К ночи Ираклий осушил два кувшина, после чего им овладела злость. Рус не только пренебрег его приглашением, но и вел себя вызывающе. Вздумал командовать его людьми, варвар! По карте показывал, куда полки выдвигать, где линию строить! Нашелся стратиг лесной – лучшего военачальника империи тактике учить! Доместик ему не половецкий хан. Сам определит, куда выводить войско. Не будь хам так нужен Константинополю, отведал бы палок за шатром… А так пришлось сдерживаться, политику блюсти. И пить!

Ничего. Завтра он поступит по-своему! Войско под удар франков не выставит, проведет линию обороны между холмов, где подъем начинается. Там земля потрескалась, камней много, кустарники колючие. Рыцарская конница здесь неизбежно завязнет, потеряет мощь и напор. Даст Бог, устоит пехота, а там с боков катафракты навалятся, лучники с холмов добавят, и побежит враг, стоптав свою же пехоту. Не может не побежать! Если смоки не подведут, то и вовсе можно уничтожить захватчиков.

План свой Ираклий держал в себе. Штаб византийцев был таким местом, где любая тайна просачивалась сквозь пальцы. Утром доместик сам всех расставит! Не раньше!

С этой думой грек повалился в ложе и забылся тяжелым сном. На рассвете слуга пытался растолкать хозяина, но тот лишь мычал и дико ругался. Слуга отступился. Ираклий очнулся поздно и поначалу не сообразил: что происходит? Отчего в лагере шум и крики? Когда наконец вспомнил и рванулся наружу, хвост последней турмы втягивался в ворота. Пока доместик, ругаясь, облачался в доспехи, пил традиционный кубок вина (как же без него с таким-то похмельем?) и садился на коня, войско вышло к намеченному месту и успело развернуться. Архонты скрупулезно исполнили вчерашний план. Подскакавшему Ираклию осталось смириться. Уводить армию поздно. Во-первых, его не поймут. Во-вторых, опасно. Пока выстроят походные колонны, пока тронутся, франки успеют напасть. Значит, паника! Бить врага на марше – одно удовольствие. Проигранное сражение в Константинополе ему простят, а вот разгром при отступлении… Оставалось уповать на Господа и на обещания руса.

Франки не заставили себя ждать. Ираклий, ежась – то ли от утренней свежести, то ли от волнения, наблюдал, как выстраиваются рыцари. Те действовали слаженно – не новички. Поглядывая на врага, архонты крутили головами, но обещанных смоков все не было. «Вдруг рус улетел? – с внезапно нахлынувшей паникой подумал доместик. – Вчера я разговаривал с ним грубо, мог обидеться. Хрисовул у него в руках, зачем сражаться? Нельзя было отдавать!»

Он глянул на войско греков. Позиция – хуже некуда. «Франки должны разогнаться!» – сказал рус. Зачем? Лучше встать ближе к холмам, еще лучше – на склоне или вершине. От конницы так отбиться легче. Только менять что-либо поздно. Из-за этого ошибка казалась Ираклию еще более явственной.

Когда стальная лава ринулась вниз, Ираклий окончательно убедился – рус соврал. Разгрома не миновать. Хитрый варвар предал их! Доместик подозвал личную стражу, собираясь отдать приказ пробиваться к кораблям, как вздох прокатился по войску. Воины дружно смотрели в небо. Ираклий задрал голову.

В небе крылом к крылу плыли смоки. Полет их был грозным и стремительным. Над строем греков стая развернулась и устремилась навстречу франкам. Ираклий заметил на боках змеев большие корзины и догадался, что сейчас произойдет. Он ожидал, что воины князя станут бросать стрелы руками, но дно корзин просто отворилось. В небе возникли и стали растекаться, летя вниз, облака железного града.

