– Давай вернемся на «Проказницу». Я хотел, чтобы ты все увидел своими глазами и услышал из уст самого Соркора, что этим несчастным дана была возможность остаться в живых. Что еще мы могли для них сделать, а?

Это было великолепное завершение дня. Кенниту следовало бы предвидеть, что его хоть что-нибудь, а подпортит. И точно. Как только они с Уинтроу выбрались обратно на палубу, к ним со всех ног кинулись три женщины-рабыни. Но не добежали: на пути у них выросла Этта, и ее рука лежала на рукояти кинжала. Под ее взглядом женщины испуганно отступили, прижимаясь друг к дружке.

– С этими какие-то непонятки, – сказала Кенниту Этта. – Ни под каким видом не хотят, видишь ли, на свободу. Требуют, чтобы их отпустили за выкуп вместе с капитаном и старпомом!

– Ну и почему бы это? – спокойно и вежливо осведомился Кеннит, а сам обежал глазами всех троих. Молодые, пригожие женщины. И рабские татуировки у них были крохотные, бледные – при солнечном свете не вдруг разглядишь.

– Глупые сучки думают, что рабынями оставаться проще, чем самим пробиваться по жизни где-нибудь в Делипае. Говорят – привыкли быть любимицами богатых людей…

– Я не шлюха, а поэтесса, – сердито перебила одна из женщин. – Капитан Эвери нарочно приехал в Джамелию, чтобы купить меня для Сепа Кордора. Это состоятельный вельможа, и все знают, что он справедливый хозяин. Если я попаду к нему, он позаботится обо мне и даст мне возможность заниматься искусством. А если я отправлюсь с тобой, как знать, каким образом мне придется добывать пропитание? И даже если я не брошу писать стихи, кому я стану их читать в каком-нибудь зачуханном городишке? Ворам и головорезам?

– Может, ты предпочтешь петь для морских змеев? – ласково осведомилась Этта. Вытащила кинжал и легонько кольнула женщину в живот, чуть повыше пупка. Поэтесса не вздрогнула, не отшатнулась. Лишь покачала головой. Она смотрела не на Этту – на Кеннита.

– А вы две? Тоже поэтессы? – спросил тот лениво. Они замотали головами.

– Я тку шпалеры…-хрипло выдавила одна.

– А я – личная служанка, искусная в массаже и небольших исцелениях, – сказала вторая, когда Кеннит остановил на ней взгляд.

– Ага…-протянул Кеннит. – Дайте-ка угадаю… Вы все куплены для этого Сепа, как бишь его там… богатея с множеством слуг?

Жизнерадостный тон капитана породил в глазах Этты ответную искорку. Она слегка нажала клинок, загоняя строптивую поэтессу в ряд к тем двум. Ткачиха и массажистка уже согласно кивали.

– Ну вот. Видишь? – И Кеннит отвернулся от невольниц, отпуская их небрежным жестом руки. – Видишь, Уинтроу, что с человеком делает рабство? У мужика есть деньги, и он покупает их вместе с их талантами. Они идут на продажу, даже не догадываясь, что давно уже превратились в настоящих шлюх. Ты заметил – ни у одной не хватило гордости назвать свое имя? Они уже утратили себя, став всего лишь частью своего господина!

– Что мне с ними делать? – спросила Этта Кеннита, уже хромавшего прочь.

Он только вздохнул:

– Они хотят остаться рабынями? Ну и пусть сидят с теми, кого будут выкупать. Сеп Кордор их уже однажды купил, так пускай купит еще раз, не обеднеет небось…-И тут Кеннита посетило вдохновение: – Выкуп, который будет заплачен за них, мы разделим между теми, кто выбрал свободу. Это поможет им начать новую жизнь.

Этта кивнула, в хмурой задумчивости переваривая его слова. Потом повела своих подопечных прочь.

Кеннит снова повернулся к Уинтроу, шедшему с ним рядом:

– Вот видишь, я никому не навязываю своего образа мыслей. Я не намерен принуждать ни тебя, ни Проказницу. Но мне кажется, вы оба уже начинаете понимать, что я не тот «злобный пират», каким вам представлялся вначале!

Позже, идя к веревочному сиденью, которое должно было перенести его на шлюпку с «Проказницы», капитан спросил Уинтроу:

– Представлял ты когда-нибудь, каково это – быть капитаном своего собственного корабля? Замечательного суденышка вроде этого, например?

Уинтроу оглянулся на «Заплатку», потом ответил:

– Кораблик правда замечательный… Вот только сердце у меня к морским странствиям не лежит. Будь я свободен, я бы все-таки в монастырь возвратился!

