Иссякнув наконец, она замолчала, не в силах отдышаться – так глубоки и так яростны были переполнявшие ее чувства. Роника Вестрит стояла с нею рядом, и вид у нее был совершенно больной. Но вот что в наибольшей степени притягивало взгляд, так это выражение лица Давада Рестара. Ему явно было несколько не по себе, но в глазах сверкала некая уверенность в своей правоте.
– А все река Дождевых Чащоб…-проговорил он тихо. – Что хорошего когда-либо приходило из Дождевых Чащоб? Ядовитая магия, незаметно подкрадывающиеся болезни. Только это и…
– Прекрати, – прошипела Янтарь. – Заткнись и убирайся отсюда. Убирайся немедленно. Теперь он знает. Вот. Вот, возьми, это твое, это все твое. Все, что мне принадлежит, – в обмен на него. Как я и обещала. – Она сняла с шеи ключ на кожаном ремешке и швырнула его к ногам Давада. Ключ ударился о камень, издал высокий и чистый звон и упокоился на песке. Давад тяжеловесно нагнулся и поднял его. Альтия узнала тяжелый ключ от дверей лавки на улице Дождевых Чащоб. Давад положил его в карман. Эмис Ладлак все еще стояла, глядя на корабль. Слезы еще катились по ее морщинистым щекам, но она больше не всхлипывала. Она просто смотрела на Совершенного, молча сжав губы.
Носовое изваяние замерло, с руками, скрещенными на груди, высоко подняв голову. Будь у Совершенного глаза, он смотрел бы в морскую даль. Он так сжал челюсти, что на скулах буграми выступили желваки. Он был до того неподвижен, что казался статуей, выточенной из самого обыкновенного дерева.
Давад взял Эмис Ладлак под руку и потянул прочь:
– Пойдем, Эмис. Я тебя домой отведу. А потом пойду и переведу лавку в твою собственность согласно закону. Сдается мне, ты извлекла из скверной сделки наибольшую выгоду, какая только возможна… Как, впрочем, и все мы. Счастливо, Роника, Альтия… И попрошу вас запомнить, что переговоры об этой покупке начал не я!
– Ага, – сказала Альтия. – Мы запомним.
Она не стала провожать их глазами. Она смотрела на корабль, замерший в неподвижности и молчании. Ее снедало чувство вины. С чего это она взяла, что если Эмис Ладлак явится сюда, то станет уговаривать Совершенного по доброй воле отправиться с ними? О способности Ладлаков взрываться приступами злобы в Удачном ходили легенды. Вполне можно было предвидеть, что женщина накинется с обвинениями на свой собственный живой корабль, брошенный на берегу…
Задуманное предприятие вдруг показалось Альтии полным сумасшествием. Только откровенные недоумки могли отправиться в море на свихнувшемся корабле и с несбыточными надеждами разыскать и вернуть другой пропавший корабль. Человек в здравом рассудке ни на миг не поверил бы, что подобная затея может кончиться хоть каким-то успехом.
– Совершенный? – тихо окликнула Янтарь. – Она ушла, слышишь? Теперь все будет в порядке. Все, что случилось, – только к лучшему. Ты будешь с людьми, которые действительно любят тебя, которым не все равно, что с тобой станется. Ты вновь отправишься в море, как и надлежит кораблю. А когда ты вернешься в Удачный, тебя встретят как героя. Вот тогда все увидят, чего ты в действительности стоишь… И даже Ладлаки. Слышишь, Совершенный?
Клеф выбрался из-за спины Брэшена. Он подошел к кораблю и робко приложил ладошку к его бортовым доскам. Потом посмотрел на замершее изваяние, нависавшее над его головой.
– Бывай так, – проговорил он очень серьезно, – что твоя должен быть сам себе семья. Это когда никого другой не остался.
Совершенный не ответил…
«Заплатка» оказалась одним из лучших призов, когда-либо достававшихся Кенниту. Пока лебедка переносила капитана на палубу только что взятого корабля (где с костылем наготове его уже ждала Этта), в душе Кеннита царил ни с чем не сравнимый восторг. Поистине, сегодня Госпожа Удача аж дважды улыбнулась ему. Во-первых, со времени исцеления от раны это была его первая существенная добыча. А во-вторых, Уинтроу присутствовал при захвате и сам все видел. Кеннит просто кожей чувствовал смятение мальчишки, по пятам следовавшего за ним. Что ж, пусть любуется ухоженным, славным корабликом, а заодно потихоньку переосмысливает свое мнение о капитане Кенните. Думал небось, что одноногий пират был из числа какого-нибудь отребья, годного только потрошить вонючие невольничьи корабли?… Пусть-ка сам оглядится на «Заплатке», да и поймет, что капитан Кеннит – один из лучших морских волков, когда-либо пенивших воды Внутреннего Прохода!
