– Я распоряжусь, чтоб доставили откованные стрелы, – сказал доместик. – Как раз стемнеет. Признаться, я сомневался, что они понадобятся, хотел даже выбросить. Такая тяжесть!

Князь ничего не ответил – только кивнул, соглашаясь. Они вошли в шатер. Архонты доместика и Алексий, ожидавшие их возвращения, вскочили с раскладных стульев.

– Выступаем на рассвете! – сказал Ираклий, подходя к столу. – Сделаем так…

Получив приказания, архонты разошлись, в шатре остались Ираклий, Алексий и рус. Последний уходить явно не собирался.

– Что еще? – удивился доместик.

– Хрисовул! – сказал рус.

Ираклий пожал плечами и полез в ларец. Рус хочет проверить, не обманывают ли его… Князь бережно принял из рук доместика пергамент, тщательно рассмотрел золотую печать, пробежал глазами текст, после чего сунул хрисовул за пояс.

– Э-э! – возмутился Ираклий. – Мне велели отдать его только взамен.

Рус кивнул и расстегнул пояс с саблей. Бросив их на стол, потащил через голову рубаху. Под ней оказалась еще одна – с более короткими рукавами и без ворота. Тело князя поверх нее было обмотано свитком. Рус распустил стягивавшие пергамент ремешки и выложил его на стол.

«Вот что у него топорщилось под рубахой! – подумал Ираклий. – А я думал: кольчуга!»

Сходив к ларцу, он принес первую часть свитка, расстелил ее на столе, прижав кинжалом, затем придвинул тот, что принес князь. Края пергаментов совпали по разрезу. Ираклий раскатал свиток руса до стержня и внимательно осмотрел место крепления. Оно было давним. Свежих следов клея, неизбежных, если бы кто-то вырезал из свитка кусок, не наблюдалось. Князь вел себя честно.

Ираклий бережно смотал пергаменты и спрятал их в ларец. Теперь даже в случае поражения ему есть, что предъявить. Алексий заключил замечательную сделку!

Пока Ираклий возился со свитками, князь успел одеться и даже спрятать хрисовул.

– Вина? – предложил доместик.

Князь покачал головой.

– Не стоит напиваться перед битвой.

Ираклий нахмурился. Рус отказывается с ним выпить? Считает недостойным?

– Между прочим, – сказал сердито, – я могу позвать воинов, и они отберут у тебя хрисовул. И мне плевать, что ты после этого улетишь! Я верну пергамент императору вкупе с тем свитком, – доместик кивнул на ларец, – и меня наградят.

– Ты не сделаешь этого, – сказал рус.

– Почему?

– Только глупец отказывается от победы. Она даст тебе больше, чем какие-то свитки. Ведь так?

«Дьявол!» – подумал Ираклий. Рус ударил по больному месту. Ираклий служил не одно десятилетие, но успешных битв за ним не числилось. Оборона крепостей, неспешное выдавливание врагов из захваченных земель, осада городов – это все было. Но чтоб одержать победу в прямом столкновении с врагом… Рим разучился так воевать.

– Хайре, великий доместик! Сделай, как договорились!

Князь повернулся и вышел. Алексий устремился следом.

– Подожди! – остановил его Ираклий.

– Я должен быть с русом! – возразил протоспафарий.

– Догонишь!

Ираклий, заложив руки за спину, прошелся вдоль стола. Алексий ждал, отступив в сторону.

– Давно знаешь князя?

– Менее года.

– Сколько на его счету выигранных битв?

– Я знаю о трех.

– А лет ему сколько?

– Двадцать семь.

«Когда рус успел? – удивился Ираклий. – Хотя… Бывший раб, расчищавший дорогу к княжьему престолу. Варвар…»

Если русу нужен хрисовул, пусть забирает, решил доместик. Это противоречит интересам Рима, но Ираклию плевать. Он доместик, а не логофет дрома, политика не его забота. Можно издать эдикт, отменяющий жалованную грамоту, или еще чего. В Константинополе правит Андроник, прожженный интриган, воевавший за трон с покойным Мануилом. Ему такие дела – тьфу! Не это сейчас главное. Рус прав: победа нужна – как басилевсу, так и доместику. Андронику – чтоб показать себя защитником Рима, Ираклию – для сохранения должности. В случае удачи Ираклия ждет небывалый триумф. А нет, так корабли наготове. Убежать успеет.