Кеннит умело разыграл изумление:

– Уинтроу! Какая свобода? Татуировка на твоем лице для меня ничего не значит. Ты что, до сих пор считаешь себя рабом?

– Нет, татуировка не делает меня рабом, – согласился Уинтроу. И даже крепко зажмурился на мгновение: – Это моя кровь привязывает меня к Проказнице покрепче всяких цепей. И связь между нами с каждым днем становится все крепче. Думается, я все же смог бы оставить ее и вновь обрести полноценную жизнь в служении Са… Но это было бы слишком себялюбивым деянием, оно оставило бы в ней вечную незаживающую пустоту. Как я обрел бы душевный покой, зная, что бросил ее?

Кеннит склонил голову набок:

– А как по-твоему, не смогла бы она со временем принять меня вместо тебя?… Я в любом случае хотел бы устроить так, чтобы оба вы были счастливы. В частности, вернуть тебя в монастырь, если возможно будет это сделать, не изломав душу кораблю.

Уинтроу медленно покачал головой:

– Не получится. Заменить меня может только кто-то одной крови со мной. Кто-то, кто разделяет семейные узы, связывающие нас с кораблем… Только так, а иначе она в разлуке с ума сойдет.

Ясненько… задумчиво протянул Кеннит. – Что ж… Жизнь вообще сложная штука! – И он ободряюще похлопал мальчика по плечу: – А все же, может, я и придумаю способ, как сделать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы!

Морская вода приятно журчала по корпусу двигавшегося корабля. «Проказница» снова была в пути, вместе с «Мариеттой» сопровождая «Заплатку». Кеннит пожелал елико возможно удалить все три корабля от места засады и нападения. Он даже объяснил Этте, что, мол, выкуп уплачивают быстрее, если соответствующему предложению предшествует период тревожной неопределенности. Стало быть, «Заплатка» на время просто исчезнет. Для начала он отведет ее в Делипай, дабы похвастаться пленниками и добычей. А через месяцок-два устроит так, чтобы в Калсиде узнали: пленников и корабль можно выкупить. При этом о грузе он собирался «позаботиться» сам. Этта успела уже запустить руку в добычу. Она любовно разглаживала ткань, лежавшую у нее на коленях, восхищаясь про себя искусством ткачей. И заново вставляла нитку в иголку.

Корабли шли вперед сквозь темноту ночи. Кеннит сам стоял у штурвала. Этта пыталась заставить себя не волноваться по этому поводу. Хоть и считала, что после длительного общения с кораблем ему не помешало бы отдохнуть. День сегодня выдался, что называется, длинный, причем для всех. Она сама зашивала плечо Соркору. Пока она управлялась с длинным порезом, украсившим его руку, здоровяк сидел смирно, сцепив зубы и щерясь в болезненной улыбке. Эта работа не доставила Этте удовольствия, но Соркор хотя бы не кричал и не визжал подобно бедняге Опалу…

Его принесли на «Проказницу» для исцеления. Когда его уложили на палубу и прижали, он принялся рваться с такой силой, словно с него собирались живьем кожу сдирать. Сабельный удар до кости развалил ему щеку и нос, и рану следовало немедля зашить, если со временем он собирался снова есть, как все люди. Уже вечерело; над ним повесили фонарь, бросавший круг желтого света. На «Заплатке» среди рабов отыскался хирург, и Уинтроу настоял, чтобы его прислали ему в помощь. Кеннит исполнил его пожелание, но Опал никому не позволял притрагиваться к ране. Когда Уинтроу хотел свести вместе ее края, чтобы хирургу удобнее было зашивать, мальчишка разразился ужасным криком и стал так мотать головой, что в конце концов они отказались от этой затеи. Раб-лекарь предложил пустить ему кровь, чтобы хоть так избавить от боли, и это было сделано. Опал постепенно успокоился, а Кеннит, стоя рядом, объяснял Проказнице, что происходит. «Страдание необходимо, – внушал он носовому изваянию, – ибо без него не сможет наступить исцеление». Он даже сравнил его со смертоубийством, которое сам по необходимости совершал, стремясь избавить местные воды от работорговцев. Уинтроу хмурился, слушая его речи, но не возражал – был слишком занят, собирая кровь Опала. Он занимался этим с величайшей заботой, не жалея холстины, лишь бы на палубу «Проказницы» не попало ни капли. Потом хриплые крики Опала сменились невнятными вздохами, и они взялись за иголки, заново составляя лицо юноши воедино. Красавчиком, как прежде, ему никогда уже не бывать, но хоть есть без посторонней помощи сможет… Вот чем кончилась для Опала первая же вылазка в составе абордажной команды. Злосчастье, иначе не скажешь!