Команда Буорстага тут же вскочила с места, отрезав ведьме путь к двери, а сам брон лишь утер лицо и повернулся к Рухе. Руха завела нижнюю губу под верхние зубы, как ее учил Зейл, и, помолившись, чтобы стены таверны не оказались чересчур толстыми и не заглушили ее свист, издала пронзительную трель.

Буорстаг поднялся, но не потянулся к мечу.

– Этот Малик, которого ты пытаешься поймать… Опиши его.

Сердце ведьмы заколотилось в горле: она себе представить не могла, что тот самый человек, которого она больше всего боялась, возьмет да и скажет, куда подевался беглец. Но она все-таки решила, что ничего не теряет, если ответит.

– Он толстый коротышка со смуглой кожей и глазами навыкате. У него очень приметная лошадь, такую сразу запомнишь: великолепное животное с сапфировыми глазами и зубами, как у монстра.

Буорстаг прищурился:

– Твой голос как будто мне знаком. – Он нахмурился, шагнув к ее столу. – Зачем тебе понадобился этот Малик?

Руха ответила без заминки, понимая, что если попытается теперь изменить голос, то тем самым лишь усилит подозрения брона.

– Он вор и украл у меня нечто очень важное.

Точно так она отвечала в сотнях других мест, и это всегда срабатывало, но только не с Буорстагом. Он ненавидел Арфистов не меньше, чем любил свой пост брона, и теперь искал лишь предлог арестовать Руху, не разозлив при этом владельца гостиницы, и заработать себе голоса на следующих выборах.

Буорстаг сердито смотрел на ведьму, стараясь вывести ее из себя, но Руха давно привыкла к подобным играм и ответила ему таким же взглядом. Брон первым потупился и, протянув руку, схватил дневник Ринды.

– Что это? Твой дневник? – Он перелистнул несколько страниц и начал читать: – «Что касается судьбы «Истинного жизнеописания Кайрика», то я слышала, что Физул Чембрюл до сих пор хранит его в надежном месте среди руин Зентильской Твердыни».

– Ну конечно! – тихо охнула Руха.

Буорстаг не обратил на нее внимания и продолжал читать, все еще подыскивая предлог для ареста:

– «Хотя мне хотелось бы, чтобы книга находилась в руках более надежного человека, я молюсь, чтобы эти слухи оказались правдой. «Истинное жизнеописание» – единственный способ освободить умы, плененные ложью «Кайринишада». Боюсь, что наступит день, когда простые истины этой книги понадобятся, чтобы спасти…»

Дойдя до этих слов, Буорстаг перестал читать.

– Что это за кощунство? – Голос его зазвенел от гнева, ведь он был примерным прихожанином храма Кайрика в Вунларе. – Святотатство запрещено здесь законом!

Руха не ответила, пораженная тем, что узнала. Совершенно ясно, что беглец держал путь в Зентильскую Твердыню; теперь она в этом не сомневалась. Но неужели тот хитрый маленький шпион намеревался раздобыть «Истинное жизнеописание Кайрика», неужели он в самом деле хотел излечить Кайрика от безумия? Ведьма даже раскрыла рот, пораженная гениальностью этого плана.

– Ты слышала? – повторил Буорстаг. – Эта книга противозаконна в Вунларе!

– В таком случае конфискуй ее, она принадлежит Малику.

Буорстаг на секунду растерялся.

– Прошу меня простить… – Руха попятилась к двери.

– Погоди минуту! Мне знаком этот голос. – Буорстаг наклонился через стол и сорвал с ведьмы вуаль. – Ты!

Ведьма снова свистнула и изобразила, что хочет прорваться к двери. Буорстаг вместе с помощниками, тут же встал на ее пути. Тогда она перекатилась через свой стол, вскочила на соседний и помчалась в другой конец залай перескакивая с одного стола на другой.

– Стой, Арфистка! – завопил брон. – Держи ее!

Приказ запоздал. Руха уже успела нырнуть в окно и вызвать Серебряное Облако. Выпрыгнув на улицу, она сделала кувырок и вновь вскочила, а гиппогриф тем временем вылетал из конюшни. Ведьма не стала приказывать животному приземлиться, а вытянула над головой руки и позволила ему поймать ее своими когтями. К тому времени, когда Буорстаг вывалился на улицу, эта парочка уже летела над храмом Возрождения Темного Бога, держа путь на Зентильскую Твердыню.