Ираклий знаком отпустил Алексия и кликнул слугу. Выпить за удачу все же следовало.

Танкред привстал на стременах, окидывая взглядом поле. Греки решились на битву: подножие холма щетинилось копьями их войска. Ряды панцирной пехоты, турмы[39] катафрактов по краям. Древнее римское построение. Пехота принимает на себя главный удар, конница с флангов окружает противника; оказавшись в кольце, тот сдается или гибнет. Tertium non datur[40]. Глупцы! На дворе конец двенадцатого века. Канули в Лету легионы императоров и пешие когорты, составленные из бывших крестьян. На поле битвы вышла неудержимая рыцарская конница. Кичливые греки этого никак не поймут.

Танкред поморщился. Куда с большим удовольствием он сидел бы сейчас за пиршественным столом. В Фессалониках они взяли богатую добычу: золото, серебро, ткани, вино, еда, женщины… Воины пировали и развлекались. Тащили из храмов драгоценную утварь, обдирали иконы и ломали богослужебные сосуды, танцевали и горланили, перепив выдержанных церковных вин. Танкред не мешал: зачем? Он и сам не отставал – пировал и улучшал местную породу. Вчера как раз притащили черноволосую красавицу. Та пряталась в подвале со дня падения города, но горбоносый Хильдебрандт сочную бабу и в пустыне отыщет. Нюхом, что ли, чует? Эту полапал, но не попортил – подарил сюзерену. Знал, что тот любит девственниц. Представ перед графом, гречанка упала на колени. Умоляла, целовала сапоги, причитая, что греки такие же христиане, как и они, а Господь запретил обижать братьев по вере… Дура! Это кого обижать нельзя? Схизматиков? Еретиков, отринувших догмы Святой католической церкви? Да и где тут обида, если бить он ее не собирался, а даже как бы наоборот?..

Мольба красавицы только распалила графа, он бросил ее на лавку и задрал подол. Как она кричала! Будто он режет ее по кускам. Дура! Разозлила так, что все удовольствие пропало. Пришлось отдать скандалистку страже. А что? Иисус заповедал делиться…

Танкред ухмыльнулся. Славно, что греческий патриарх рассорился с папой. Доброму католику и славному рыцарю есть, где развернуться, не опасаясь гнева церкви. Сейчас они вломят схизматикам и продолжат потрошить окрестности.

Он еще раз осмотрел строй противника. Господь и вправду лишил греков разума. Мало того, что встали древним строем, так еще оставили место для разгона. Удар конницы, и без того неудержимой, размечет их, как сухие листья. После чего лоскуты сопротивления окружат и вырежут. Затем подожгут лагерь, чтоб выжившие защитники сами прыгали на мечи. Шатер предводителя греков стоит посреди, его огонь не коснется (казна цела будет), зато остальные отведают горящих стрел, дыма и копоти. Иначе нельзя! Война без пожара, как колбаса без горчицы. По спине пробежал холодок ярости, раздулись ноздри, желая уловить запах паленой плоти. Граф подавил животное желание. Сдержался. Non nobis, Domine, sed nomini tuo da gloriam![41]

Он оглянулся. Ощетинившееся копьями войско ждало приказа. Танкред жестом подозвал оруженосца. Тот водрузил поверх кольчужного капюшона, укрывавшего голову графа, шлем из Павии, похожий на ведро с прорезями для глаз. В конной атаке не обойтись – могут встретить ударом копья. Пробив ряды, граф сбросит шлем в руки оруженосцу – чтоб лучше видеть, кого рубить.

Танкред сжал бока коня сапогами. Следом двинулись другие всадники. Шаг, рысь… Громыхая железом, закованная в латы конница мчалась на врага. Змеев в небе она не заметила. Да и как разглядеть через узкие щелочки? Железный дождь, рухнувший с высоты, застал атакующих врасплох. Тяжелая стрела, угодив в шлем Танкреда, не пробила звонкую сталь, но сознание графу вышибла. Уронив копье, он выскользнул из седла – прямо под копыта скакавших следом коней. И уж те его затоптали.