Набрав скорость, он ударил по коннице резко и страшно. Стрелы не пробили доспехи франков, это и не ставилось им в задачу. Боевой конь рыцаря хорошо защищен. Броня укрывает его спереди и с боков, но спина и шея остаются открытыми. Защищать их нужды нет. В верховом бою рыцари не рубят лошадь противника – конь слишком ценная добыча, а пешему к спине животного не дотянуться. Противник в полной мере использовал эту особенность. Железные стрелы врезались в спины и шеи коней, пробивали крупы, ломали хребты. Убитые и раненые лошади падали, давя всадников, следом налетали следующие. Рыцарский конь в состоянии перепрыгнуть препятствие, но для этого он должен видеть его и разогнаться. В плотном строю такой возможности не было. Груды из лошадиных и человеческих тел возникли на склоне и стали расти. Не успев даже приблизиться к противнику, франки теряли цвет войска – по рыцарскому обычаю, лучшие скакали в первых рядах. Среди павших и искалеченных оказался и племянник короля Сицилии, граф Танкред.

Последним рядам франкской конницы удалось притормозить. Сообразив, что атака сорвалась, рыцари стали поворачивать коней, но тут снова явились смоки. В этот раз они шли со стороны Фессалоник – для окончательного разгрома конницы. Снизившись до высоты наконечника поднятого вверх копья, змеи заревели. Непереносимый, трубный крик, исторгнутый исчадиями дьявола, вмиг обратил лошадей франков в зверей. Они заметались, запрыгали, стали брыкаться и сбрасывать всадников. Главная сила франков вмиг перестала существовать. Люди и кони метались по склону: сталкивались, падали, выли и кусали друг друга.

Турмархи[42] Ираклия опомнились первыми. Их сотни рванулись вверх. Обойдя месиво из конских и человеческих тел, катафракты ударили по кнехтам. Ираклий не врал, не беря в расчет пеших франков. Времена, когда потомки викингов блистали в пешем строю, давно прошли. Реальной силой в армиях латинян стала конница. Пехота играла второстепенную роль и набиралась из челяди. Плохо вооруженная и обученная, она больше обслуживала господ, чем воевала. Без командиров кнехты превратились в толпу, которая ударилась в бегство, едва завидев врага. Это, однако, их не спасло. Катафракты настигали беглецов, кололи и рубили их в спины и на плечах отступавших ворвались в Фессалоники. На улицах закипела резня. Спасая жизни, франки вспомнили о праве защиты, предоставляемом церковью, и кинулись в храмы, ими же оскверненные и загаженные. Лучше б они этого не делали. Войдя следом, греки увидели, что сотворили варвары с их домами молитвы, и осатанели. Беглецов копьями выталкивали наружу и уж там резали. Подобная участь постигла и пленных. Когда погибли и эти, катафракты растеклись по городу, обыскивая дома и подвалы. Затаившихся врагов находили и убивали – точно так же, как несколькими днями раньше это делали сами франки. Жители Фессалоник активно помогали в поисках. Город они знали, спрятаться не удавалось. Прискакавший доместик не смог остановить истребление и махнул рукой. Толку от пленных кнехтов все равно не было – их не выкупали, а вот за стенами удалось повязать немало рыцарей. За тех выкуп взять можно.

Победу праздновали в тот же день. Слуги стащили во дворец игемона[43] все, что не успели сожрать и выпить франки. Припасов в городе хватало, стол вышел богатым. Омрачало пир только отсутствие русского князя: он улетел вместе со змеями. Это сообщил прискакавший в город Алексий.

– Почему? – удивился Ираклий.

Алексий вместо ответа метнул на доместика мрачный взгляд. «Я обещал русу отобрать хрисовул», – вспомнил Ираклий.

– Он и от добычи отказался? – уточнил доместик.

– Велел привезти его долю в Русь.

«Это будет не скоро! – усмехнулся Ираклий. – Если случится вообще».

– Князь просил меня быть его доверенным лицом при подсчете и оценке добычи, – добавил Алексий.

По лицу протоспафария было видно, что миссию он намерен исполнить рьяно. Ираклий мысленно выругался. С чиновником дрома связываться не стоило: доложит басилевсу, что Ираклий – вор, потом не отмажешься. Андроник, став императором, сурово искоренял лихоимство: устраивал громкие процессы, посылая проворовавшихся на казнь. Народ, видя это, рукоплескал. Не стоило трогать лихо.

В этот вечер доместик снова напился. Только теперь уже на законном основании.

Князь Иван улетел из-под Фессалоник не потому, что боялся за хрисовул, – просто спешил. К месту битвы русы добирались две седмицы, не приходилось сомневаться, что и на обратный путь уйдет не меньше. За это время в Киеве могло случиться многое.