Далеко у горизонта возвышался темный, преграждавший дорогу крепостной вал. Слева поблескивала коричневая полоска реки Тешь, справа бушевали серые волны Лунного моря, а над зубчатыми стенами бастиона нависла желтая дымка, совсем как описывала в своем дневнике Ринда. Наконец я достиг цели своего путешествия, Великой Зентильской Твердыни.

Я пустил бы Халу галопом, но она и без того летела по дороге сломя голову, в своем привычном темпе, так что мне оставалось лишь цепляться за поводья, чтобы не выпасть из седла. Мой долгий путь подошел к концу, но оставалась самая трудная часть задачи. Мне предстояло выкрасть у Физула Чембрюла «Истинное жизнеописание Кайрика» и убедить Единственного прочесть его, а до суда осталось всего четыре дня.

Хала приближала меня к Зентильской Твердыне, и с каждым шагом я убеждался, что Единственный действительно ужасно покарал город за его предательство. Он позволил драконам и великанам превратить навесные и сторожевые башни в руины, внешняя стена крепости с многочисленными пробоинами нуждалась в серьезном ремонте. Из всех городских зданий, что возвышались над валом, только несколько сохранили последние этажи, а уцелевшие крыши можно было пересчитать по пальцам. Издалека было трудно разглядеть что-то еще, тем более что по ту сторону реки высился огромный круглый холм, закрывавший темной тенью многие подробности.

Когда мы с Халой подъехали достаточно близко, чтобы увидеть перед воротами скопление лачуг, я понял, что Зентильская Твердыня вовсе не была тем огромным городом, который описывала в своем дневнике Ринда. Все поселение протянулось на какую-то тысячу шагов с востока на запад, а в ширину и того меньше: дальше не пускала река, отделявшая его от круглого холма. Такая крошечная деревушка могла бы показаться городом только восточным варварам, ну а для крупного торговца из Калимшана это был всего лишь перекресток!

Я перевел Халу на рысь и только тогда заметил, что холм на той стороне реки целиком состоял из обломков камней. Он напоминал кучу строительного мусора, так как среди, валунов попадались многочисленные куски каменной кладки, набросанные кое-как; не будь этот холм во много раз больше самой Зентильской Твердыни, я решил бы, что это какая-то свалка.

Хала трусила среди лачуг перед городскими воротами, странный холм скрылся из виду. Ворота стояли раскрытыми настежь; из сторожки вышли двое часовых и скрестили алебарды, преградив мне путь. Часовые были огромные, как евнухи в гареме. Поверх кольчуг на них были надеты черные плащи, украшенные эмблемой Зентильской Твердыни – белой крагой с драгоценным камнем.

Я потянул поводья Халы, остановив ее прямо перед поднятой решеткой. Тут же изо всех щелей повылезали нищие и приготовились окружить меня в то мгновение, когда я переступлю городскую черту. Из лачуги за моей спиной также вышли двое; один держал в руке потрепанную карту, а второй вел за собой оборванного юнца, которого, несомненно, намеревался подсунуть мне в качестве проводника. Испугавшись, что Хала захочет закусить мальчишкой, я отогнал всю троицу прочь взмахом руки и переключил все внимание на часовых.

– Можно войти?

– Назови свое имя и дело, которое привело тебя в Зентильскую Твердыню, – велел старший. (До меня долетел резкий запах горящего торфа и тихий гул городских улиц.) И покажи свои монеты, чтобы мы знали, можешь ли ты заплатить за въезд.

Любой купец, объездивший столько городов, сколько я, не станет демонстрировать запас денег у ворот. Если охранники сами не воры, то наверняка работают в сговоре с ворами, а если даже они честные, то все равно пытаются определить, какую мзду получить с приезжего.

Я даже не шевельнулся, чтобы достать деньги.

– Наверное, будет лучше, если вы мне скажете, сколько стоит въезд в Зентильскую Твердыню, и тогда я сам решу, в состоянии ли я заплатить или нет.

Часовой внимательно рассмотрел мою изорванную одежду, мою великолепную кобылу, пытаясь понять, то ли я конокрад, то ли жертва разбойников с большой дороги; его интерес в этом деле заключался лишь в том, что с вора он мог получить больше, чем с жертвы. Хала фыркнула, выпустив из ноздрей черные клубы дыма, и посмотрела на обоих солдат, а мне осталось молиться, чтобы она поняла, как нелегко будет разжевывать стальную кольчугу.