За разговором мы успели выпить и закусить, к жене я прибыл в отличном расположении духа. И, к своему удивлению, застал у нее Ефросинью.

– Поговорить хотела! – объяснила присутствие гости Оляна. – Заждались. Что так долго?

– Дела… – неопределенно ответил я, с любопытством поглядывая на Ефросинью. Что скажет? Но княгиня говорить не стала. Подойдя, склонилась и приникла губами к моей руке.

– Что ты!

Я выпрямил ее и заглянул в глаза. Они плавали в соленых озерах.

– Я… – всхлипнула княгиня. – Я, княже, тебе по гроб… Как обещала. Не чаяла уже. Олег поведал: отец невесту ему сыскал.

– А я тебе – мужа, – просветил я. – Доброго! И надо бы отдать, да Ярослав умолил. Сказал, что такой, как ты, на всем свете не сыщешь. Умна, красавица, да еще с богатым приданым!

– Шутишь? – улыбнулась княгиня.

– Нет! – пожал я плечами. – Так и было.

– Что за приданое? – вмешалась жена, уловив суть.

– Любачев – в удел. А коли муж верно послужит, то и в вотчину.

– Княже!

Ефросинья припала ко мне и стала мочить рубаху на груди. Я осторожно погладил ее по голове.

– Рано радуешься, княгиня. Просто так уделы не даю. Службу потребую.

– Какую?

Она отпрянула и глянула настороженно. Мокрые глаза почти мгновенно подсохли. Так-то лучше.

– Княжить будет Олег, но править Любачевом должна ты. Причем так, чтоб Олег не почувствовал. У жениха твоего ветер в голове, это даже отец признает, он или котору с соседом затеет, или серебро на оружие да собак спустит. Забросит дела, а мне такого не надобно. Вот как его надо держать! – я повторил жест Ярослава. – Сумеешь? Или другого мужа поищем?

– Не надо! – поспешила Ефросинья. – Справлюсь!

– Тогда с Богом!

Я перекрестил ее.

– Как родишь, зови в крестные!

Ответом мне был поцелуй: жаркий и в губы. Оляна аж подпрыгнула от возмущения. Отпустив Ефросинью, я сел на лавку и потащил с ног сапоги. Оляна и не подумала помочь – все еще дулась.

– Ты что это уделы раздаешь? – спросила с плохо скрываемой обидой. – Говорил ведь, что никому!

– Из всякого правила бывает исключение, – напустил я туману.

– Особенно, когда исключение молода и красива! – фыркнула Оляна.

– А также влюблена в жениха, который, по правде говоря, ее не стоит, – дополнил я, бросая сапог под лавку. – И отчего женщины такие? Я знал девочку, которая влюбилась в такого же дурня и готова была жить с ним без венца. Хорошо, нашелся Малыга, который безобразие прекратил и заставил жениться…

Пока я так рассуждал, единственный слушатель переместился ко мне на колени и окончание монолога встретил, заглядывая мне в глаза.

– Я вот до сих пор думаю, а не ошиблась ли та девочка? Может, ей следовало искать другого мужа?

– Ты не думай! – сказала Оляна, вытирая ладошкой с моих губ след от чужих. – Тебе вредно!

Я, не удержавшись, захохотал. За годы совместной жизни Оляна набралась от меня словечек и охотно ими пользовалась. Нередко я даже забывал, что нас разделяют века.

– Я иногда проснусь и думаю, – сказала жена, прижимаясь ко мне. – За что мне счастье? А если б не встретились?

– Нашла бы другого. Молодого и красивого. Я для тебя старый. Наверное, и седые волосы есть. Не замечала?

– Ты и в самом деле дурак! – заключила жена, сползая с колен. – Идем!

Она отвела меня к колыбели. Иван Иванович лежал в ней, пуская пузыри. Оляна взяла его на руки. Сыну это понравилось. Он осклабился, показав беззубые десны.

– Гляди! – умилилась Оляна. – На щеке ямочка! Как у тебя! У него и ножки твои!

– И кое-что еще…

Оляна фыркнула и положила ребенка обратно. Сын перестал улыбаться, но пускать пузыри продолжил – судя по всему, ему это нравилось.

– Идем! – сказала Оляна, беря меня за руку. – Скоро проголодается, надо успеть…

К Рождеству приехал в Звенигород и ляшский воевода Мацько, некогда плененный мной у брода. В этот раз наша встреча вышла не в пример сердечнее.

– Как Збышко? – спросил я, поприветствовав гостя.

– Слава Исусу! – ответил воевода, хитро щурясь.

– Здоров?

– Еще как! – ухмыльнулся воевода. – С молодой женой тешится. Он теперь знатен и богат, а ведь благодаря тебе, князь!

Я удивленно поднял брови.

– Так! – подтвердил Мацько, усаживаясь на лавку. Чувствовалось, что ляха распирает желание рассказать. – После того как бились у брода, поехали мы к нашему князю – поведать обо всем.

«Интересно!» – подумал я.

– Сказал ему Збышко, что гнал своих хлопов из твоих земель, а тут налетел ты со смоками. Хоть велики и ужасны были змеи, но сыновец отважно бросился на исчадия дьяволовы.

«Было!» – мысленно согласился я.

– Испугались его воины змеев и отстали, но Збышко продолжил скакать вперед. Зарычал смок, напужав коня, и сбросил тот рыцаря. Но Збышко и здесь не устрашился. Вскочив на ноги, выхватил верный меч и устремился на смоков. Пораженные его храбростью, стали змеи пятиться, и стало ясно: одолеет их рыцарь. Видя такое, князь Иван подкрался к рыцарю и, ударив копьем в ногу, коварным приемом свалил на землю.

Я громко хмыкнул, но Мацько будто не заметил.

– Налетели вои Ивана, коих была не одна сотня, и обезоружили Збышко, а также его слуг. Однако, восхищенный доблестью рыцаря, повелел князь отпустить его вместе со слугами, не потребовав даже выкупа.

Я хрюкнул и прикрыл рот рукой. Мацько не обратил внимания.

– А помогло тому появление коронного маршалка с дружиной. Понял Иван, что если храбрый юноша так славно сражается, то против старого рыцаря ему точно не устоять.

– И что ваш князь? – спросил я, с трудом удерживаясь от желания заржать.

– Пришел в восхищение. Немедленно опоясал Збышко золотым поясом и попросил короля даровать ему гжеб[36], где на лазоревом поле пеший рыцарь сражается со смоками. Сказал князь, что святой Георгий, по преданию, победил дракона в тяжкой битве, но чтобы один воин устрашил сразу двоих – такого даже в писаниях нету. После чего отдал Збышко в жены свою племянницу Ягенку, заявив, что лучшего защитника сироте не найти. В приданое за Ягной дал князь земли – втрое большие, чем наши, а с ними двадцать весей – одна богаче другой.

– Здоровы вы врать! – восхитился я.

Мацько пожал плечами, всем своим видом показывая, что двадцать весей того стоят.

– Хоть и одолел ты нас, князь, только нам это на пользу пошло! – заключил воевода, торжественно крутя ус.

– Рад за тебя! – сказал я. – Раз вы теперь богаты, так, может, и платы не нужно?

– Это Збышко богат! – насторожился Мацько. – Я живу скудно. Король жалованье задерживает, а после ухода хлопов земля бодыльем поросла.

– Пусть сыновец делится!

– Ему самому нужно! – возразил Мацько. – Нет, князь! Коли обещал, так держи слово!

Я делано вздохнул и, всем своим видом показывая, как жалко расставаться с серебром, открыл сундук и стал выкладывать на стол тяжелые гривны. Мацько настороженно считал их глазами. После того как последний, двадцатый, слиток появился на столе, лях подскочил и торопливо сгреб серебро в заранее подготовленный мешок.

– А корм? – напомнил, привязав мешок к поясу.

– Получишь у ключника. Мука, крупа, сало, полти мороженые и вяленые – на пятьдесят человек.

– У меня более сотни! – возмутился воевода.

– У реки ты сказал «для моих воев». С тобой было пятьдесят – я посчитал.

Мацько почесал в затылке, поняв свой промах, но спорить не стал. Груз, приятно оттягивавший пояс, во многом тому способствовал.

– Все равно продешевил ты, князь! – сказал, довольно ухмыляясь.

– Это ты продешевил! – не согласился я.

– Почему?

– Я нанял лучшего рыцаря королевства, храброго победителя драконов – и всего-то за двадцать гривен.

Мацько моргнул и захохотал. Я присоединился.

– Вина? – предложил я, когда оба успокоились.

– Можно! – согласился лях, крутя ус.