Владевшее им чувство глубокого удовлетворения внешне выразилось в необычайном великодушии по отношению к команде и, в частности, лично к Соркору. Когда тот, еще не оттерев рук от крови, бросился к капитану с рапортом, Кеннит огорошил его полновесным хлопком по плечу и громким возгласом:
– Отличная работа! Таких искусных пиратов, как ты, не всякий день встретишь. Пленники есть?
Соркор расплылся в улыбке, польщенный похвалой капитана:
– Только начальствующие, кэп! Все оказалось, как ты и предсказывал: у них каждый матрос был еще и отменным бойцом! Ни один не захотел сложить оружие и присоединиться к нам. Хотя я их не один раз спрашивал! Сдавайтесь, говорю, не тронем, к себе возьмем! Так ведь не захотели. Вот жалость-то! Очень неплохие рубаки среди них были! Но теперь остались только те, которые со мной сюда пришли!
И великан улыбнулся собственной шутке.
– Значит, начальствующие, Соркор?…
– Ага. Заперты внизу. Ихнего старпома пришлось пару раз крепенько огреть по башке, прежде чем он свалился, ну да ничего, оклемается. А уж добыча, кэп, – будь любезен! И рабы что надо. Некоторые еще в себя не пришли от испуга, но тоже, я думаю, скоро очухаются…
– Потери есть? – Кеннит бодро стучал костылем, идя вперед по палубе.
Улыбка Соркора несколько померкла.
– Есть, кэп, и даже больше, чем мы предполагали. Говорю же, с отличными рубаками драться пришлось, и ни один не бросил оружия… Мы потеряли Клифто, Марла и Борри. Кимпер вот глаза лишился… Еще кое-кто легко ранен. Опалу всю рожу до зубов раскроили… Парнишка с ума сходит от боли. Я его уже отправил на «Мариетту», а то он так кричал…
– Опал…-призадумался Кеннит. – Пусть его перенесут на «Проказницу» и пусть им займется Уинтроу – вот уж у кого по лекарскому делу руки откуда надо растут… Да, Соркор, а что же ты о своих ранах не упоминаешь?
На левом рукаве богатыря вправду расплывалось кровавое пятно. Соркор криво улыбнулся и с презрением махнул рукой:
– У меня было два клинка, у него один, и он таки умудрился оцарапать меня. Стыдобища!
– Стыдобища или нет, а перевязать надо. Где там Этта? Этта! Будь хорошей девочкой, посмотри, что там у Соркора с рукой… Уинтроу, ты пойдешь со мной. Давай-ка быстренько глянем, что нам сегодня в руки пришло!
«Быстренько», однако, не получилось. Кеннит доставил себе удовольствие – провел Уинтроу по всем трюмам, не пропустив ни одного. Он показывал ему дорогие ковры и шпалеры, свернутые и упакованные в холстину для сохранности в путешествии. Показывал бочонки с зернами кофе, сундучки душистого чая, толстые веревки, сплетенные из дурманных трав и свернутые кольцами в запечатанных глиняных сосудах, показывал переливчатые катушки нитей – золотых, алых, пурпурных. И объяснял, показывая: все это богатство нажито работорговлей. Слов нет, красивые и дорогие вещицы, но их великолепие оплачено кровью. Так неужели Уинтроу полагал, что Эвери и его подручные по праву владели неправедно нажитым добром и эту собственность следовало уважать?
– Пока рабство остается выгодным, будут существовать и люди, склонные на нем наживаться. Их ведет та самая жадность, что заставила твоего отца замарать руки работорговлей. Это-то и сгубило его. А я хочу увидеть погибель всех тех, кто торгует людьми!
Уинтроу медленно кивал. Кеннит не был убежден, что мальчишка полностью уверовал в его искренность. А впрочем, может, это было не так уж и важно. Уинтроу все равно вынужден с ним соглашаться, покуда он будет приводить ему праведные предлоги для пиратства и сражений. А это откроет ему скорейший путь к тому, чтобы склонить на свою сторону живой корабль… Кеннит приобнял Уинтроу за плечи и предложил: