя вступаться, разве что поворчит немного. Так что висеть тебе, пан Юлиуш! А дочку твою…